Усадьба

– Кажется, вы тоже разделяете его опасения.

– Ярт, вам пора бы знать, что если у меня есть что-то на уме, я всегда говорю об этом прямо, не ходя вокруг да около. И так будет всегда, можете не сомневаться.

– Рад слышать это, – сказал Чарльз.

Странные чувства испытывал Чарльз, вновь оказавшись на Хайнолт-Милл. Особенно первое время, когда воспоминания возвращали его на четыре года назад. Тогда он был вынужден оставить фабрику неудачником и банкротом. Но у него не было времени слишком долго размышлять о прошлом. Слишком многое нужно было сделать. Окунувшись с головой в управление фабрикой и вынашивая одновременно планы ее расширения, он быстро избавился от грустных воспоминаний.

Теперь он вернулся туда, где оставалась его душа. Эта фабрика принадлежала его семье более двухсот лет, и он принял участие в ее расширении, достроив более современные корпуса и закупив более современное и мощное оборудование. Теперь он снова стал выпускать собственную мануфактуру, и восстановление былого положения одного из ведущих торговцев было лишь вопросом времени. Мужчина, женившийся на представительнице одного из самых благородных родов графства, был обязан принять на себя всю ответственность за сохранение своего авторитета.

Сначала Хайнолт. Затем – Ньютон-Рейлз. Он задался целью вернуть себе и то и другое. Это стало его обязательством, и он поклялся, что ничто не сможет его остановить на этом пути. Его ожидали горы работы, но пыл его от этого не угасал. Наоборот, трудность поставленной задачи притягивала его и стимулировала. Он ощущал, что его переполняет нечеловеческая энергия. Он сделает все, что должен сделать, даже если на это ему потребуется двадцать лет. Но он добьется всего в два раза быстрее. Даже в четыре. Он был исполнен решимости.

Выпускаемые им на Хайнолте ткани были в основном камвольная шерсть и кассинетт. Они хорошо продавались и обеспечивали заказы еще как минимум на три месяца. Но слишком много станков все еще простаивало, и Чарльз хотел незамедлительно изменить такое положение вещей. Первый вопрос, который был намерен рассмотреть – или пересмотреть – Чарльз, это количество наемной рабочей силы. Многие работники уже давно трудились на Хайнолте и были ему хорошо знакомы. Некоторые были наняты при Херне, но и старые и новые так дорожили своими рабочими местами, что он сразу же заручился их преданностью.

Вскоре простаивающие станки были расчехлены и на них начали работать лучшие ткачи. Они выпускали ткани, которые когда-то сделали Хайнолту имя: сверхтонкие сукна с шелковистой отделкой двойной ширины и традиционных сдержанных расцветок. Именно эти ткани пользовались на рынке наибольшим спросом и позволяли удерживать высокие цены. В последнее время, правда, рынок пошел на спад, но то же самое произошло и с конкуренцией, отчасти из-за того, что многие фабрики закрылись, а оставшиеся перешли на выпуск более дешевой продукции. Франкус Уорд, лондонский торговец, узнав о том, что возобновлено производство темно-синего хайнолтского «Пастелло», сразу же закупил огромную партию и сделал дополнительный заказ.

– Я рад вашему возвращению, мистер Ярт. Ведь здесь ваше место. В последние годы производство шерсти пошло на убыль, и многие лучшие текстильщики вынуждены были оставить бизнес. Дела до сих пор еще не выправились, и те немногие, кто все еще продолжает выпускать качественную ткань, могут поделить рынок между собой. Я и сам прошел через огонь и воду и с радостью замечаю, что наконец-то забрезжил свет в конце туннеля. Конечно, у нас бывают свои взлеты и падения, но одно остается неизменным – качество всегда побеждает.

Чарльз и сам не имел на сей счет никаких сомнений, но слова Уорда, а главное, сделанный им заказ вдохновили его еще больше и подвигли на то, чтобы увеличить объем производства на треть, а счета, подписанные Уордом, хоть и должны были быть оплачены в течение трех месяцев, охотно принимались банками, которые удерживали при этом свой один процент. Вместе с поступлениями от продажи более дешевых тканей они обеспечивали весьма устойчивый оборот. Продажи осуществлялись, в основном, через местных торговцев или через коммивояжеров, связанных непосредственно с фирмами, выпускающими готовую одежду. Но все же главным покупателем оставался Франкус Уорд, один из самых известных торговцев в стране.

Так же, как деньги притягивают к себе деньги, – в чем, собственно, и заключается их предназначение, – доверие стало притягивать к себе доверие, а это означало, что через какие-то несколько месяцев Чарльз смог позволить себе выпуск еще трех сортов ткани: искусственную замшу, ткань для пошива военной формы и фирменную хайнолтскую. Один их этих сортов, не успев попасть на рынок, уже завоевал несколько призов Международной выставки. В результате заказы посыпались, словно из рога изобилия, и Чарльз, увеличивая производство для удовлетворения спроса, стал испытывать потребность в дополнительном капитале для покрытия затрат.

Он снова обратился в банк, и на сей раз мистер Харримэн, под впечатлением от достигнутых им за такой короткий срок успехов, согласился увеличить его кредит с двух до четырех тысяч, сократив при этом ставку до пяти процентов. Для Чарльза это было вдвойне приятно: во-первых, потому что это позволяло ему решить возникшие проблемы, а во-вторых, это означало возвращение доверия со стороны банкиров. Наконец стало очевидным, что он стал справляться с тяжелым наследием прошлого. Он наконец-то ступил на лестницу, которая поможет ему добраться до былых высот.

Чарльз чувствовал себя вполне довольным. Спокойно, без всякой показухи, он снова зарекомендовал себя человеком дела. Теперь, на его взгляд, подошло время добиться того же в обществе. Летом и осенью 1864 года его с семьей стали время от времени замечать на публике. Сначала он появился на ежегодном Фестивале лечебниц в Хэкфорд-Холл. Затем – на гала-концерте «Дидо и Энеас» в Западном концертном зале. А затем, в октябре, на балу в только что открытом бальном зале Коммерческого отеля.

Это был первый бал Сюзанны. Ей исполнилось пятнадцать лет. Свой первый танец она танцевала со своим дядюшкой Джорджем. Второй – с двоюродным братом Энтони. А третий, кадриль, – с Мартином. Сначала они просто стояли, разговаривая и потягивали напитки со льдом.

– Вы видите, я надела то, что вы подарили мне на день рождения, – она коснулась рукой в перчатке ожерелья. – Как вам кажется, оно мне идет?

– Идет, как я и надеялся.

Ожерелье представляло собой тоненькую золотую цепочку с маленькими опалами, каждый не более рисового зернышка. В качестве подвески был опал побольше, тоже белый, но отливающий всевозможными оттенками, в изящной золотой оправе.

– Вы сами его выбирали? – спросила Сюзанна.

– Да. Я купил его в Лондоне. Мне оно сразу же понравилось, а потом я узнал, что опал – это твой камень, и решил подарить его тебе.

– Вы, должно быть, знали, что на мне будет белое платье.

– Должно быть, знал.

– Правда, сначала я хотела надеть розовое, но мама об этом и слышать не пожелала.

– Ты должна быть ей благодарна. Она оказалась совершенно права.

– Да, но розовое платье такое красивое… И к тому же оно сшито по последней моде.

– Для этого достаточно оглядеться по сторонам.

– Белый цвет такой скучный. К тому же все в нем ходят.

– Ты так считаешь, потому что еще слишком молода. Но в твоем возрасте и следует носить белый. Он олицетворяет чистоту, невинность, честность. И надежду, – еще одно свойство юности.

– Но я не хочу вечно оставаться невинной. Я предпочитаю быть взрослой… светской дамой.

– Тогда лучше носи розовый.

– Наверное, вы считаете, что я все еще ребенок.

– В пятнадцать лет, девочка, – сказал Мартин, – ты и ребенок и взрослая женщина одновременно.

Сюзанна потягивала свой напиток и смотрела на него поверх стакана, время от времени, сознательно или нет, переводя пытливый взгляд на тетушку Джинни.

– А в каком возрасте, только точно, я смогу расстаться с первыми двумя условиями и полностью посвятить себя третьему?