Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 14

– Ну вот, тем более не спеши. Я тебе перезвоню вечером в воскресенье, да?

– Звони, но вряд ли я передумаю.

– А ты сначала подумай, потом передумывай. Тебе что, деньги не нужны?

– Сейчас нет.

– Крутым стал, да?

– Вроде того… Извини, Игорь, я спешу, давай прощаться.

– Так я перезвоню в воскресенье? Или подъеду, поговорим…

– Хорошо, приезжай или звони. Все, пока, я побежал.

Виктор повесил трубку. Конечно же, послезавтра Игорь «забежит». Зря он с похмелья проболтался, что при деньгах, Игорь теперь будет просить в долг, отказать старому другу трудно, а дать – все равно что подарить. Хотя, если подумать, можно и неприятных разговоров избежать, и себя не обидеть. Ведь теперь вполне можно позволить себе купить у Игоря тот самый боевой топор – бердыш семнадцатого века… Собственно, не кто иной, как друг детства Игорь, послужил первопричиной его страсти. У Игоря была богатейшая коллекция, собирать старинное оружие начал еще его дед, явно увлекавшийся боевыми топорами. Были в ней и двойные арабские топоры с почти круглыми выпуклыми лезвиями-полумесяцами и украшениями в виде колокольчиков, с помощью которых воины привлекали к себе внимание во время битвы, и боевые молоты-чеканы, так называемые «попугаи», прозванные так за длиннющий «клюв», который при ударе вклинивался в места сочленений пластинчатого рыцарского доспеха, и томагавки, точнее, топорики первых переселенцев-англичан. Настоящие же индейские томагавки делали из дерева, и они чем-то напоминали бумеранг с более крутым изгибом.

Естественно, мальчик Витя страшно завидовал мальчику Игорю – наследнику такого фантастического по детским меркам богатства. И когда Витин отчим подарил ему на пятнадцатилетие настоящий «кинжал милосердия» (такими добивали раненых воинов на поле брани), Виктор впервые назвал Николая Павловича папой. Где Николай Павлович добыл кинжал, так и осталось загадкой. Витя часто спрашивал об этом, но тот все отшучивался: «Подрастешь, расскажу». Так и не рассказал. Витя ушел в армию, и ровно через год родители погибли в автомобильной катастрофе…

Сидя на кушетке с телефонным аппаратом на коленях, Виктор привычным взглядом окинул свою коллекцию. Собственно, собирал он, что называется, «ассортимент». Абсурдно, с точки зрения настоящего коллекционера, но Виктор никогда не контрился на одном каком-то веке, стране или типе оружия. У него был свой принцип – разнообразие. Хотелось иметь всего много, и чтобы самое разное…

«Надо бы пыль с клинков смахнуть. Вон «кинжал милосердия» аж серый от пыли. Стыдно, Скворцов! – поморщился Виктор. – И вообще, надо убраться в квартире… как-нибудь… Но в первую очередь – покурить!»

Он тряхнул головой (знал, что, разглядывая свои сокровища, часто теряет ощущение времени), взглянул на часы. Ого! Пора бежать, а то не то что на полчаса, а и вовсе только к обеду на службу поспеет. Хорошо, хоть деньги на такси теперь есть…

К счастью, частника удалось поймать почти сразу, как только он купил в ларьке вожделенную пачку сигарет. Покуривая на заднем сиденье «Жигулей», Виктор прикинул, что в принципе опоздает минут на сорок, никак не больше. Хорошо все-таки, когда есть деньги. Не надо ждать автобуса, потеть в метро. Махнул рукой, и все! Стальной конь несет тебя, куда скажешь, превращая обычные часы утомительной езды в муниципальном гужевом транспорте в приятные минуты лихой скачки на хорошем скакуне. Правда, вот через центр быстрее пешком пройти… Кстати, завтра, в субботу, надо бы прошвырнуться по центру: обновить гардероб, холодильник затарить… Все как будто складывается хорошо, но почему-то есть ощущение ошибки. Что-то он сделал не так. Точно! Забыл позвонить в ментуру, поставить квартиру на сигнализацию. Вот умора: вчера вечером на автопилоте отзвонился ментам, снял квартиру с охраны (как – не помнит, но ведь ночью в дверь никто не ломился и телефон молчал), а сегодня так захотелось курить, что из квартиры пулей вылетел, даже шнурки толком не завязал.

«Ладно, – подбодрил себя Виктор, – дверь на ключ я закрыл, помню отчетливо, будем надеяться, коллекцию никто за день не сопрет… Как будто хоть раз за все эти годы кто-то ее пытался умыкнуть. Кому она вообще, кроме меня, нужна? Десятку таких же фанатов, постаревших мальчиков?.. Приду, нужно будет подколоть Екатерину, что, мол, Твердислов с его тягой к перочинным ножикам и любовью к киевскому «Динамо» тоже мальчик».

– Погодка-то, а? Разгулялась!

– Извините, что? – Виктор повернулся к водителю.

– Первый день солнца, говорю. Весна… Дальше куда ехать? Вот она, твоя улица.

– К тому вон магазину, пожалуйста, под вывеской «Товары для дома».

– Продавцом работаешь?

– Нет, не продавцом. Здесь больше нет магазина, вывеску снять не успели.

– А что тут теперь? Обменный пункт?

– Научно-исследовательская лаборатория.

– Иди ты! То-то, я гляжу, витрины закрашены… Слушай, дружище, раз ты ученый, может, тебе медь нужна, пятьдесят метров телефонного кабеля есть. Дешево!

– Спасибо, не надо.

– А ртуть не нужна? У меня теща на химзаводе пашет, там ртути – залейся. – Нет, у нас биологическая лаборатория.

– Бездомных собак принимаете?

– Нет, извини. На вот пятнадцать баксов за проезд. Нормально? Не обидел?

– Нормально… Жалко, что собак вам не нужно, а то я бы помог, задешево…

Шутя расставшись с двумя зелеными бумажками, Виктор вылез из автомобиля, взглянул на часы. 10.35. Очень хорошо.

Он не спеша подошел к дверям бывшего магазина, привычно подумал о необходимости капитального ремонта помещения и о том, что, в принципе, это не его дело.

Помещение, которому суждено было стать вотчиной ученых, до сих пор сохранило некоторые черты торговой точки, но успело приобрести и некоторую наукообразность. На бывших прилавках выстроились в ряд пузатые колбы, реторты и прочие экзотические емкости с кислотами и всякой химической дрянью. В углу повесили огромную грифельную доску, рядом поставили компьютер и массивный электронный микроскоп. В другом углу начали строить вытяжку, а посередине торгового зала установили огромный, длиннющий стол, вечно заваленный бумагами и залитый чаем. Однако пока сохранялось ощущение инородности научно-исследовательских аксессуаров в огромной прямоугольной комнате, где совсем недавно каменный пол ежечасно топтали десятки покупателей. Впрочем, эта картина диковинного интерьера за месяц приелась, и Виктор перестал удивляться ее нелепостям.

Он потянул на себя ручку двери. Не заперто. Значит, пришли еще не все. У них повелось: кто придет последним, закрывает дверь на засов.

«Конечно, не все, – улыбнулся он, – я, например, еще не на работе».

С улыбкой на лице он и вошел в помещение лаборатории.

– Добрый день, я опоздал, изви… – Он начал произносить заготовленную фразу, но слова застряли в горле.

Первое, что бросилось в глаза, – распростертое у самого входа мертвое тело Екатерины.

Она лежала на спине, нелепо раскинув руки в стороны и неестественно согнув ноги. Широко открытые глаза с удивлением смотрели в потолок, ядовито-желтые волосы утопали в темно-багровой лужице крови.

Виктор сразу понял, что она мертва, хоть и увидел покойника впервые в жизни. Когда погибли родители, он служил в армии, сообщение о трагедии пришло слишком поздно, и на похороны он опоздал. Родителей хоронила двоюродная тетка, до сих пор здравствующая, а других близких родственников у него не было (когда хоронили бабушку, Вите было пять лет, мама берегла психику ребенка, и мертвую бабушку ему не показали). На кладбище, на могилу родителей, Виктор время от времени ходил. Там он, конечно же, встречался с похоронными процессиями, однако не мог заставить себя воспринимать виновников этих мрачных торжеств как мертвых людей. Кладбищенские покойники казались ему куклами, наряженными манекенами. В общем, дожив до тридцати пяти лет, он сегодня впервые увидел мертвого человека, и это его потрясло.

Час назад она целовала его этими застывшими сейчас губами, трепала волосы вот этой рукой, этими самыми скрюченными пальцами.