Страница 11 из 51
— Отправимся домой, пожалуй? — предложил Волков. — Пора.
— Ага. Сейчас я только рыбу сложу в мешки: засолю дома. На зиму. Соня, ты нас довезешь?
Тишина. Мягко шлепали копыта лошади. Лимонный шар луны выкатился из-за черного гребня холмов, налился белым светом и поплыл в фиолетовом небе, как светящийся океанский буёк. Тот склон горы, по которому они ехали, стал серебристо-синим, противоположный погрузился во мрак. Невидимая тропинка крутилась по склону, и лошадь, на которой сидели Волков и Алька, сама выбирала дорогу. А может, дорогу показывал Бич? Он катился впереди лошади синим клубком, и будто сматывалась с этого клубка голубая ниточка тропинки.
Конечно же, Волков не взгромоздился бы на лошадь, хотя Алька и уверяла его, что Сонька может даже троих свободно увезти, ездили же они несколько раз на речку втроем: она, Лена и Толик. Волков отказывался, но потом Алька, сидя на лошади, стала засыпать и даже чуть не упала. И тогда Волкову пришлось тоже влезть на лошадь.
Покачивались горы, небо, Алька. Она сидела впереди, держалась за гриву; Волков тоже держался за гриву, пропустив свои руки под руки девочки. Откинув голову ему на плечо, она спала, и Волков ощущал тепло ее обмякшего тела и сильные, ровные толчки сердца.
Старый друг Сашка Филинов
Была глубокая ночь, когда они приехали в поселок. Алька вначале сказала, что тоже пойдет к Матери в гости, но потом решила, что хоть капельку, ну хоть чуть-чуть подремлет, и, сбросив ботинки, легла не раздеваясь на кровать. Она тотчас заснула, и Волков, накрыв ее одеялом, потушил в комнате керосиновую лампу. Где именно происходил «дружеский ужин», особенно гадать не приходилось: дом Матери стоял у самой бухты. Именно оттуда слышались обрывки каких-то мелодий.
С банкой икры Волков направился в сторону музыки. Мягкая пыль скрадывала шум шагов, и он слышал, как в глубоком небе кричали ночные птицы.
Бич его догнал, ткнулся носом в колени и деловито затрусил к дому Матери. Горел там свет, из распахнутых окон доносились возбужденные голоса и ухающие звуки трубы. Волков толкнул дверь, Бич тотчас прошмыгнул в дом, вошел. Мать, она сидела во главе длинного широкого стола, помахала рукой — давай сюда, подвинула стул возле себя, и Волков сел за стол. Накурено тут было до сизой мглы, и в этой мгле покачивались желтые лица усатого капитана «Кайры», Аркахи Короеда, мерно двигающего челюстями, толстолицего широкоплечего мужчины, что-то сосредоточенно разглядывающего в своей тарелке, и бородатого мальчишки, погруженного в чтение толстенной книги. Были тут еще несколько мужчин и женщин, незнакомых Волкову, да под столом грызли кости два пса, к которым тотчас присоединился и Бич. Вели собаки себя прилично, не ссорились, видимо, встречались они в таких условиях уже не в первый раз.
— Не помешаю? — спросил Волкова капитан «Кайры». Был Ваганов в одной тельняшке, а на его плечах возлежали начищенные до жаркого блеска извивы громадной трубы — баса. Не дождавшись ответа, моряк-музыкант присосался к мундштуку, и труба густо пророкотала.
Очень хотелось есть, и Волков нетерпеливым взором обозрел стол: картошка, соленые огурцы, большие куски мяса, ломти янтарно-красной чавычи в мисках, груда душисто попахивающих копченых кетин, а из большой закопченной кастрюли торчали красные шиповатые лапы крабов.
— Ешь, — сказала Анна Петровна Волкову, пододвигая чистую тарелку и стакан. — На острове «сухой закон», но сегодня я разрешила немного выпить мужчинам: впереди месяц забоя. И уж там ни-ни! — И, по-видимому, продолжая спор, она сердито сказала Короеду: — А я говорю, нам такого плана по забою не осилить. Ленка еще в прошлом году предупреждала, что стадо котиков почти не увеличивается, а значит…
— Жизнь бурно прет вперед, Мать, — усмехнувшись, сказал Короед, с хрустом ломая крабью лапу. — И пущай кот поспешает за нашими планами, ежели хочет выжить… Эй, Толик, ну-ка почитай нам вслух.
— Отстань, — пробормотал мальчишка, сердито сверкнув очками.
— И в этом году Ленка просигналила с Большого лежбища: мало котишек, подходы жидкие, — продолжала Анна Петровна. — А значит, что? Вот притопаем мы на лежбище и разведем ручками. Хозяин утвердил планы, пускай он их сам и выполняет.
— «Кайра» пойдет на лежбище? — спросил Волков.
— Да. Только вначале забежит в бухту Каланью, продукты забросим туда. Там у нас один ученый мужчина робинзонит, каланов изучает. А потом в бухту Урилью заскочим. Гвозди и инструмент туда надо доставить, а потом…
— Скажи капитану «Кайры», пускай возьмет меня с собой. Поживу месячишко на острове. Только не знаю, где лучше: на Большом лежбище, что ли?
— Там бьют котов, а это не особенно-то приятное зрелище, — сказала женщина, потом задумалась, достала папиросы и закурила. — Послушай-ка, а не пожить ли тебе в бухте Урильей? — Она наклонилась к нему, жадно затянулась дымом. — Там дом, и в доме есть все: кровать, стол, табуреты. Правда, ремонта он требует, но ты же умеешь держать в руках топор и пилу?
— Умею, Мать, — сказал Волков, слушая женщину с интересом. Но тут раздался шум — это лошадь просунула голову в окно, видно, решив полюбопытствовать, что здесь происходит. Нисколько не удивившись — видно, лошадь могла вот так, запросто приходить в гости, — Толик вынул из кастрюли крабью лапу и подал лошади. Та взяла ее как трубку в зубы и, всхрапнув, исчезла. Волков удивленно покачал головой, ему все больше и больше нравились и островитяне, и лошадь, и Бич, хрупающий кости под столом. Мать тронула его за плечо, и Волков сказал: — Ну, выкладывай. Дом надо отремонтировать, да?
— Надо. Вот так, — Анна Петровна провела ладонью по горлу. — Так вот: лежбище там запретное. Сколько сил мы с Ленкой угробили, чтобы запретить на нем забой. Правда, вопрос пока окончательно не решен и Хозяин еще может выкинуть какой-нибудь номер, но я все равно не разрешу там промышлять котишек. Сама с ружьем встану, а не пущу никого.
— А м-мы тебя пленим! — хмыкнул Аркаха. — Ты еще хор-роша, Мать…
— Говоришь: запретное. А почему? — спросил Волков, покосившись на парня и доставая из кармана бумаги. Пока Альку дожидался, нарисовал кое-что да расчеты сделал. — Возьми.
— Спасибо. Почему запретное? Ну, во-первых, оно зарождающееся: когда-то было там большое лежбище, да браконьеры его разгромили. Ну а во-вторых, надо, чтобы для котишек какое-то спокойное прибежище на острове было. Смекаешь? Пускай плодятся. В будущем это лежбище вроде бы как резервуаром станет: коты начнут оттуда расселяться по другим бухточкам. В общем, воспроизводство…
— Говоришь, бухта Урилья? — переспросил Волков, размышляя.
— Так вот: охранять лежбище некому. Штат есть, а человека нет: окладишко дохлый — сто рублей. Но зато какая там природа! Послушай, Волков, может, посидишь там хоть на период забоя, пока зверобои не уедут с Большого лежбища?
— Да какой идиот будет сидеть в твоей бухте?! Природа! Ха! — выкрикнул Аркаха, хватая Волкова за руку. — Друг, давай-ка выпьем. Понял-нет?
— Минутку, дорогой, — сказал Волков, отодвигая его от себя, а потом вернулся к разговору с женщиной. — Нет, Мать, все это слишком сложно. Как говорят испанцы: «Мучо трабаха, покито песо» — «Много работы, мало денег».
— А что в нашей жизни просто? — спросила Анна Петровна, не удостоив внимания того, что говорят испанцы, и, шумно отодвинув стул, вышла в соседнюю комнату. Что-то там упало, звякнуло, потом она снова появилась с винчестером в одной руке и с какими-то бланками в другой. Поставив винчестер возле себя, она резким движением руки расчистила место на столе и положила на него бланк. «Временное трудовое соглашение» — было написано на нем. Анна Петровна твердо сказала: — Ну, договорились. Вот тебе винчестер. Итак, пишу: «Мы, нижеподписавшиеся…» Ваганов, познакомьтесь, отвезешь Волкова в Урилью. Итак, как твое имя и отчество?
— Валерий Александрович, — машинально сказал Волков, беря в руки тяжелый, крупного калибра винчестер. Мать уже начала писать, и Волков хотел ей сказать, что все это глупости, что никаким он инспектором быть не может, смешно даже, как вдруг возле дома послышались грубые мужские голоса, загромыхали ступени крыльца, дверь рывком распахнулась, и в дом вошли несколько мужчин.