Страница 42 из 47
— Они сняли со стены картину с подсолнухами, — отозвалась Имке, — а за ней оказался сейф. Только открыть его не смогли. Сильвия еще долго рылась в письменном столе, должно быть, искала шифр.
— Когда это было? После смерти Удо или до? — не унималась я.
— После, разумеется! — Имке отвечала так уверенно, будто уже давно выстроила всю цепь событий.
Хороша же я, однако! Психически неустойчивая барышня шпионит для меня за моим же мужем!
— Имке, а ваш терапевт знает, что вы следите за Райнхардом?
— Нет, не знает, — откликнулась она, — в конце концов, я не обязана отчитываться ей за каждый свой шаг.
Не успела я сказать ей спасибо и положить трубку, как силы меня оставили. Значит, речь идет о деньгах, вот что Сильвию так беспокоит — ценные бумаги, наличные, документы на недвижимость. Удо, должно быть, оставил всего этого добра предостаточно. Да, вдовушка, очевидно, рассчитывает на крупный куш. Наверняка она и моего муженька приманила кругленькой суммой.
Что теперь будет со мной? Я в опасности? Глупо было упоминать о грейпфрутовом соке! Если Сильвия разнюхает, что я у нее на хвосте, она и со мной церемониться не станет, разделается по-свойски, она это умеет. Никогда не ожидала получить от нее удар в спину! Мне казалось, женщины друг с другом так не поступают, по крайней мере, до последнего времени я была в этом уверена.
Телефон! Меня бросило в дрожь. Кто?! Сильвия? Райнхард? Имке вспомнила еще что-нибудь? Оказалось, что моя мать.
— Мышка моя — что-то вы совсем пропали. Все в порядке, я надеюсь? — проворковала она.
— Ну конечно, мама, лучше не бывает! Только работы много, — ответила я.
В трубке послышалось тихое гудение — спинка «больной» кровати поплыла вверх. Мамочка устраивается поудобнее — значит, разговор предстоит долгий.
— Что тебе подарить на сорок лет? — полюбопытствовала она.
— Господи, мама, это еще так не скоро! — воскликнула я вне себя.
— Ну так я и хочу знать заранее. Хороший подарок нужно готовить заранее, — не унималась она.
Мне на ум пришел старый фильм Хичкока — «Окно во двор». Там один фотограф из газеты сломал ногу и теперь лежит дома. Из своего окна он наблюдает одну сцену, которая напоминает убийство. Моя нога болела ужасно, но я все-таки могла двигаться. Перелома, скорее всего, нет, кажется, только растяжение. Но следующие несколько дней придется дома посидеть, как Джеймс Стюарт в том фильме. Либо это западня, либо большая удача. По крайней мере, будет немного времени, чтобы обо всем поразмыслить. Об ужине в восемь вечера сегодня можете забыть…
Когда же, интересно, началась история между Сильвией и Райнхардом? Когда я с детьми и Эллен уехала в отпуск? Говорила мне мать: не оставляй мужа одного на три недели без присмотра! А что означает таинственный счет из дорогого ресторана? А новые конюшни, что Сильвия заказала моему мужу? Может, это был только предлог, своеобразное алиби для ежедневных встреч?
А Удо? Как Сильвии могло прийти в голову, что у нас роман? Впрочем, она была способна заподозрить его в очередной измене всякий раз, когда у него появлялся новый одеколон. Что, если она увидела одну из девиц в журнале, похожую на меня, и это восприняла как доказательство наших с ним отношений? Все выстраивается в один ряд: слишком много ложных, но подозрительных признаков, она интерпретирует их по-своему и в результате сама верит в то, чего нет. Признаюсь, со мной самой такое бывало, но только мое чутье не вело меня по ложному следу.
Вполне вероятно, что Удо и впрямь воспылал страстью к какой-нибудь особе, о которой давно мечтал, и Сильвия почуяла неладное, но не угадала, кто это был. Нет, я не собиралась ее оправдывать и даже не стремилась понять. Неважно, обидела я ее или нет — она вела себя со мной неоправданно агрессивно и бессовестно!
Тянуться за блокнотом и карандашом мне не хотелось, поэтому я просто выудила из-под стола ранец Йоста. В тетрадке по математике, наполовину уже исписанной, измусоленным цветным карандашом я набросала:
«1. С. убила Удо
2. С. увела у меня Райнхарда
3. С. распустила сплетню про меня и Удо
4. С. спихнула меня с лестницы».
Пока больше ничего в голову не приходит, но и этого с лихвой хватит. За такое полагается высшая мера. Или пожизненное заключение, хотя не надо быть такой кровожадной. Уговорили. В конце концов, мы же родственники.
ШАХ И МАТ
Вот работа Любена Вожена,[35] французского мастера эпохи барокко: аллегорическое изображение пяти чувств — просто и элегантно. Художник не стал громоздить одну на другую множество лишних деталей — ни к чему перегружать изображение какими-то мелочами, ни к чему утяжелять его, все должно быть строгим и лаконичным. Три красно-розовые гвоздики в шарообразной прозрачной вазе — не то что голландские роскошные букеты. Страничку нотной тетради закрывает перевернутая лютня, тонкий, изящный инструмент, мастерски сработанный, с отполированным точеным корпусом. На фоне каменной стены два силуэта — краюха белого хлеба и бокал красного вина. На светлом столе лежат колода игральных карт и зеленый бархатный мешочек — видимо, касса игроков. Однако более других предметов взгляд притягивает черно-белая шахматная доска, чья геометрическая точность контрастирует с остальным беспорядком и неправильной формой хлеба, цветов в вазе, с произвольными складками мешочка.
Лютня — это слух, вино — вкус, гвоздики — обоняние, карты — зрение, горбатая краюшка хлеба — осязание. А шахматная доска, очевидно, символизирует расчетливый ум, рассудок. Без этого картина человеческих чувств не полна. Кисть художника не осилила лишь неведомое, загадочное шестое чувство, превосходящее все остальные.
Есть на свете гениальные шахматисты, которые ставят своим противникам мат путем простых математических вычислений и элементарной логики. Но есть и такие, которые чуют слабость соперника именно этим сверхъестественным шестым чувством. У них неплохие шансы стать однажды вице-чемпионами мира, но вот одолеть компьютер — не дано.
Я же воспринимаю мир то как невротик, то как художник. В тот вечер, с больной ногой и разрывающимся сердцем валяясь на софе, я решила: никогда больше, до конца дней моих, не стану себя жалеть, буду действовать — есть проблемы, значит, надо их решать!
Из гостиной я руководила детьми, которые готовили обед, вернее, разогревали уже готовый полуфабрикат. Они явились в гостиную с тарелками, на которых дымилась лазанья, уселись на ковер, тут же заляпали его томатным соусом и стали с аппетитом жевать перед включенным телевизором. А Райнхард, который в своем Бакнанге хотя и вырос без салфеточек и специальных рыбных ножей, все-таки не любил, когда нарушался привычный порядок, а потому нетрадиционная трапеза на ковре в гостиной ему бы не понравилась. Йост уплетал лазанью за обе щеки, и я, казалось, слышала, как Райнхард говорит на своем швабском диалекте: «Если бы у нас не было Йоста, пришлось бы завести свинью, а то некому было бы столько съесть!» Однако дети были под впечатлением от уютного семейного обеда, и когда отец вошел в дом, они спокойно удалились в свои комнаты.
— Мне нужно поговорить с папой наедине, — сообщила я им с таинственным видом.
Итак, муж увидел меня одну, на софе, с перебинтованной ногой и страдающим выражением лица.
— Что с тобой случилось? — воскликнул он, кажется даже не притворяясь.
И тут меня понесло, куда девалась моя робость: Сильвия, Сильвия, Сильвия! Она сама призналась мне, что у нее роман с моим мужем! Теперь Райнхард не отвертится! Это она растрепала по всему городу про меня и Удо, она оклеветала меня! Мало того, она еще пыталась меня угробить! Она и Удо на тот свет отправила!
Райнхард только тряс головой, но не перебивал. Наконец он спросил:
35
Любен Божен (1610/1612—1663) — французский живописец. Искусствоведы считают, что описываемый натюрморт нельзя приписать этому художнику с уверенностью.