Рысь в капкане

– Не помню.

Наплевав на мурашки, бегающие по телу, и природную стыдливость, Виктор в чем был, а был он в чем мать родила, пошел на кухню. Там свет не горел. В предрассветном сумраке кухня сияла обманчиво девственной чистотой. Значит, они вчера как пришли, сразу в постель и… Что было дальше, он не помнил, но легко мог догадаться.

Чувствуя тревожную дробь сердца, Виктор открыл холодильник. Ура! Пиво было на месте. Все шесть бутылочек, купленных позавчера по дороге с работы и не выпитых, потому как друг Игорь обещал зайти ближе к ночи, но продинамил.

«Балтика. № 6. Темное». Это счастье! Он зубами сорвал пробку с первой бутылки и жадно припал к горлышку. Каждый новый глоток отдавался тупой болью в затылке, но Виктор знал, что после четвертой бутылки полегчает. И муть в глазах, и тошнота в горле, и головная боль – все исчезнет бесследно. Таково счастливое свойство его организма – пиво его вылечивает от похмелья мгновенно и окончательно, без всяких последствий и побочных эффектов.

– Я кофе просила, а он тут пиво хлещет! – Женщина возникла в темном проеме кухонных дверей размытым белым пятном. – Черт с ним, с кофе! Пивком угостишь или как?

– Извини, Катя, на… – Виктор взял очередную запотевшую бутылку, хрустнул зубом о пробку, – пей на здоровье.

– Зубкам-то не больно пробки открывать?

– Не-а, я привык.

– Ну-ну… Кайф какой! Обожаю пиво… Скажи, Скворцов, а трахаться ты тоже привык раз в году или иногда позволяешь себе раз в шесть месяцев бабу повалять?

– С чего ты взяла, что я раз в году трахаюсь?

– С того, что ты меня всю ночь мучил, будто только вчера с Северного полюса вернулся после рекордно долгой зимовки.

– Может быть, я половой гигант…

– Ну да! А то я гигантов не видала! Я, Скворцов, женщина опытная и за свои сорок холостых весен перепробовала множество разнообразных самцов, так что разбираюсь в этом деле… Ты, кстати, не комплексуй, что мы переспали. Знаешь, как в анекдоте: трах-тарарах – еще не повод для знакомства.

– Я и не комплексую…

– Брось, Скворцов, я все вижу и понимаю. Спец по компьютерам ты, может быть, и классный, а мужик… Тебе лет сколько?

– Тридцать пять.

– Ну вот! А в постели ведешь себя, как старшеклассник, и пить не умеешь, и вся квартира у тебя увешана детскими игрушками.

– Это ты о чем?

– Это я про те побрякушки, что у тебя в комнате на стенках болтаются.

– Знаешь, Катерина, сколько стоят «эти побрякушки»? Это коллекционное оружие, поняла? Настоящее. Средневековое. Двадцать лет собираю…

– Вот ты и признался! Тебе на самом деле не тридцать пять, а пятнадцать. Постаревший мальчик. В доме только железки на голых стенах, стопка приключенческих романчиков на дедушкиной этажерке, компьютер на обеденном столе да койка, между прочим, – полуторка… Ладно, не обижайся, шучу я так. Злая я баба, стерва по жизни, понял?

– Да уж, язычок у тебя, Екатерина…

– Что? Мой умелый язычок тебе не понравился, милый? Хо-хо. Ишь как раскраснелся, детка… Ладненько, я в душ пошла. Ровно в десять хочу быть на работе, согласно соответствующему пункту в контракте. Знаешь ли, милый, в наше время научные сотрудники вроде меня такими работами, как наша, дорожат.

– Не спеши, я вызову нам такси. С такой зарплатой это себе можно позволить.

– Нет уж, милый Витя, ты сегодня опоздаешь, и пусть ни Мышонок, ни Сева – никто не знает, что ночь я провела в твоей постели, договорились?

Не дожидаясь ответа, она протянула ему пустую бутылку из-под пива, резко повернулась, вильнула полными бедрами и скрылась в ванной.

«Корова! – злорадно подумал Виктор. – Глаз на Всеволода положила, замуж хочет, а трахаться – со мной. Жена профессора на болту у слесаря…»

В их маленьком научном коллективе Всеволод Аристархович Твердислов был ученым номер один. Когда он, разговаривая с кем-то, начинал сыпать заковыристыми терминами, Виктор и правда ощущал себя кем-то вроде слесаря. Тем более что и внешне он заметно отличался от ученых коллег. Несмотря на свой средний рост – метр семьдесят восемь, он был на голову их выше, к тому же имел пышную черную шевелюру без намеков на лысину, отличные белые зубы и какую-никакую мускулатуру. Попав в эту только что организованную лабораторию, он сам себе напоминал этакого балбеса-здоровяка, выпускника техникума, неведомо как угодившего в компанию соискателей Нобелевской премии – дабы было кому и розетку починить, и лампочку вывинтить, и чайку высоколобым коллегам вскипятить.

Всего сотрудников у них было четверо: профессор Твердислов, доктор Екатерина Петровна, кандидат наук Кирилл Мышкин и он, Виктор.

Профессору было около шестидесяти. Этот маленький, юркий и говорливый человечек весьма кичился своими якобы кавказскими корнями и отчаянно стыдился круглой, аккуратной лысинки на затылке. Виктора Твердислов уважал за страсть к холодному оружию. Он и сам вечно таскал в карманах всевозможные перочинные ножики, мотивируя это тем, что «горец без кинжала, как орел без крыльев». Помимо этой слабости, была у Всеволода Аристарховича и другая. Из разных отрывочных разговоров Виктор понял, что седовласого профессора поперли с должности завкафедрой некоего престижного вуза за связь с юной студенткой. У студенточки оказался очень влиятельный и высокопоставленный папашка, тремя годами младше пожилого воздыхателя своей единственной и несравненной дочурки.

Безработного профессора отыскал Кирилл Мышкин, его бывший аспирант, которого за глаза (и в глаза частенько тоже) все звали не иначе как Мышонок. Он и правда напоминал маленького серого мышонка, вороватого и пугливого. Кирилл никогда не смотрел собеседнику в глаза, крайне редко менял одежду, ходил в каком-то безликом сером костюмчике и постоянно грыз ногти. Профессор был первым, кого Мышкин завербовал на работу в свою странную лабораторию. Вторым стал Виктор.

Как-то, месяца полтора назад, позвонил ему один полузабытый знакомый и сообщил, что некто Кира Мышкин ищет специалиста-компьютерщика экстра-класса – работать в частной научно-исследовательской лаборатории. Виктор как раз сидел на мели: накануне он отдал почти все свои сбережения за венгерский боевой молот-чекан конца шестнадцатого века, и как назло не подворачивалось никаких выгодных заказов. К тому же его заинтриговала эта формулировка: «частная научно-исследовательская лаборатория»…

Мышонок ему при первой встрече не понравился. Особенно эта его отвратительная манера грызть ногти и приглаживать мокрыми от слюны пальцами глубокие залысины. Говорил Мышкин как-то тихо и путано, не мог четко объяснить, чем, собственно, будет заниматься создаваемая им лаборатория, кто финансирует предприятие, а главное – зачем. На ироничный вопрос Виктора: «Наркоту будем делать?» – Мышонок ответил не сразу, несколько обалдев от такого предположения. Придя же в себя, клятвенно заверил, что никакого криминала не будет, просто один богач желает спонсировать его, Мышкина, научные исследования в области биологии клетки и поставил условие – собрать маленький коллектив специалистов экстра-класса. Платить меценат грозился хорошо, но требовал «железной дисциплины». Виктор невольно усмехнулся: мол, он-то как раз спец «по железу», а не по дисциплине и давно уже «свободный художник». Компьютерщики четко делятся на две касты – одни занимаются «железом», то бишь начинкой машин, электроникой, другие – исключительно программированием. Виктор представлял собой бесценное исключение: он одинаково хорошо сек и в программах, и в электронике. Последние годы он успешно «рубил» разовые заказы и даже не вспоминал, куда подевал свою трудовую книжку. Но когда Мышонок назвал сумму ежемесячного оклада, обалдевший Виктор тут же заявил, что «за такие деньги готов и в сортир ходить по звонку строевым шагом».

И вот целый месяц он честно приходил в лабораторию к десяти и маялся без дела до шести. Особенно тоскливо было первую неделю. В ученой болтовне Твердислова с Кириллом он ровным счетом ничего не понимал, от бесконечного курения драло в горле, а мочевой пузырь разбух от бесчисленных чашек чая. Но вот в коллективе появилась Екатерина, «двойной доктор», как она сама себя называла, – врач и доктор медицинских наук. С ее приходом стало чуть веселее. Твердислов очень забавно к ней клеился, а она всячески ему подыгрывала. Но все равно ученые мужи и дама большую часть рабочего времени трепались на научные темы, отчего Виктор сатанел.