Страница 9 из 120
- Я и то гляжу, чего столько офицеров в городе, - съязвил начальник заставы.
После того как бутылка спирта была добросовестно допита, хорунжий отправил казака за извозчиком.
- В случае чего скажете, что обошли заставу дворами, - сказал он.
- Не подведем.
Хмурый извозчик привез их в центр города. Пожелав попутчику «успехов в борьбе за единую и неделимую, а еще лучше - в овладении французским языком», штабс-капитан слез у подъезда гарнизонной офицерской гостиницы, где, по утверждению начальника заставы, достать приличный номер было так же трудно, как и не подцепить десяток «скороходов»… А Стрижак-Васильев, проехав улицу до конца, отпустил извозчика и, закинув за плечи вещевой мешок, свернул за угол.
Со стороны могло показаться, что анненковец куда-то торопится. Но в действительности Стрижак-Васильев еще толком не знал, куда он пойдет…
Он располагал пятью явочными адресами, но все пять попали в Сиббюро еще в сентябре. За это время надежные конспиративные квартиры вполне могли превратиться в столь же надежные ловушки новониколаевской контрразведки. Имея опыт работы в тылу Колчака, он достаточно трезво оценивал обстановку и возможности управления государственной охраны. С конца 1918 года из-за провалов неоднократно менялись составы всех без исключения подпольных комитетов Урала и Сибири. В том же Новониколаевске весной 19-го прошли массовые аресты, которые повторились летом. А в августе и сентябре контрразведка нанесла удар не только по городской организации, но и по польским революционным группам в войсках гарнизона. Такие группы, объединенные единым подпольным Центром, действовали во Втором и Четвертом польских пехотных полках, в уланских эскадронах и автоколонне. Сиббюро и Новосибирский подпольный комитет при подготовке вооруженного восстания возлагали на них большие надежды…
Итак, пять адресов. Пять возможностей связаться с подпольем и столько же - оказаться в контрразведке…
Какой же из пяти наиболее надежный? Ошибка здесь означала не только смерть, но и невыполнение задания, которому Бюро придавало важное значение. Поэтому возможность ошибки должна быть сведена к нулю.
Решение, как это нередко с ним бывало, пришло внезапно, словно подсказанное кем-то со стороны. Из пяти возможных вариантов он выбрал шестой…
Рассказывая о провалах в Новониколаевске, связной Сиббюро (доставленные им явки и получил Стрижак-Васильев) упомянул о раскрытой колчаковцами конспиративной квартире в доме № 42 по Енисейской улице, где был арестован приехавший из Иркутска товарищ. Раскрытая конспиративная квартира, разумеется, не числилась в списке Сиббюро, но зато она теперь не значилась и в Новосибирском отделении контрразведки - это уж наверняка… Да, шестой вариант, только так. В 1906 году в Москве Стрижак-Васильев почти месяц пользовался подобной квартирой, скрываясь от ареста, и вопреки опасениям товарищей она оказалась самой надежной в городе. Шаблонность мышления сотрудников жандармского управления гарантировала ему тогда полную безопасность. Филеры не испытывали к дому никакого интереса: ведь конспиративная квартира была давно раскрыта.
Поэтому в доме № 42 по Енисейской улице даже в случае неудачи ему почти ничто не угрожало, а расчет на то, что новониколаевские подпольщики в отличие от агентов контрразведки мыслят не шаблонно, мог оправдаться… И он оправдался: вычеркнутая из списка конспиративная квартира по-прежнему служила большевистскому подполью…
Правда, Стрижак-Васильев убедился в правильности своего предположения не сразу, а лишь через два дня (ночевал он в комнате, которую снимала жена коменданта станции. Не дождавшись вестей от мужа, она благоразумно уехала в Хабаровск неделю назад). Эти два дня нежданного посетителя «водили на поводке», проверяя, не подослан ли он контрразведкой и не установлено ли за квартирой тайное наблюдение. Проверка наверняка бы затянулась, если бы Стрижак-Васильев не форсировал событий. Он сразу понял, что за ним следят. Но кто: подпольщики или филеры? Скорей всего, конечно, подпольщики, но нельзя было отбрасывать и другую возможность, пусть и сомнительную. И он прибег к старому приему. Прогуливаясь по пустынной вечерней улице, анненковец неожиданно ускорил шаг, словно пытаясь оторваться от своей «тени», а затем так же неожиданно свернул за угол и прижался спиной к кирпичной стене дома. В следующее мгновение из-за угла выскочил запыхавшийся парень в бекеше. Не давая ему опомниться, Стрижак-Васильев перехватил его правую руку, заломил ее за спину и рывком втянул свою «тень» в подворотню.
- Только не кричать.
Но предупреждение было излишним: парень молча и яростно сопротивлялся и, только почувствовав прижатый к боку ствол револьвера, затих. Ни оружия, ни свистка - обычная принадлежность филера - при нем не было, отсутствовал и маленький металлический значок на оборотной стороне лацкана пиджака. Отсутствие доказательств - еще не доказательство, но уже что-то… Нет, парень определенно не был похож на филера!
- Пошли.
- Куда?
- Сам не догадываешься?
Парень рванулся, скрипнул зубами от боли, но не закричал…
- Пусти, белогвардейская сволочь!
- Сейчас, - пообещал Стрижак-Васильев. - Мария Федоровна как раз интересовалась твоим здоровьем и просила передать привет Ивану Ивановичу… Мой адрес известен, так что милости прошу.
По тому, как обмякла его рука, Стрижак-Васильев понял, что парень растерян: значит, он знал пароль…
- За доставленные неприятности прошу извинить. Спокойной ночи и приятных сновидений. Буду ждать.
- Спокойной ночи… - как эхо повторил парень.
На этом мытарства Стрижак-Васильева не окончились, но значительно сократились. Сентябрьские аресты сделали подпольщиков крайне осторожными: они не верили паролям. Но все же случай с «тенью» произвел на них впечатление: и на следующий день наконец состоялась встреча, во время которой Стрижак-Васильев предъявил отпечатанный на вощеной папиросной бумаге мандат Сиббюро. Этот мандат окончательно рассеял подозрения.
- Обидно погибать накануне прихода своих, вот и осторожничаем, - сказал, смущенно улыбаясь и словно оправдываясь, член партийного комитета. У него было лицо смертельно уставшего человека: он почти год находился в подполье…
Он же пообещал свести Стрижак-Васильева с «чешским товарищем» («Не из наших, но может помочь»). Услышав названную фамилию, Стрижак-Васильев про себя улыбнулся: «чешский товарищ» был как раз «из наших»…
Еще весной ЦК чехословацких коммунистических групп в России направил в распоряжение Сиббюро для работы в войсках интервентов нескольких чешских коммунистов. После соответствующей подготовки их летом перебросили через линию фронта. Ярослав Коржичек был первым из них. Но знать об этом члену комитета было совсем не обязательно, подпольщик должен знать только то, что имеет к нему непосредственное отношение, тогда его провал не повлечет за собой массовые провалы. Это Стрижак-Васильев усвоил еще в 1905-м…
Раньше с Коржичком он не встречался, но много слышал о нем от Парубца. Во время их последнего разговора в Омске, в гостинице «Лондон», Парубец, сетуя на потерю связи с Коржичком, высказывал опасение, не попал ли тот в руки чешской контрразведки. Значит, не попал, жив…
Поручик Коржичек, по образованию инженер-путеец, работал в Новосибирском отделении управления военных сообщений Чехословацкого корпуса. Его служебная квартира находилась недалеко от станции, в большом кирпичном доме, заселенном преимущественно железнодорожниками. «Черный гусар» мог сюда зайти, не вызывая подозрений, и Стрижак-Васильев этим воспользовался.
Коржичек оказался молодым, синеглазым и жизнерадостным. Встретил он Стрижак-Васильева так, как будто они знакомы, по меньшей мере, лет десять и находятся не в тылу Колчака, а где-то в Москве.
- Перед войной в Праге русских революционеров узнавали по калошам, башлыкам и количеству съеденного за обедом хлеба. А теперь? По погонам? - весело сказал он, обнимая Стрижак-Васильева за плечи и одновременно пожимая ему руку. Сам Коржичек, как и все чешские легионеры, погон не носил, их заменила двухцветная ленточка - символ демократии. Командование корпуса, официально считавшегося частью вооруженных сил Франции, хотело хоть чем-то отделить себя от русских белогвардейцев…