Особняк

Адвокат успокоился, и к строению No 2 подъезжал уже совершенно другой человек.

Леха отлично знал отца губермановского движка.

- Вот оно приехало, - констатировал автослесарь.

На него зашикали.

- Мы, молодой человек, в своем обществе шовинизма не потерпим. Сейчас же извинитесь, - потребовал Воронцов.

Загубленный вытаращил глаза и уставился на соседей в полном недоумении.

- Леш, извинись, - шепнула ему Софочка.

- Да вы чего, мужики, не понял...

- Понял, понял, прекрасно понял, - фыркнула Вера Дмитриевна.

Леша напряг мозг. Ничего не вышло. Что он та кого сказал? Приехал Губерман. У Губермана движок стучит. Говно движок. Сколько раз говорил: давай переберем, поршневые заменим, то да се... Но это у Лехи в подсознании было, а вышло, что адвокат - говно. Нехороший такой националистический душок.

Выручил Леху Ребров. Он один догадался, в чем дело.

- Подождите, господа-товарищи... Леш, сильно у него движок стучит?

- Не стучит, а молотит. Гов... Извините, дрянь движок, давно на помойку пора.

- Выходит, ты не про Наума Григорьевича имел в виду, что дрянь движок?

- Ну да... А вы че подумали? Что я Нему... Ну вы даете...

Загубленный отвернулся к окну, и уши у него залиловели от обиды. Тут присутствующие опомнились, поняли, что незаслуженно оскорбили соседа. Софочка погладила Леху по непокорным волосам. Встал Краузе и за всех извинился. Воронцов надулся, как майский жук перед полетом, и искренне сказал

несколько слов. Он хотел больше, но вошел Губерман:

- Извините, товарищи, пробка жуткая. Говорят, плохо живем, а машин стало у населения - просто жуть.

- Ага. Пора отнимать на нужды правительства, - отозвался Леха, и все поняли: отошел. - Особенно вашу, Наум Григорьевич. Я когда говорил, привозите ко мне в гаражи.

- Леша, мы этот вопрос потом обсудим, а сейчас к делу. Я тут два дня думал, в бумажках и постановлениях рылся, с коллегами советовался. Кое-что нарыл. Вы знаете, я специалист узкий. Мне эта проблема знакома ровно столько, сколько и вам, но здесь главное - подход. Главное - знать, к кому обратиться. Прошу к столу, - по-обеденному пригласил собравшихся к большому столу Губерман и выложил из папки стопку бумаг, брошюр и постановлений, а также дорогу щую и большущую книгу "Старая Москва в картинках с толкованием".

Народ сгруппировался, как в ставке Жукова над картами.

Сражение началось...

- Предыстория такова, - как военачальник, начал Губерман, и все сразу навострили уши, хотя давно ее знали. Но раз положено, значит, так надо. Строение не ремонтировалось с сорок седьмого года. Тогда у нас поменяли сантехнику и две ступеньки на лестнице. Так?

- Так, - за всех ответил Вячеслав, забравшийся на стул, чтобы было виднее, хотя подтверждения совсем не требовалось, потому что об этом знали все, за исключением Земфиры.

Губерман чуть было не сбился. Так бывает не только с ораторами, но и с музыкантами. Знаменитый король трубы Армстронг дал петуха один раз в жизни, когда за первый от оркестра столик посадили человека, пожирающего лимоны.

- Дом находился в аварийном состоянии с... Это надо уточнить, но еще до Олимпиады. Тогда его просто прикрыли приветственным транспарантом. И никто нас не выселял. Так? - Губерман чуть было не кинул взгляд на карлика, как Армстронг на по-едателя лимона, но Вячеслав молчал. - Так. По слухам, здесь хотели разместить государственное учреждение. Стены в строении восемьдесят сантиметров, сложены из хорошо обожженного кирпича и простоят до следующей московской Олимпиады - как минимум лет пятьдесят, а то и сто. Снести перегородки, заменить перекрытия и не знаю что там еще - дело, может, и непростое, но дешевое. Так? Начали вяло выдавать ордера. Почему вяло? Потому что дом в государственной собственности. Нашлись первые дураки - две семьи: Губерманов (адвокат поклонился присутствующим) и Канашкиных...

- Не надо так. Вы жили теснее других: две семьи в одной трехкомнатной, - сказал Краузе. Губерман поклонился Семену Семеновичу.

- Идем дальше. Все заглохло. Ни ордеров, ни комиссий. Зато стали появляться под окнами иномарки, какие-то люди с фотоаппаратами и прочая и прочая... Вдруг, через полтора месяца, являются чиновники и говорят, что нашли инвесторов, собирайте быстрее вещички и езжайте в Банино. Так? Так. Что из этого следует? Что строение продали по остаточной стоимости какому-нибудь авторитету, который работает с иностранцами по отмыву или на уже отмытых деньгах...

- Что же делать? - вырвалось у Галины Анатольевны.

- Собирать вещички.

Повисла страшная пауза. Все были растеряны.

- Объясняю. Чиновникам надо было головы ломать - вдруг отказники найдутся. У вас жилищные условия приличные. Зачем вам Бутово, Марьино или, как мне, Ванино? А так - взятки получили, дом с рук сбыли, в казну города деньги положили, все по закону. Железно. Теперь пусть у инвестора голова болит. А у него болеть не будет. Он опять вытащит из штанов, пардон, пачки валюты, и вас всех - по суду с судебным приставом и милицией.

- Не дамся. Я старый коммунист. У меня ружье есть, - вскипел Воронцов.

- Сейчас той партии уже не существует, - сказал Загубленный.

- А вот и существует, - совсем уже отчаянно-жалко выдавил Дым Дымыч.

- Выход есть. По крайней мере, у многих. Мне подсказали, было такое распоряжение или указ: если ты в Москве родился, не менее сорока лет прожил, имеешь двадцать пять лет непрерывного стажа, не привлекался, то можешь выбирать квартиру в том же районе.

Адвокат оглядел собравшихся и разрешил себе сесть. Остальные стояли застыв, как скульптуры в Летнем саду. Минуты три переваривали услышанное, оценивали свои шансы, и многим они не понравились.

- Абзац, - сделал вывод относительно собственных шансов Алексей.

У Веры Дмитриевны все было в порядке. Галина Анатольевна задергалась не за себя, а за Севу. Краузе в свое время сидел, но, может, это и к лучшему, так как его причислили к жертвам.

Агеев вскочил на стол и топнул ножкой. На заре туманной юности он работал в цирке только по договору. Этих бумажек в семье не сохранилось.

- У меня есть арбалет. Настоящий. Первый, кто попробует меня выселить, получит стрелу в глаз.

Заявление карлика в другое время могло вызвать улыбку. В другое, но не сейчас. Гнев его был всем понятен. Этот очень мягкий, умный маленький человек был известен всему Калачковскому переулку. Дети его боготворили. Почти все они "забесплатно" ходили на Цветной.

Броненосец "Потемкин", мелькнуло в голове адвоката. Так можно черт знает до чего договориться. Пора положить конец опасным настроениям, решил Губерман.

- Дамы и господа товарищи, есть еще несколько соображений. Если позволите, я их выскажу...

Все разом уставились на Наума Григорьевича. Никому не хотелось бунта. Бессмысленного и беспощадного.

- Все мы видим на старых строениях таблички: "Охраняется государством. Памятник архитектуры". Эти дома не подлежат сносу. Разве что маленькая внутренняя реконструкция...

- Но у нас не памятник, - удивилась Галина Анатольевна, не поняв, к чему клонит Губерман.

- Правильно. Это не дворянская усадьба. И не архитектурный шедевр. Скорее всего, дом, где сдавались квартиры внаем. Памятник - это не про нас.

Я говорю "нас", хотя не являюсь более членом вашего товарищества...

- Это вы бросьте. Не надо. Раз с нами, значит, наш, - по-военному прямо и четко расставил все точки над "и" Ребров.

- Наш, - нестройным хором выдохнули все. За этими дебатами как-то не заметили, что Земфира, бочком обойдя остальных, пробирается к дверям.

- Земфирка, а ты куда? - спохватился Алексей. "Ночная бабочка" остановилась и замерла, как застигнутый на месте преступления школьник. Все уставились на нее, не сразу поняв, что происходит.

- Я же не ваша, - тихо сказала Земфира.