Страница 22 из 36
Как ни странно, инспектор без малейших колебаний связал послание, отправленное 18 сентября, каким бы загадочным оно ни казалось непосвященному, с убийством Импортуны. Он сделал это без благословения Эллери, поскольку был уведомлен о роли в деле числа «девять».
Изучение пункта отправления вблизи Грэнд-Сентрал не привело ни к чему. Хотя позднее — когда Эллери указал на почтовый индекс 10017 и на вероятность того, что последующие сообщения анонимного отправителя будут исходить из почтовых отделений, сумма цифр индексов которых также составляет девять, — появилась надежда, что устройство наблюдательных пунктов у таких отделений может дать позитивные результаты. Следующие послания действительно были отправлены из почтовых отделений в Трайборо (индекс 10035), на Черч-стрит (индекс 10008) и на Морнингсайд (индекс 10026), но анонимщика схватить не удалось.
На содержимом конвертов отсутствовали отпечатки пальцев или какие-либо другие следы, поддающиеся идентификации. Что касается самих конвертов, то обнаруженные на них отпечатки не совпадали с отпечатками, принадлежащими лицам, прямо или косвенно связанным с Импортуной, Импортунато или «Импортуна индастрис». Как выяснилось, они были оставлены почтальонами или почтовыми клерками во время рутинных процедур. Проверка этих служащих не выявила даже отдаленной их связи с семьей или предприятиями Импортуны.
Когда было признано, что первое сообщение («Если его можно так назвать!» — сердито проворчал инспектор Квин в разговоре с одним из своих начальников) пришло от убийцы, интенсивно разыскиваемого нью-йоркской полицией, руководство распорядилось держать все сведения о его прибытии, содержимом и самом существовании строго в пределах департамента, да и то на ограниченной основе. Из офиса первого заместителя комиссара поступило предупреждение о том, что любое нарушение этого приказа, повлекшее за собой утечку в прессу, на радио или телевидение, приведет к суровым дисциплинарным взысканиям. Когда стали приходить другие послания, предупреждение повторили в еще более строгих выражениях.
Инспектор Квин извлек из обычного конверта со штемпелем почтового отделения Грэнд-Сентрал утром 19 сентября часть ни разу не использованной игральной карты с красной рубашкой. Самым примечательным было то, что карту аккуратно разорвали пополам.
Это была половинка девятки треф.
Как только инспектор увидел цифру «девять» в углу, перед его мысленным взором сразу же предстало видение девяти очков на целой трефовой девятке. Поэтому он обращался с половинкой карты так, словно она была пропитана ядом, убивающим моментально, при первом прикосновении.
— Это от убийцы Импортуны, — сказал инспектор Эллери, которого вызвал в управление. — Об этом свидетельствует девятка.
— Не только девятка.
— Что-нибудь еще? — осведомился уязвленный старик, ожидавший поощрительного похлопывания по спине за то, что он так хорошо усвоил урок.
— Когда его отправили?
— 18 сентября, согласно штемпелю.
— Девятого месяца. А цифры числа 18 в сумме составляют девять. И более того, — добавил Эллери, — Импортуна был убит 9 сентября — за девять дней до отправки послания.
Инспектор стиснул голову ладонями.
— Мне кажется, это ночной кошмар, и я сейчас проснусь… Ладно, — продолжал он, взяв себя в руки. — Девятка треф разорвана пополам. Девятка сама по себе является значимой фигурой. Согласен насчет девяти дней и всего прочего. Несомненно, это имеет отношение к делу Импортуны. Но какое?
Серебристые глаза младшего Квина блеснули.
— Тебе когда-нибудь гадали на картах в Кони-Айленде?[61]
— В Кони-Айленде? — Инспектор произнес эти слова, как будто пробуя их на вкус и находя его мерзким. — Гадали на картах? Нет!
— Каждая из пятидесяти двух карт в колоде имеет свое индивидуальное значение, отличающееся от остальных. Например, пятерка бубен в современной гадальной системе означает телеграмму. Валет червей — проповедника. Туз пик…
— Это я знаю, спасибо, — мрачно прервал инспектор. — Лучше скажи, что означает девятка треф.
— Последнее предупреждение.
— Последнее предупреждение? — удивленно переспросил старик.
— Но эта девятка не означает последнее предупреждение, папа.
— Соберись с мыслями, сынок. Сначала ты говоришь, что она означает последнее предупреждение, а потом — что не означает! Эллери, я не в подходящем настроении для шуток!
— А я не шучу. Целая девятка треф означает последнее предупреждение. Но если карта разорвана пополам, ее смысл меняется на противоположный. Таковы правила.
Инспектор выглядел озадаченным.
— Ты имеешь в виду, что это… первое предупреждение?
— Похоже на то.
— Но почему? Первое предупреждение о чем?
— Этого я не могу сказать.
— Почему?
— Потому что не знаю.
— Не знаешь? Эллери, ты приходишь в мой кабинет, порешь чушь насчет гадания, а потом оставляешь меня ни с чем! Я ведь должен представить рапорт.
— Мне бы очень хотелось помочь тебе, папа. Но я понятия не имею, о чем он нас предупреждает в первый раз или в последний.
— От тебя помощи как от козла молока! — рявкнул инспектор и поспешил с таинственным ключом навстречу рандеву на Голгофе.
Ночью, ворочаясь в постели с боку на бок, он вспоминал подробности. «Половинка девятки треф означает последнее предупреждение…» — «Что это значит, Квин?..» — «Не знаю, сэр…» — «А что думает этот чудак… я имею в виду вашего сына, Квин? Это дело по его части…» — «Эллери тоже не знает, сэр…» Недовольные голоса и лица начальников грозили появляться и в будущих сновидениях.
Второе послание пришло в таком же конверте и тоже было адресовано инспектору Квину. Однако внутри не было ни половинки, ни целой игральной карты; в конверте лежал листок дешевой белой бумаги без водяных знаков, на котором под микроскопом обнаружили кусочки клея и красной ткани, приставшие к одной из коротких сторон.
«Листок, — гласило заключение из лаборатории, — был вырван из обычного блокнота, который можно купить за десять центов в любом канцелярском магазине. Отследить его происхождение не представляется возможным».
Текст, написанный на листке шариковой ручкой и прописными печатными буквами, проливал на историю не больше света, чем лабораторный рапорт:
ОДИН ИЗ ДРУЗЕЙ ДЕТСТВА НИНО СТАЛ СУДЬЕЙ ВЕРХОВНОГО СУДА.
Подпись отсутствовала.
Высшие полицейские чины, к тому времени уведомленные Эллери через отца относительно роли в деле числа «девять», смогли разглядеть ее и в этом послании, хотя смысл его ускользал и от них, и от самого Эллери. Допустим, один из приятелей детства Нино трудится в Верховном суде Соединенных Штатов. Как мрачно прокомментировал этот факт заместитель комиссара по юридическим вопросам, ему повезло, но что из того? (Никто и мысли не допускал, что речь могла идти о Верховном суде штата Нью-Йорк или какого-либо другого штата. В конце концов, только один знаменитый верховный суд[62] состоял из девяти членов).
Само послание также состояло из девяти слов.
— Хотите знать мое мнение? — сказал первый заместитель комиссара. — Черт бы все это побрал!
Тем не менее рутинные правила требовали проверки «друзей детства Нино» и их карьеры, поэтому начальство распорядилось начать расследование.
Третье послание напоминало первое — конверт содержал новую игральную карту, но на сей раз целую.
Это была девятка червей.
— Я скоро начну кусаться! — проворчал инспектор Квин. — Что девятка червей означает в гадании?
— Обычно разочарование, — ответил Эллери.
— Разочарование? По какому поводу? Чье?
— Возможно, он пытается сообщить нам, — предположил Эллери, дергая себя за нос с такой силой, что у него на глазах выступили слезы, — что разочарование ожидает нас.
61
Кони-Айленд — район Нью-Йорка (Южный Бруклин), где находятся парк развлечений и пляж.
62
Имеется в виду Верховный суд США.