Просто волшебство

– На мансардном этаже, – как ни в чем не бывало ответила мать. – Я всегда их терпеть не могла. К чему эти мрачные напоминания о прошлом, ты согласен?

Питер буркнул что-то неопределенное.

«Гостиная теперь, – думал он, хотя и не сказал ни слова вслух, – почти что огромный дамский будуар». А если еще сменить картины на стенах, превратится в него окончательно.

– Ну, что скажешь? – спросила мать, глядя на него с лучезарной улыбкой.

Наверное, Питеру пора было высказать свое мнение, показав себя полноправным хозяином дома, но у матери был такой счастливый вид и она была так уверена, что ему тоже все это нравится, что он промолчал. Что ж, подумал он, можно жить и с розовой комнатой… если это не библиотека и не его спальня.

– Гостиная очень… похожа на вас, мама, – наконец отозвался он. И правда, комната действительно как нельзя более ей подходила. Мать всегда была хороша собой, очень изысканна и женственна и свою красоту сохранила по сей день. А розовый был ее любимым цветом.

– Я знала, что тебе понравится! – воскликнула она, пожимая его руку. – Какое счастье, что ты снова дома! Но, милый мой, как это было некрасиво со стороны Рейкрофтов удерживать тебя в Сомерсете, когда они знали, что тебя ждут здесь. Услышав, что ты не приедешь, гости испытали огромное разочарование, в особенности леди Ларчуэлл. Она, как видно, тешила себя надеждой, что ты заметишь ее дочь. Тебе, право, следовало проявить твердость с Рейкрофтами. Твоя чрезмерная доброта вредит тебе.

– Признаюсь, матушка, мне очень понравилось в Харфорд-Хаусе, – сказал Питер.

– Разумеется, – кивнула мать и опустилась в кресло, чуть не утонув среди множества подушек. – Хотя общество там, на мой взгляд, не самое изысканное. Впрочем, здесь, когда мои гости разъехались, было то же самое. И как же я рада, дорогой, что теперь моим обществом будешь ты!

– Ну, есть же еще Маркемы, – сказал Питер. – Я рад буду повидаться с Тео. И потом, Харрисы, Маммерты и Поулы.

Но мать, ничего не ответив, лишь состроила недовольную гримасу.

Она всегда относилась к соседям благосклонно, но снисходительно, памятуя о разнице в их положении, которую всегда чувствовала. Впрочем, семейство Маркемов тоже было не из последних. Они всегда играли заметную роль в политической жизни страны: отец Тео, к примеру, уже не один год занимал пост министра в правительстве. В былые времена мать частенько наведывалась в Финчем-Мэнор, иногда привозя с собой Питера с сестрами, но ее отношения с Маркемами, увы, давно разладились. А жаль: ведь мать Тео до сих пор зимой жила в Финчеме, и они с матерью Питера, будучи почти ровесницами, могли бы дружить.

– А кстати, раз уж мы заговорили о Маркемах, – сказал Питер, словно бы вдруг вспомнив что-то, – вы, случайно, не помните мистера Осборна?

Пальцы матери, теребившие кружевную оборку на одной из думок, внезапно замерли, и она с равнодушным выражением лица уставилась на Питера.

– Не могу сказать, – ответила она.

– Он какое-то время служил секретарем у покойного сэра Чарлза Маркема, – пояснил Питер.

– Вот как? – Подумав, мать пожала плечами и отрицательно покачала головой: – Но тогда я и не могла его знать.

– Помните, вы однажды выбранили меня, – продолжал расспросы Питер, – когда он у себя в кабинете учил нас с Тео какому-то особенному витиеватому почерку. Вы тогда еще, страшно обеспокоенная, влетели в кабинет: ведь мы, вместо того чтобы сидеть в комнате Тео, в это время находились внизу и, по вашим словам, дышали чернильными испарениями, а от этого могла разболеться голова.

– У тебя было очень слабое здоровье, мой милый, – сказала мать. – Я всегда опасалась за тебя, тем более не зная, где ты. Однако того случая, о котором ты мне толкуешь, я не помню.

– А однажды, – не успокаивался Питер, – я как-то приехал на неделю из школы домой, и мы с вами отправились в Финчем – без девочек. Там мы узнали, что Тео остался в школе, а Эдит уехала к кому-то на день рождения. Тогда я взял из конюшни лошадь и поехал с мистером Осборном – ему нужно было куда-то по делам. Не помню, то ли я сказал ему, что вы мне позволили с ним ехать, то ли он решил, что мне в моем возрасте не требуется разрешения. Словом, когда мы вернулись, вы были в таком расстройстве, что, кажется, даже захворали. Это последний раз, когда я его видел.

– Право? – удивилась мать. – Что, его уволили? И было за что, скажу я тебе.

– Он умер, – ответил Питер. – Скоропостижно. От сердечного приступа.

– Право? – повторила мать. – Вот беда. Но что, ради всего святого, заставило тебя вспомнить какого-то секретаря через столько-то лет после его смерти? Будь любезен, друг мой, позвони, пожалуйста, чтобы принесли чаю.

Питер исполнил просьбу, не ответив на вопрос. Ничего удивительного, что она не помнит какого-то там слугу. Еще меньше надежды, что она вспомнит Сюзанну Осборн… хотя упоминать матери ее имя Питер не собирался.

Он всеми силами пытался забыть Сюзанну… или по крайней мере заглушить в себе чувство вины, которое он испытывал всякий раз, когда вспоминал ее имя.

В следующие несколько недель он объехал с визитами всех соседей. Харрисы рассказали ему о своей недавней поездке в Танбридж-Уэллс, Маммерты дотошно расспрашивали о том, что носят в Лондоне, ибо намеревались весной провести там несколько недель, а Поулы потчевали его историями о бесчисленных подвигах своих внуков. Все они были чрезвычайно любезны, однако никто из них не пригласил Питера отобедать с ними, перекинуться в карты или еще как-то вместе скоротать досуг. Такого никогда не бывало: куда им до него – ведь он виконт Уитлиф, а выше – только звезды. Все в поведении соседей во время визитов Питера говорило об их благоговейном к нему отношении. Все они в один голос уверяли, что он своим визитом, право, оказал им честь. Впрочем, и Питер никого не приглашал: вторжение в ее дом менее знатных, чем Уитлифы, людей доставило бы матери массу неудобств и даже напрочь испортило бы ей настроение.

Ее дом! Подумать только!

Это его дом!

Черт побери! Изменить образ мыслей на деле оказалось гораздо сложнее, чем он полагал. Сидли находился в полноправном распоряжении матери с того самого времени, как она вышла замуж. И хоть Сидли вот уже двадцать три года как его собственность, восемнадцать из них, пока он был несовершеннолетним, имением занималась мать, а посему она, само собой, и впредь должна пользоваться всеми на него правами.

Ну почему, почему, когда ему исполнился двадцать один год, он не заявил своим дядьям и матери, что слишком молод для брака, но вполне созрел, чтобы взять на себя ответственность за свою жизнь и собственность? Тогда все было бы гораздо проще. Это было бы естественно. Ведь именно к этому стремится каждый.

И почему он, отказавшись жениться, не потребовал от матери переехать куда-нибудь из главного дома Сидли?

Но он, разумеется, был слишком молод, чтобы все предусмотреть. За него все решали в течение двадцати одного года. Возможно ли после этого за один день набраться мудрости, чтобы поступить должным образом?

Как-то, приехав в Финчем, Питер, к своей несказанной радости, застал там Тео. Эдит два года назад вышла замуж за Лоренса Морли и теперь жила с мужем в Глостершире. Леди Маркем в настоящее время гостила у дочери, которой после рождения первенца требовалась ее поддержка.

После этого Питер еще не раз приезжал повидаться со своим старым другом и покататься с ним верхом. В один из таких дней он обратился к нему с тем же вопросом, что и к матери:

– Ты помнишь Осборна?

– Уильяма Осборна? – уточнил Тео. – Ты имеешь в виду секретаря моего отца?

– Я очень любил его, – сказал Питер. – Помнишь, он всегда находил для нас время. Как жаль, что его не стало.

Тео наклонился вперед в седле, чтобы открыть ворота, ведущие в поле. Вместо того чтобы поднимать пыль по деревенским дорогам, друзья решили проехаться по полю.

– Да, то была настоящая трагедия, – согласился Тео, – которой, как и все подобные трагедии, можно было избежать. Хотя он сам, как видно, так не считал, бедолага.