Страница 61 из 77
– – Хорошо, малышка, возьму. Оксана, мне очень тебя не хватает. Я люблю тебя.
– – Я знаю, любимый. Сама не могу смотреть, как ты мучаешься. Если бы только могла, давно уже была б с тобой, чтобы заботиться о тебе, ухаживать. Ты ведь сейчас такой беспомощный.
– – Вот только жалеть меня не надо – уж как-нибудь выкарабкаюсь.
Неведомая сила вдруг заставила меня встать с покрывала и пойти в море. Зашел в море уже по колено и обернулся. Оксана подозвала малыша к себе, поправила ему панамку и вытирала щеки. Вдруг появился самолет и послышался свист падающей бомбы. Я кричу им, но не могу сдвинуться. Раздался взрыв, отвернулся на мгновенье – от того места, где была Оксана с ребенком осталась глубокая дымящаяся воронка. Опять закричал и закрыл глаза. Вдруг дно ушло из под ног, очутился уже в море среди плавающих трупов, возле скал Фиолента. На мне пропотевший, грязный, выцветший и прожженный камуфляж. В руке АКС с последним рожком. Плыву подальше от берега и еще стараюсь отстреливаться. Вдруг в меня попадает пуля и, закричав, погружаюсь под воду.
Открыл глаза – я лежу в палате. Уже глубокая ночь. Это сон! Слава Богу, что это сон! Так, Володя, а ну-ка спать. Попробовал заснуть опять, в принципе, получилось.
2.
Конец октября в Краснодарском крае в этом году выдался дождливым, уже ночью было холодно. Тоскливые дождевые тучи уходили куда-то в сторону Крыма, Севастополя, наверное. Да, с этим городом меня теперь многое связывает. Можно сказать кровная связь. Там у меня похоронена жена с неродившимся ребенком, погибли многие друзья, подчиненные, причем не самые плохие ребята. Сам здесь кровь пролил, а теперь лежу и, уставившись на серое рассветное небо в окне палаты, жду, когда наступит девять утра. В это время меня выпишут и на машине скорой помощи отвезут в Адлер, в аэропорт, где самолетом отправят в Москву. А уж в первопрестольной либо вернут к нормальной жизни, либо я на всю оставшуюся жизнь останусь инвалидом, который прикованный к постели. Не помню, где читал, но, в общем, по американской концепции, им выгоднее из солдата сделать инвалида, чем просто убить. Ну, во-первых, во время боя, когда солдату отрывает ступню или ногу, то на его транспортировку в тыл отвлекается как минимум еще два-три человека. Во-вторых, в психическом и психологическом плане солдат-инвалид, чувствуя свою неполноценность, пополняет ряды умалишенных или калек, которые своим видом показывают мирному населению, что могут враги сделать. В-третьих, в экономическом плане: государство тратит гораздо больше средств на лечение, реабилитацию и всякие пособия по инвалидности и льготы, чем на похороны. Поэтому у американцев не все противопехотные мины рассчитаны на убийство, а на приведение тебя в состояние калеки-инвалида. Хотя теми же американцами была создана Декларация о запрещении противопехотных мин, но они у них остались на вооружении только под другим названием. Например, как кассетные мины малой мощности. Они имеют форму листка, допустим, в общем, во время бега в атаке вы их не заметите на земле. И когда наступите, вам оторвет ногу всего лишь щиколотку. Но и наши научились обманывать. Если обнаруживалось, что американцы разбросали «лепестки», то вперед запускается либо танк, либо БМП. А пехота выстраивается гуськом и бежит по следу бронетехники. Потому что взрывчатки, что находится в таких минах, мало чтобы разрушить трак. Их еще разбрасывают с вертолетов или самолетов в глубоком тылу. Вот это самое худшее. Потому что частенько страдает мирное население. На некоторых есть самоликвидаторы с временным таймером, по которым мы частенько определяли предположительное время наступления пендосов.
Что самое интересное, когда ты здоров, то не замечаешь тех, кто прикован к инвалидным коляскам и стараешься на них просто не смотреть.
Интересно, а где сейчас Лена? Что с ней сталось? Штаб СОРа переправили «на материк» еще в конце июля. Писем уже давно не было и куда писать ей не знал. Жалко будет, если с ней что-либо случилось. Лена – неплохая девчонка, может быть, если бы ее встретил раньше, то не полюбил Оксану. Кстати, надо написать письмо матери Оксаны. Но напишу только своей рукой и только когда станет известно о результатах операции. Если останусь инвалидом, то вообще писать не буду. Надеюсь, что теще придется получить послание.
В десять утра обо мне только вспомнили. Пришла сестра и сказала, что через полчаса придет машина, и меня повезут на аэродром, а потом быстро куда-то упорхнула. Еще минут сорок пролежал, тупо смотря в окно на осеннее небо. Облака, тяжелые, налитые свинцово-серой дождевой тяжестью, лениво переваливаясь, неспешно и степенно продолжали свой неведомый никому путь. Эх, как бы хотелось сейчас стать именно такой газообразной субстанцией и по воле ветров путешествовать по миру. Слетать к могиле Единственной своей любимой жены, увидеть хотя бы с высоты и оплакивать тяжелыми, серыми каплями дождя. Пусть попьет немного моя милая. Влагой в земле соединиться с Ней и, слившись в одно целое, продолжить жизнь в облике травы и цветов. Да уж, Вова, видать на тебя так действует обезболивающее. Вроде и не курил ничего.
Через час с небольшим зашли две женщины преклонного возраста. Санитарки со знание дела быстро меня умыли и переодели в форму. Минут через пятнадцать зашли два солдата в медицинских халатах в сопровождении медсестры.Один из них вкатил тележку для транспортировки лежачих больных. На счет раз-два перекинули осторожно на носилки вместе с матрацем и повезли по коридору к грузовому лифту. Пахло осенней свежестью и лекарствами вперемежку с хлоркой. Видимо, здесь все помешаны на хлорковой чистоте. Закатили в лифт, там сидела старушка «божий одуванчик», которая, по всей видимости, была «водителем» этого чуда советской промышленности. За носилками вошли оба санитара и медсестра с документами. Когда выкатили во двор, там уже ожидала «таблетка» – машина-санитарка УАЗик. Водитель при приближении нашей «кавалькады» вышел из машины и открыл задние дверцы. Когда мое несчастное тело закинули внутрь, причем очень осторожно, обнаружил сидящую в салоне Лену, медсестру. Я с трудом ее узнал в гражданке.
– – О! Добрый день! – поприветствовал я ее. – Каким ветром?
– – Да вот, поеду вас на борт садить. И молчите, вам нельзя еще разговаривать.
– – Слушаюсь. – и почти бивисовская улыбка озарила мою физиономию.
В окна «таблетки» было видно небо и верхушки проносившихся мимо деревьев. Невольно прислушался к рокоту мотора. Мерное покачивание не причиняло мне особой боли, видимо, накачали обезболивающим под самую завязку.
Через несколько десятков минут сяду на борт. У меня начнется новая жизнь и черт его знает, что будет дальше. Есть только две альтернативы развития: либо останусь прикованным к постели до конца жизни, в случае неудачного исхода операции, либо стану здоровым и вернусь к нормальной жизни. Врачи отмалчивались насчет прогнозов результатов операции, когда готовили к отправке. Значит ожидалось что-то реально хреновое. Ну, ладно, посмотрим еще. Попробую заснуть.
Проснулся от боли в спине. Открыв глаза – меня несут на борт транспортного самолета. Возле «черного тюльпана» стояли машины-заправщики и еще несколько «таблеток», видимо лечу не один. Когда занесли на борт, снова огляделся. Меня положили на пол, рядом лежали на носилках еще раненые, а также сидели какие-то люди в камуфляжах. Задний пандус самолета закрылся и всем телом почувствовал, что крылатая машина как бы нехотя сдвинулась с места. Транспортник выруливал на ВПП. Через несколько минут АН-12 уже был в небе. Не знаю почему, но неожиданно навалился сон.
Не знаю, сколько проспал, но чувствовалось, что самолет уже заходит на посадку, видимо уже долетели. Толчок при посадке вызвал острую боль и вернул в сознание. Вот ведь,… Эх! Скоро заберут и отвезут в Бурденко: операция и период реабилитации, а потом снова в строй, если все пойдет успешно. Я снова смогу ходить, бегать, стрелять и все остальное.