Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 43



По двору прошел Скоггинз, и она с ним поздоровалась. Он выглядел усталым.

— Олли, вы не могли бы оседлать мне лошадь? — спросила она, — Какую-нибудь поспокойнее. Я давно не ездила верхом.

— Куда вы поедете?

— В сторону ранчо Латчера.

— По-моему, лучше не надо, Элизабет.

— Почему?

Он помедлил в нерешительности, потом с трудом проговорил:

— Неприятность, о которой мы говорили, началась прошлой ночью. Ребята поймали вора — угонщика скота — и повесили его. Они хотели оставить его болтаться в петле, как предупреждение всем прочим. Но Фрума это не устроило. Он решил снять его и похоронить, как подобает.

Что-то поразило ее, как удар кулака. Действительность, о которой пытался рассказать ей Джесс Лаудон, — вот она здесь, ею заполнен этот мир. Она смотрела на Скоггинза и злилась на него, ей надо было излить на кого-то свой гнев. Что, не мог он найти способа рассказать ей об этом помягче? Но когда она разглядела тревогу в его лице, то поняла, что он произнес единственные слова, которые смог осилить.

А Скоггинз продолжал почти умоляюще:

— Вы не понимаете. Это была необходимость.

— Я все же хочу поездить верхом, — сказала она. — Олли, я должна выбраться на волю, туда, где я смогу подумать.

— Тогда пусть лучше с вами поедет кто-нибудь из ребят.

— Джесс Лаудон?

Скоггинз пожал плечами.

— Он куда-то выехал ночью. И еще не вернулся.

— Ночью? Но ведь было уже так поздно!

Скоггинз кивнул.

— Я знаю. Непонятно как-то. А может и нет… Человек, которого повесили, он был из бедлендеров — бандитов Айдахо-Джека Айвза. Понимаете, в этих местах человек должен быть или по одну сторону изгороди, или по другую. Но раньше этот парень занимался охотой на бизонов. В одной компании со старым Айком Никобаром и Джессом. Они были очень близкие приятели, Джесс и Джо Максуин…

Элизабет покачала головой. Прозвучало имя — и абстрактный покойник превратился в человека. Теперь она вдруг задумалась; был он толстый или худой, веселый или грустный, кто были его родители… Но на самом-то деле она думала о Лаудоне, который дружил с этим погибшим человеком. Странно, как мельчают твои собственные печали, когда видишь еще чье-то горе. Она сказала:

— Я поеду одна. Если кто-нибудь покажется, удеру домой.

Он повернул к коралю.

— Не знаю, как мистер Фрум на это посмотрит… — Но все же оседлал ей маленькую пегую лошадку, резвую с виду, и принес пару шпор.



Она села на лошадь и поблагодарила его. В глазах Скоггинза не было восторга. Она чувствовала, что ею снова овладевает упрямство, как тогда с Джессом Лаудоном, когда он пытался убедить ее остаться на борту парохода.

Она поехала на север, в пустынный простор. Она ехала медленно, время от времени оглядываясь назад, и видела, как все меньше и меньше становятся строения ранчо по мере удаления, а иногда посматривала в сторону трех всадников, направляющихся к Прикли — они тоже все уменьшались. В мыслях ее постепенно перепутывались Фрум, Джесс Лаудон и та мерзкая история, о которой рассказал Скоггинз.

В течение последних двух лет она часто вспоминала эти края — их просторы представлялись ей не дикими и суровыми, а приветливыми. В бедлендах было место, куда она часто ездила собирать окаменелых рыб и морские раковины; и Фрум объяснял ей, что когда-то, многие века тому назад, вся эта земля была под водой. Она не раз обещала себе, что вернется на это место в первый же день, но теперь приближающееся кольцо бедлендов пугало ее. Она испытывала отвращение и слабость, ей все сильнее хотелось поскорее вернуться обратно в Огайо, безопасное Огайо.

Но в этот раз она приехала на Запад с намерением остаться здесь. Она собиралась принять окончательное решение после того, как попадет сюда и поговорит с Фрумом начистоту об этой старой истории с наследством. Ей не просто хотелось знать всю правду — за этим желанием скрывалась надежда, что он сможет показать себя достойным человеком. Когда с этим станет ясно, она будет знать свое будущее.

Но то, что было сделано прошлой ночью, это, фактически, сделал Фрум. По его приказу убили человека. Хотя, с другой стороны, за преступлением неизбежно Должна следовать кара. Вся сложность в том — и тут нет вины Фрума, что в Монтану еще не пришел день, когда такая кара будет воздаваться должным образом. Конечно! В Огайо ей приходилось читать в газете о казнях, но не приходилось завтракать вместе с палачом. Вот где истинное различие… А сейчас Фрум едет, чтобы разбавить неизбежное зло добротой.

Размышляя так, она чувствовала, что ужас отступает; и земля начала выглядеть светлее, ее былая красота проступила вновь. Она ехала больше часа, и, оглядываясь назад, уже не видела строений «Длинной Девятки». Местность мягко спускалась к Миссури. Она помнила, что западнее Крэгги-Пойнта река поворачивает на юг, и у основания этой широкой излучины раскинулось ранчо, где Латчер выращивает траву на сено. Благодаря такому расположению расстояние от «Длинной Девятки» до Латчера куда меньше, чем до Крэгги-Пойнта, и в течение следующего часа она ехала по изрезанной местности, а ранчо Латчера лежало внизу. Там был дом, бревенчатая конюшня и кораль, небольшой участок земли занимал садик, а на ровном месте неподалеку стояли несколько стогов хорошего пырейного сена, окруженные проволочной изгородью — от скота.

Вскоре она подъехала к забору и спешилась. Набросила поводья на приворотный столб и пошла к бревенчатому дому.

Она полагала, что приехала сюда просто так, чтоб была какая-то конкретная цель прогулки. В прошлый приезд на Запад она узнала о Клеме Латчере немного, но то, что узнала, ей нравилось. Что же касается Адди, то она испытывала неуверенность. С ней можно было сидеть за кофе битый час, и та с жадностью слушала пикантные новости из внешнего мира; но по-настоящему это вовсе не сближало ее с Адди.

Припоминая все это, Элизабет подумала, что надо сделать визит коротким. И тут услышала рыдания. Это остановило ее. Она стояла возле угла дома, рядом со штабелем бревен, напиленных в тополиной роще, тянувшейся вдоль реки. Она стояла совсем рядом с бревнами, так что могла бы коснуться рукой серебристой коры. Плач доносился, как она поняла, из открытого окна дома. Плакала Адди. А потом Элизабет услышала голос Клема Латчера, резкий, нетерпеливый и горький:

— Тебе придется назвать мне его имя, Адди. Я буду задавать тебе этот вопрос, пока ты не ответишь!

— И что это тебе даст?

— Ты не понимаешь? Я не обвиняю тебя. Я обвиняю его — он воспользовался твоей слабостью!

Адди снова всхлипнула.

— Я больше к нему никогда не вернусь.

— Э-э, вернешься. Сама знаешь, что вернешься. Это кто-то из тех, кто был вчера в Крэгги-Пойнте. Это был Джек Айвз?

— Клем, мы уже несколько часов говорим об этом!

— Максуин?

— Нет!

— Джесс Лаудон?.. Вот я об этом подумал — и понял, что это могло быть!

Элизабет охватила паника. Она чувствовала себя так, как будто внезапно застала кого-то раздетым. Оглянулась назад, на ворота. Ее лошадка поставила уши стрелкой и смотрела в сторону кораля, где пара лошадей лениво помахивала хвостами; отгоняя мух. В любую минуту пегашка может заржать. Она повернулась и побежала. Отвязала от столба поводья и осторожно отвела лошадь на добрую сотню ярдов. Только после этого вскочила в седло и начала выбираться наверх из речного русла.

Когда она оказалась на равнине, день уже клонился к вечеру. Она медленно ехала на юг, пытаясь изгнать из мыслей услышанное. Но рыдания Адди все еще звучали у нее в ушах, как и полный горечи голос Клема. Ей было жаль их обоих, она надеялась, что они не услышали ее и не вышли посмотреть. Может быть, лучше было обойти дом и постучать в дверь?..

Не надо думать об этом. Сегодня плохой день. Началось с разговоров Фрума о сложных отношениях между ними, потом Олли Скоггинз необдуманно разболтал историю с повешением. А теперь еще и это. Она не получила никакого удовольствия от своей поездки, лишь забот прибавилось; и когда она наткнулась на глубокое высохшее русло, то спустилась вниз и поехала вдоль него, наслаждаясь одиночеством. Здесь было множество таких оврагов, изрезавших местность и незаметных, пока не подъедешь вплотную… В овраге росли кусты.