Закат империй

— У них никогда не было цели, малыш, — сказал Меррен и повернулся на звук. В дверь вежливо скреблись.

Магистр прошел к двери и отворил ее. С ручки сорвался малютка-нетопырь, сделал круг по комнате и приземлился на плечо Меррена. Прижался крошечной мордочкой к мочке уха и возбужденно запищал.

— Я тебя тоже люблю, — сказал Меррен. — Ну тише, тише, уже скоро идем. Совсем скоро идем.

— Разве может жить человек без цели? — настойчиво переспросил Дюберри. — Разве хорошо ему, когда в жизни нет смысла?

— Может, Дюберри, может, — вздохнул Меррен. — Прекрасно он может жить и вовсе без смысла, и с маленьким скучным смыслом, и с великим смыслом, и с фальшивым смыслом… Плохо ему, страшно ему, но живет… Человек вообще на диво живучая тварь, наверное, потому, что его так легко убить. Его все время убивают — голод, болезни, пожары, наводнения, враги, звери, сама смерть, наконец… а он все цепляется за жизнь, цепляется… уже неплохо научился цепляться, надо признать, порой и не оторвешь. А цель — что цель… Цель — это здорово, мой Дюберри, когда есть из чего выбирать, и когда умеешь выбирать. У тех, что спалили монастырь Боргейз, тоже была цель — и что? Разве от этого стало меньше крови или больше счастья?

— Иногда мне кажется, что я понимаю, — сказал Дюберри. — Или почти понимаю. А потом вдруг начнешь говорить себе это вслух — и все. Ты заблудился среди слов, а смыслы куда-то ушли, и понимание теряется, теряется… Тогда мне тоже становится страшно, мейрессар. Я думаю, вот то, что сейчас происходит — это ведь губит весь наш мир? Все горит, всех убивают… скоро здесь будут только скелеты в закопченных руинах. Я думаю — Закат губит людей, или люди губят сами себя в преддверии Заката? Может быть, это хитрая ловушка богов — объявить о Закате, а люди друг друга сами перебьют? И никакого очищения мира не надо, никакого обновления — мы сами все сделаем. Ведь до храма должен дойти один? В живых должен остаться — один? И если в храме ничего не случится, то что тогда станет делать этот герой — один?!

Меррен бережно обнял его за плечи.

— Я тоже этого боюсь, — почти что шепотом сказал он. — Теперь тебе должно стать легче, намного легче. Теперь мы будем бояться этого вдвоем, а вдвоем даже бояться не так страшно.

Дюберри выпростался из объятий и снова заглянул магистру в глаза.

— Спасибо, мейрессар, — дрогнувшим голосом сказал он.

— Иди, малыш, — сказал Меррен. — Одевайся, собирай свое «ничего нет», а потом сходи во флигель и предупреди первую команду, чтобы предупредила остальные. Не торопись, но и не медли. Иди!

Когда дверь за Дюберри закрылась, Меррен взял со стола свои кольчужные перчатки и внимательно посмотрел на дамирларское клеймо.

— Хотел бы я знать, откуда он их притащил, — сказал он вслух.

Нетопырь проникновенно пискнул. За окном, из-за крыш соседних домов поднимался новый столб дыма.

— Да, — сказал магистр, — да, крошка. Закат и люди, люди и Закат… «И поднимутся в неразумии своем друг на друга, и истребят сами семя свое, и вот: белена и пустыш на рухнувших храмах их. Но праведный и разумный спасется.»

Он решительно натянул перчатки и шагнул к двери.

Солнце уже лежало на горизонте, с каждым мигом опускаясь все ниже и ниже. Оно оставляло потрепанный и покачнувшийся мир. Мир мог отдохнуть от света и жара и приготовиться к ночи. Но ему было не до того.

Пылал Клер-Денуа, и шумел Гезрей. Тревожился Фенгеблат и праздновал Пяастиэ. Молчал Нараэто. Бурлил Сирранион. Эскадра в Тренг-Роверо подняла вымпелы, салютуя уходящей дерзкой арленте.

На окраине Умбрета, в западном крыле своего замка, у западного окна молча сидел больной человек и смотрел на заходящее солнце.

Человека звали Вольмер из рода Вольмер, повелитель Чентри. Славный Вольмер дан Чентри по прозвищу Секач. Старый вепрь, который никогда не боялся охотников. Отважный путешественник и большой знаток старины.

В руке он держал монету, и последние лучи уходящего дня золотым светом лились на золото. Это была редчайшая монета мира, уникальнейший экземпляр его богатейшей коллекции. Прапрадед Вольмера, такой же Вольмер дан Чентри много лет назад добыл эту монету на юго-востоке и тайно приобщил к семейной сокровищнице. Такая монета в мире была всего одна.

Неважно, сколько она стоила. Много, но для уникального экземпляра это не играет особой роли. Старый дан Чентри забрал ее у бандитов, опустошавших в то время Дайрет — был самый разгар Горной Войны. Бандиты отняли монету у человека, которого храм Эртайса в Ринфе послал за ней в Алентер. В Алентер монета попала после штурма башни Лунного Ножа. А туда ее негласно доставили еще во время Переселения. Дальше имена обладателей монеты терялись, а в местах, где она побывала, давно никто не жил. Но легенда о ней сохранилась.

Это была единственная монета прежнего мира. Монета, которая оказалась в кармане у Эртайса, когда он вошел в храм Начала. Монета, которую он подарил, как талисман, одному из первых жрецов Себя, и которая долгое время хранилась у самых разных алтарей Всемогущего, как величайшая реликвия. Уходили века, рушились города, а монета все дарила благодать храмам Творца, пока, наконец, в пламени Континентальной войны и сумятице Переселения не была потеряна.

Хотя и не для всех.

Дан Чентри поднес монету поближе к глазам, любуясь работой. Яркие блики играли на древней чеканке, подчеркивая правильный благородный профиль, четко прорисованные волнистые волосы. Неизвестный правитель был совсем молодым. И по кругу бежала надпись, сделанная на языке Искусства древнейшими рунами, пришедшими еще из прежнего мира — «Сон Делим ад'уэсти Трестентай». Сон Делим, владыка Трестенты. Простой и красивый герб на аверсе — звезда над скрещенными мечами. Все.

Дан Чентри сжал монету крепко-крепко. Все правильно. Все так и должно быть. Есть вещи и люди, которым суждено проходить сквозь миры. Таким нужно держаться вместе.

Если все получится так, как он предполагал, эта монета попадет и в следующий мир. Для нее уже третий. Да, черт побери, да! Ему, старому Вольмеру, трудно ходить. Ему и дышать бывает трудно! В конце концов, ему больше ста лет! И он не маг, как эти…

Дан Чентри тяжело закашлялся. И все-таки. Старый вепрь не собирался сдаваться кому бы то ни было. Ни охотникам, ни даже самой смерти. Он не может идти на Восток. Ну и ладно. Есть ведь и такие, которые могут. Например, старый добрый Син. Как дразнился вредный Кай век назад? «Син и Чен — кот и щен!» Да, правда. Бывало, и ссорились. Теперь-то что…

Он положил драгоценную монету на подоконник и раскрыл маленькую сердоликовую шкатулку, выложенную изнутри бархатом. И достал из нее то, что для него было драгоценнее всего на свете, драгоценнее всех монет коллекции, вместе взятых, и всех, вместе взятых, самоцветов сокровищницы.

Это был крупный рубин. Двойник подаренного Мирти Кайбалу.

Солнце неожиданно ярко ударило в прекрасный древний камень, по комнате разлетелись густые блики, и профиль Сона Делима на мгновение окрасился кровью.

Идите, августалы. Идите. И доберитесь до цели, ради всех богов! И тогда, тогда… глупый Кай уже успеет привыкнуть к камню, он будет настроен и подготовлен…

Всякий образованный человек знал, что в сорок пятом году прошлого века дед короля Каэнтора создал специальный отряд противоментальных гвардейцев, готовых в любую секунду отразить астральный десант противника или нанести превентивный удар.

Но даже Умбретский Тигр, знавший вообще все на свете, что имело хоть какое-то отношение к безопасности владык Умбрета, не знал, что в этом отряде была еще и группа особого назначения. Всего три человека. И руководил ей лучший астральный десантник Умбрета, ученик генерала Котовира Око, сорокалетний Вольмер дан Чентри.

Дойди до Храма, Кай, шептал старый Чен. Дойди, я тебя умоляю. В этой ставке — моя жизнь. Ты только дойди. А я не промахнусь…

Солнце рухнуло за горизонт. И почти сразу вслед за ним зашла луна.