Страница 17 из 38
Лосиков шел сзади Флеровского и громко ругал все на свете. Палатки, непогода, грязь, в которой вязли сапоги, — все это было неустроенностью. Ссора тоже была неустроенностью. Лосикову не очень хотелось открыто ссориться с Флеровским. Случившееся следовало бы представить в благопристойном свете, иначе — Лосиков это понимал — могли возникнуть неприятности, осложнения по службе. Громко ругая вязкую, липкую грязь, Лосиков ожидал, что Флеровский откликнется. Но Флеровский молчал.
…В просторной палатке четверо играли в домино. Костяшки со стуком ложились на стол. Флеровский, пригнувшись, нырнул в дверь. Яркая трехсотсвечовая лампа заставила его зажмуриться. Следом вошел Лосиков, буркнул что-то насчет лампы (еще одна неустроенность!), поднял щепочку и принялся счищать с сапог грязь.
Шахтеры встали, увидев инженеров.
— Ну, Олег Павлович, что там, в шахте? — спросил Титаренко. С крупного, в рябинках лица на Флеровского внимательно смотрели черные глаза.
— Вы бы закурили, товарищ инженер…
Ерофеев, невысокий веснушчатый паренек, протянул Флеровскому портсигар.
Флеровский взял папиросу. Кто-то щелкнул зажигалкой.
— Садитесь, ребята, — сказал инженер. — Поговорим.
Четыре человека смотрели на Флеровского, ждали его слов. В какое-то мгновение Флеровский успел заметить все — и особую, семейную аккуратность в отглаженной сорочке бригадира Титаренко, и тельняшку в вырезе щеголеватой куртки Игнатьева, и нахмуренное, все в веснушках лицо Ерофеева, и совсем еще детскую, с пухлыми губами мордочку Феди Слойкова…
— Автомат стоит, — негромко сказал Флеровский. — Нужно сменить резцы и пустить машину в другом направлении, обойти этот участок с твердыми породами.
Он замолчал. Ему показалось, что он говорит слишком обыденные, не те слова. Наверное, следовало сказать что-то иное, особое, значительное.
— Спуститься в гезенк? — спросил Титаренко.
Флеровский видел — громадные, с синими угольными крапинками руки бригадира машинально перебирают костяшки домино.
— Да… Это опасно, предупреждаю. Может завалиться крепь на штреке. В гезенке высокая температура. Товарищ Лосиков в гезенк не идет и вам не советует.
— А вы? — выдохнул Федя. И покраснел от смущения.
— Я? — Флеровский усмехнулся. — Я пойду. Только я плохо разбираюсь в конструкции автомата. А его надо пустить без промедления. Сегодня в шахте спокойно, но земная кора потревожена взрывом. Кто знает, что будет через неделю… Если произойдет завал, нам придется много месяцев вести восстановительные работы.
— Нужно поставить дополнительную крепь на штрек и поднять автомат, — быстро сказал Лосиков. — Незачем лезть к черту в пасть. Неделей раньше, неделей позже…
Титаренко с шумом отодвинул табурет, обернулся к механику. Лосиков смотрел куда-то в сторону. Бригадир ничего не сказал.
— Что ж, можно и не спускаться в гезенк, — медленно проговорил Флеровский. — Мы рассчитывали, что автомат сам пройдет до пласта. Авария совершенно непредвиденная. Будем искать другие пути, может быть, бурение…
— Товарищ Флеровский — изобретатель, — поспешно сказал Лосиков. — Конечно, ему хочется, чтобы все было быстро…
С трудом сдерживая себя, Флеровский встал, шагнул к механику.
— Да, Лосиков, хочется! И не мне одному. Десятки людей выстрадали это изобретение, сотни людей корпели над проектом, тысячи вели подготовительные работы. Если опыт удачен, мы будем создавать месторождения нефти везде, где это потребуется, мы дадим Сибири нефть, а нефть — это свет и тепло, бензин, смазочные масла, пластмассы, лекарства… Вы правы, Лосиков, мне очень хочется быстрее дойти до пласта.
Флеровский вернулся к столу, придвинул табурет.
— Что же получается? — Ерофеев закашлялся, и его веснушчатое лицо стало кумачовым. — Мы же комсомольцы… я и Федя… и вот Игнатьев… Разве мы не понимаем?! Вы напрасно думаете… Мы пойдем…
— Помолчи, — недовольно сказал Игнатьев. — Тоже… главный механик… — он повернулся к Титаренко. — Ну, бригадир, как считаешь? Идти всем надо, быстрее управимся.
Титаренко мотнул головой, встал, посмотрел на Лосикова. Механик хотел что-то сказать, но Титаренко пробасил:
— Никудышный ты человек, товарищ Лосиков…
Когда шахтеры ушли переодеваться, Флеровский подошел к механику.
— Вот что, Лосиков. Возьмите машину — и чтобы вашего духу на шахте не было. Вы меня понимаете?
Было в голосе Флеровского нечто, заставившее Лосикова промолчать. И хотя ночная поездка по лесному, малознакомому шоссе представлялась Лосикову явной неустроенностью, он беспрекословно пошел к машине.
Они встретились на дороге: машина выбиралась на шоссе, ведущее к городу, а пять человек, нагруженные инструментами, кислородными приборами и аккумуляторами, шли к шахте. Машина, едва не соскользнув в кювет, объехала людей и скрылась в темноте…
Флеровский говорил очень скупо, короткими, отрывистыми фразами. Но он ясно видел главную линию рассказа и не упускал ничего существенного. Его манера рассказывать — без лишних слов, без ненужных отступлений — удивительно подчинялась математическому принципу “необходимо и достаточно”. Так обычно бывает у людей, привыкших много делать и мало говорить.
Он сидел у стола, помешивал ложечкой давно остывший чай и негромким, но каким-то очень четким голосом излагал эту необыкновенную историю, в которой фантастика превращалась в действительность, а действительность была чудеснее фантастики…
— Федю Слойкова я оставил в штреке, у шахтного ствола. Ерофеев с рацией остался у входа в гезенк. Оба хотели вниз, но… Но они остались. На случай завала нужно было обеспечить связь. Ну, а мы втроем пошли в гезенк. Представьте себе наклонный колодец диаметром в два метра и длиной почти в полкилометра… Мы опускались, придерживаясь за стальные канаты, на которых висел автомат для проходки. К счастью, кислородные респираторы не понадобились. Титаренко переключил пневматическую систему автомата на режим вентиляции, и в гезенке стало свежо и прохладно, будто в метро… Конечно, спуск был занятием не из приятных. Лучи аккумуляторных ламп скользили по гладким стенкам гезенка и терялись где-то в черной бездне… Для непривычного человека зрелище страшноватое. Но все шло хорошо. И только метрах в двадцати от забоя мы остановились. Навстречу нам из-за темной махины автомата блеснули красноватые огни. Это было совершенно неожиданно. В первый момент я подумал о радиоактивном излучении. Схватил наушники индикатора, прислушался — редкие, очень редкие щелчки. Значит, никакого излучения нет. “Адское пекло, — рассмеялся Титаренко. — Черти грешников жарят. Пошли дальше!” И мы пошли.
— Это были алмазы? — перебила я.
Флеровский кивнул.
— Да. Признаюсь вам: я допускал, что мы можем встретить алмазы. Кто не знает, что при высоких температурах и давлениях углерод — а уголь почти целиком состоит из углерода — превращается в алмаз или графит? И все дело именно в этом: алмаз или графит? Мягкий, серый, не очень ценный графит или твердый, прозрачный, бесценный для техники и для вас, женщин, — Флеровский улыбнулся, — великолепный алмаз? Различие только в структуре кристалла, но ведь столетиями никому не удавалось получить искусственный алмаз! Французы Муассан и Бассэ, английский химик Хэнней, итальянец Россини, русский ученый Лейпунский, американцы Бриджмен, Бэнди — разве перечислишь всех, кто хотел дать людям искусственные алмазы… Да… Я допускал, что в зоне взрыва могут образоваться алмазы. Но столько! Об этом я даже не мечтал… Весь забой был усеян алмазами. Розоватые алмазы на фоне темно-синей породы… Такого и нарочно не придумаешь. Захватывающее зрелище! В лучах рефлекторов алмазы вспыхивали, гасли, разбрасывали снопы искр, переливались всеми цветами радуги… Феерия!.. Этот алмаз, что лежит у вас на столе, я отбил первым. Ну, а потом началась работа! Мы быстро сменили резцы у автомата, радировали Ерофееву, он спустил нам отбойный молоток, подключились к пневматической магистрали. Алмазов было очень много, каждый удар молотка откалывал кусок породы, буквально начиненной алмазами. Словом, за час–полтора мы набрали целую гору камней. Включили транспортер автомата, подняли свой груз на штрек, а потом и сами выбрались из гезенка… Вот, собственно, и вся история. Остальное понятно: послали радиограмму в районный, центр, к утру прибыли вертолеты с людьми, со специальным оборудованием для добычи алмазов.