Страница 2 из 57
— Смотрел.
— Во шофера, а?
— Да ну, шофера! Из-за денег…
Потом они говорят о других кинофильмах: «Адские водители», «Порожний рейс», «Там, где кончается асфальт». Макаренко не пропускает ни одного фильма о шоферах.
Ночь ложится на землю тихо и бесшумно, как черный парашют. Светлая дорожка от фар бежит впереди машины. Макаренко пересаживается за руль и до отказа топит сапогом педаль акселератора. Надо успеть. Надо спешить, пока гололедица не легла на дорогу блестящей лентой. Танке, кое-как свернув клубком свое длинное нескладное тело, укладывается на горячее жестяное днище кабины. У него отдых.
— Тиш, а Тиш!
Танке не отвечает. Ему положен отдых, и он должен отдохнуть. Он должен заставить себя отдохнуть на этой горячей сковородке, которая заменяет ему постель. Пунктуальный водитель Тиша Танке.
Тогда Макаренко запевает песню. Он сам сложил эту песню, когда ещё только приехал в Сибирь с Украины, потом песня стала кочевать по тракту.
Я на «КРАЗе», друг на «МАЗе», йдэм!..
Глянув я на спидомэтр, до стовба остався мэтр, бэм!..
«КРАЗ» с грохотом и ревом ползет на сопку. Стрелка спидометра все ниже и ниже кланяется нулю. Днище раскаляется от огненного усилия мотора, и Танке беспокойно ворочается под ногами Макаренко.
— Это еще чепуха, — бормочет Макаренко. — Так, дурныця, а не гора. Настоящие горы впереди.
Впереди у них всё: реки, горы и гололедица на перевалах.
Первая река. Она хлюпает, хрюкает, шуршит — в «окнах», пробитых чьими-то колесами и солнечными лучами, вьются-перевиваются жгутики быстрой и чистой горной воды. Солнце ещё не вышло, оно бродит где-то за пушистыми рассветными облаками, но горы — они развертываются за рекой, как декорация, — уже розовеют, легкие, утренние горы, словно дымки.
«КРАЗ» стоит у самого берега, упершись тяжелыми колесами в гальку. Он стоит, как собака у неостывшей миски, — он ворчит всеми цилиндрами, и его тупо обрубленный нос выражает и готовность к прыжку и боязнь.
С высокого и хрупкого деревянного моста, стоящего на тонких мухоморных ножках, за шоферами наблюдает начальник гидропоста.
Бесполезно! — кричит он. — Тут до вас «ЗИЛ» сидел. Бесполезно!
Помолчал бы, — бросает Макаренко. — Наблюдатель!
Макаренко и Танке долго ходят по льду, нагибаются к полыньям, деловито щупают холодные закраины. Они не имеют права идти на явный риск. Утопишь турбину — не вытащишь. Нет здесь такого крана, чтобы вытащить из реки сорокатонную турбину.
Но не имеют они права и задерживаться.
Тиша Танке сгибается над полыньей. Рассматривает сквозь прозрачную воду каменистое дно.
— Принеси-ка прутик.
Саша подает ему длинную хворостину, гибкую, как удилище. Танке опускает хворостину в промоину. Надо узнать, где здесь, на этой реке, самые глубокие места. Где глубоко, там течение тише. Где тише течение, там толще лёд. Где толще лёд, там и переправа.
Наконец трасса намечена. Танке становится на другом берегу, изображая вешку. На него должен взять направление «КРАЗ». Танке стоит вытянувшись, ничем не выдавая волнения.
— Из тебя хороший столб получится! — кричит Макаренко с подножки дизеля. — Телеграфный!
Танке, очень серьезный, показывает напарнику кулак. Ему, Макаренко, всё шуточки! До чего необстоятельная личность!
— Разгон больше! — кричит Тиша. — Гони вовсю!
Макаренко машет рукой: «Знаю!» Он дает обороты двигателю. Взрывное эхо прокатывается по реке и убегает куда-то к горам. «КРАЗ» кидается вниз, как ныряльщик. Он катится по льду прямо на Тишу Танке. Все это длится несколько секунд. Передние колеса уже хватают пологий берег. Вслед за ними выскакивают все шестнадцать колес трейлера. Пыхают сжатым воздухом тормоза.
Готово.
— Лиха беда начало! — говорит Макаренко напарнику.
Тот усаживается на сиденье.
— Достань-ка термос, Тиша. Что-то пить захотелось.
Гололедица начинается, когда машина вкатывается в горы. Сначала легкие и светлые, они темнели на глазах и росли, росли, и вот уже нет горизонта, а вокруг тяжелые каменные утюги, присыпанные снегом, покрытые ершистым покровом лиственниц.
В горах много снегу, но мартовское солнце жжет и здесь. На северных, затененных склонах тракт покрыт влажной ледяной корочкой. Дизель с ревом катит турбину на подъем. Но вот колеса начинают беспомощно вращаться на одном месте. «Вву-вву-вву», — ревет двигатель. Машина не находит точки опоры. Трейлер заносит куда-то в сторону. Танке выворачивает руль.
— Саша!
Макаренко на правах второго пилота отжимает назад рукоятку межосевого дифференциала. Теперь задние колеса должны вращаться одновременно.
Раз — включен и рычаг демультипликатора. Мощь машины возрастает.
«Вву-вву-вву», — продолжает реветь дизель.
— Саша!
Макаренко выскакивает из кабины, ноги его разъезжаются и скользят на льду. Он выдирает из-под обоймы запасного колеса, за кабиной, лопату. Это тяжелая экскаваторная лопата с хорошо развитой челюстью. Ворочать ею может человек, знакомый с тем, что такое мозоли. На трейлере — кучи песка. Макаренко сыплет песок под колеса, лопату за лопатой, вытирая пот замасленным рукавом телогрейки.
Ну, поднатужься, «КРАЗ»!
Танке осторожно отжимает сцепление и чуть увеличивает подачу топлива в форсунках. Теперь нужно поймать момент, чтобы колеса дрогнули чуть-чуть и не пробили сквозь песок ледяные лунки. И чтобы не заглох мотор на малых оборотах. Надо сдвинуть с места эти пятьдесят тонн, вцепившиеся железной хваткой в хвост тягача. Сорок тонн турбина и десять тонн трейлер.
«Врр-врр-врр», — рычит дизель. Это уже не вой, это ласковое рычание. Колеса дрогнули и потянули трейлер. Турбина величественно поплыла среди лиственниц. Горы заиграли эхом от двигателя.
Через минуту-две снова вой дизеля.
— Саша!
Лопату за лопатой — песок. Шаг за шагом рядом с колесами — осторожно, чтобы не поскользнуться и не растянуться под рубчатой шиной. Кончается песок на трейлере — остановка. Поиски ближайшего фанерного щита с надписью «Подсыпка». Там под снегом горки золотистого песка. Люди с осени позаботились о тех, кому придется буксовать весной.
Танке за рулем — Макаренко за лопатой.
Макаренко в кабине — Танке кидает под колеса песок.
Так встречают их горы.
Подъем длится до сумерек.
Макаренко спит в ногах у Танке. Он вздрагивает, что-то бормочет и бьет ногой по щиколотке напарника. Это Макаренко во сне нажимает на тормоза. Он делает то, что делает и Танке. Только Танке наяву, а его приятель во сне.
Машина бежит вниз, нагоняет время, упущенное на подъеме по ледяной дороге. Тракт петлями спускается с Лысой. Лысая — это первая большая гора. Она позади.
Вираж. Шипит воздух в тормозах. В лучах фар мелькает восклицательный знак: «Прочие опасности» — черный восклицательный знак в желтом треугольнике. Когда те, кто придумывал дорожные знаки, изобразили на них локомотив, грузовик, человека с лопатой, детей, зигзаг, круг, когда они исчерпали всю свою фантазию, они обратились к восклицательному знаку — символу, скрывающему за собой все опасности, которые могут встретиться в дороге.
Над всей этой дорогой следовало повесить восклицательный знак. Такой гигантский знак, точка которого лежала бы где-нибудь на горной вершине, а эта самая палка над ней, похожая на жезл регулировщика, уходила бы куда-нибудь в облака. Вот это был бы знак!
Танке тормозит. Ещё один вираж. Надо вписаться в него, повернуть «телегу» так, чтобы ни одно колесо не заехало в предательскую гладкость снега, скрывшего под собой кювет. Особым внутренним зрением, свойственным опытному шоферу, Танке определяет положение каждого из десяти колес «КРАЗа». Каждого из шестнадцати колес трейлера. Левее. Ещё левее. И вот теперь, когда, казалось, переднее колесо захватило кромку кювета, право руля. Вот так. И ещё вправо. Теперь можно добавить газу. Время не ждет.
Это его одиннадцатый рейс за зиму. А всего должно быть десять. Но это одиннадцатый. Внеплановый.