Страница 25 из 32
– Сейчас, – продолжал лейтенант Савицкий, – вы сдадите агентурно-осведомительные дела оперуполномоченному, а сами будьте готовы к 21-му часу явиться в Управление НКВД на особое совещание.
Сдать дела мне очень хотелось, потому что встречи с агентурой меня не интересовали: в течение двух месяцев моей работы я познакомился только с 25 процентами состава агентурно-осведомительной сети и вообще я чувствовал, что не сегодня-завтра буду привлечен к ответственности.
К 20 часам дела по агентурно-осведомительной сети были переданы, и в 21 час я уже был в Управлении НКВД, в зале заседаний. На совещании или, вернее, на особом инструктаже, присутствовало до 400 работников НКВД. В зале раздался звонок: это значит – идет начальство.
В зал входит начальник управления НКВД, майор госбезопасности Кувшинов, за ним – начальник отдела кадров и еще человека три его «свиты». Дежурный по залу подал команду для встречи начальства, но начальник рапорта выслушивать не стал, а направился в сопровождении свиты на сцену, где стоял стол, накрытый красным полотнищем и обставленный кругом мягкими креслами. В зале наступила гробовая тишина. После небольшой паузы начальник управления поднимается и произносит речь:
– Товарищи! Мы вас собрали для того, чтобы произвести специальный инструктаж личному составу о методах действий нашей предстоящей работы. На нашу часть выпала ответственнейшая и почетнейшая задача – очистить Западную Украину и Белоруссию от классово чуждого элемента и создать такие условия жизни нашим освобожденным братьям, чтобы они почувствовали полную свободу, чтобы над ними просияли лучи сталинского солнца. Работа для нас предстоит серьезная: по нашим подсчетам, 13 процентов населения должны будем арестовать, т. е. тех, которые пропитались польским духом. А наша задача, как органов пролетарской революции, выбить из них польский дух. На нашу область дана разверстка: командировать 2 000 работников, вместе с работниками милиции. Как видите, цифра немалая, а это значит, что работа предстоит серьезная. По нашим подсчетам – полтора миллиона «с гаком», как говорят украинцы, подлежит аресту. Хочу вас предупредить, что в случае нерадивого выполнения порученного дела мы с вами также «посчитаемся». Если мы приберем к рукам полтора миллиона человек, то от этого революция не пострадает. Мы имеем секретный циркуляр товарища Берии, на основании которого имеем право применять оружие к тем, кто не только вздумает выступить против нас, а даже покоситься на нас – таких можно прикончить на месте, патронов не жалеть на такую сволочь. Окончательный инструктаж вы получите на месте. Завтра вы получаете новое обмундирование и снаряжение, а сейчас – по домам!
Если до момента, когда я выслушал этот «инструктаж», мне и хотелось поехать, посмотреть, как живут «замученные» братья украинцы и белорусы, то после «инструктажа» я понял, что будет происходить с теми братьями и сестрами, над которыми просиял луч «сталинского солнца»…
При выходе из управления я встретился со своим другом по школе, сержантом М., с которым, еще будучи в школе, мы часто делились мнениями, жалея, что попали в эту «почетную» школу чекистов. Мы зашли в ресторан, поужинали, поговорили о предстоящем кошмаре.
– Ну что же, – говорил он, – попал в воронью стаю, каркай по-вороньи…
Пятнадцать эшелонов стояло на запасных путях; выход из вагонов был запрещен, и у дверей стояли дневальные. Правда, дневальные были из числа своих, но выйти все равно было невозможно. Паровозы возле каждого эшелона стояли на парах, и каждую минуту ожидался отъезд.
В 8 часов утра наш эшелон двинулся первым, и на определенной дистанции двигались остальные 14 эшелонов.
7 февраля в два часа ночи мы прибыли на пограничную станцию Волочиск. Специальный наряд пограничных войск НКВД проверил наши командировочные удостоверения, и мы двинулись дальше.
Часа в три – в половине четвертого мы прибыли на новую пограничную польскую станцию – Подволочиск. Все кинулись к окнам, пытаясь рассмотреть в темноте, «как выглядит Польша». Вдалеке светился огонек. Несколько смельчаков открыли окна, выпрыгнули из вагона и добрались до станции. Здесь их интересовал главным образом такой вопрос: «Нельзя ли что-нибудь купить в ”голодной Польше”?»
Оказалось, что на вокзале был буфет, имевший в изобилии разные продукты: здесь продавались французские булки, белый хлеб, колбаса и т. п.
Смельчаки набрали много продуктов и с гордым видом возвращались в вагоны. Когда об этом узнала остальная масса – она также, подстрекаемая голодом, кинулась к дверям, но дневальные не пускали. Тогда начали прыгать через окна, а потом дневальные были сбиты с ног. Голодные люди устремились к буфету: буфет в одну минуту был перевернут вверх тормашками… Продавца затоптали ногами, пассажиры из польских граждан, находившиеся на вокзале с детьми, кричали: «Спасите!» Но кто же в силах спасти, когда рассвирепевшие опричники «гуляют»!.. Было насмерть задавлено несколько человек. Те, которые награбили массу продуктов, начали пробираться к дверям, но к дверям пробраться было невозможно. Тогда начали бить окна, чтобы уйти с награбленной добычей… И вот те, кому не удалось ничего добыть, начали отнимать у награбивших. Поднялась драка. Происходило что-то невероятное…
Наконец, прибыли машины со специальным отрядом пограничных войск НКВД, который долго «наводил порядок».
Часов в 5 утра наш эшелон двинулся дальше. Там, где останавливался наш эшелон, его моментально окружали пограничные войска, и выход из вагонов был невозможен. Окна открывать также было запрещено. К каждому окну был приставлен чекист из среднего командного состава. Буфеты на вокзале были закрыты и охранялись пограничными войсками НКВД.
В 3 часа дня прибыли в город Львов. У дверей вокзала тоже были поставлены часовые из пограничных войск. Выход из строя был запрещен. Нас вывели на привокзальную площадь и объявили, что мы будем следовать в отведенное для нас помещение. Там для нас приготовлены постели и будет доставлена горячая пища. Поэтому надо пройти по городу с веселым видом и головы не вешать…
Но тут произошло нечто неожиданное. Перед нашим приездом во Львове наступила оттепель и пошел дождь. На улицах стояли лужи воды. Мы двигались, как приказало начальство, «с поднятой головой» и с песнями. У кого не болел живот со смеха, когда нас увидели в валенках? Там, где мы проходили, вода была впитана валенками, и после нашего перехода становилось почти сухо.
Началось расквартирование. Дом, в котором нас должны были разместить, был когда-то занят монахинями, а теперь частью освобожден. Нам предоставили комнату на 50 человек с расставленными двухэтажными деревянными кроватями. На каждую кровать было распределено по 4 человека: были предоставлены нам мешки, набитые соломой (вместо матраца), и немного меньшие мешки, с соломой же, вместо подушки.
Выбившиеся из сил от бессонницы и голодные, люди ложились на кровати, укрывшись шинелями. Ночью мы проснулись от ужасного крика и площадной ругани. Оказалось, что кровати не выдерживали тяжести двух человек на «верхних этажах». У многих были разбиты носы в кровь. Все поднялись. На пол ступить босой ногой было невозможно: образовалось озеро воды от валенок.
Воздух был настолько тяжелый и сырой, что дышать было нечем. Печки «кафельные» были накалены, и подойти к ним было почти невозможно, но – делать нечего: все потянулись сушить валенки, ступая босыми ногами по холодному и мокрому полу. Некоторым удалось просушить свои валенки, а некоторые их прожгли… Начали рвать «матрацы», чтобы достать соломы и заткнуть прожженные дыры.
Было 8 часов утра. Вдруг команда: «Приготовиться к построению!» Через пять минут – новая команда: «Становись!» Мы кое-как разместились полукругом. В комнату зашел, как он себя назвал, особый уполномоченный управления НКВД по Львовской области, младший лейтенант Р-ч.
– Товарищи! – обратился лейтенант к нам. – Я знаю, что вы сейчас живете в плохих условиях, ну – что делать! Это временное явление. Этот дом принадлежал когда-то монашкам. Сейчас он принадлежит нам. Мы уже постарались половину монашек отсюда убрать, а вот половина еще здесь. Но я думаю, что мы их тоже уберем. Долго возиться не будем. Мы уже здесь и штрафников поселяли, и пьяных… Но они, хоть их и насилуют в продолжение круглых суток, – все же живут. Теперь, я думаю, вы нам поможете. Вас много, и если вы за них возьметесь по-настоящему, то они не выдержат…