Страница 18 из 94
— Вы спасли нам жизнь, — сказал он. — Если бы вы не вспомнили о перце, я и подумать боюсь, что бы с нами стало.
Ян кивнул.
— Но какая в вас ярость! Какая энергия! И какая быстрота решений! Вы меня потрясли. Никогда бы о вас не подумал…
— С чего бы мне щадить того, кто хотел нас изувечить? — отрезал Ян, пожав плечами.
Он окунул ломтик хлеба в яичный желток.
— Кто такой Косгуд?
— Граф Джеймс Косгуд, сын одного придворного сановника. Довольно красивый мужчина лет двадцати восьми — тридцати. Он обхаживал Ньютона, когда тот достиг славы. Как-то при мне Исаак заговорил с ним о философском камне.
— Что это такое?
— Собственно, это не камень, а некий минерал, природы которого я не знаю, но он якобы позволяет превращать свинец в золото. Кажется, я вам говорил.
— Вы говорили о трансмутации свинца в золото, но не о философском камне. Он существует?
— Никогда его не видел. Но предполагаю, что да, в самом деле существует.
— А наследники Ньютона?
— Я не знаю, разобрали ли они все бумаги и вещи, которые Ньютон оставил после себя. Не уверен, что они способны уразуметь их значение.
Бриджмен допил кофе и поставил чашку.
— Мы столкнемся с грандиозным скандалом, — сказал он мрачно. — Обвинение против Косгуда вызовет потрясение при дворе. Он рискует угодить на виселицу. Газеты наплодят больше сплетен, чем крыс в сточных канавах. Все захотят узнать, зачем Косгуд устроил этот налет, и, если правда всплывет наружу, от этого пострадает репутация банка. Нас могут обвинить в оккультных занятиях, еретических и, быть может, даже демонических. Вмешается англиканская церковь… А если проговорится кто-то из тех священнослужителей, к кому мы обращались, на нас будут смотреть как на чумных.
— Стало быть, у нас есть гораздо более серьезные причины покинуть Лондон, чем приглашение маркиза Эберкорна, — заметил Ян. — И настоятельнее, чем когда-либо, требуется ехать в Париж.
— Конечно, но сперва надо замять это дело. В наших же интересах.
— Как это «замять»?
— Поверьте мне, вскоре от Косгуда явится кто-нибудь, чтобы нас прощупать. Как только он узнает, что главарь бандитов указал на него как на заказчика, он предложит нам мировую.
Ян опешил.
— И вы согласитесь?
— Я же вам сказал: это в наших же интересах. Мы и так вызвали немало любопытства, открыв банк. Договоримся с этим Косгудом, что причина нападения — исключительно алчность разбойников. Их вздернут, и никто больше не будет говорить об этом деле. Это в интересах банка. Не только вложенный вами капитал, а также, и даже в первую очередь, ваша репутация, не говоря уж о моей, заслуживают, чтобы мы пожертвовали справедливостью и истиной в пользу чести.
Ян повернулся к нему и какое-то время молчал — невозмутимый, непроницаемый.
— Вы правы, — сказал он наконец.
И опять Бриджмен был в замешательстве. Он готовился долго и пылко убеждать, однако здравый смысл того, кто звался сейчас Яном Хендриксом, представил ситуацию во всей ее отталкивающей наготе. «Странный малый», — подумал Бриджмен. От такой понятливости становилось не по себе.
Через три дня, как и предвидел Бриджмен, в банк явился некий тип, талантливо сочетающий в себе подобострастие и осторожность. Это был мистер Паркинс, поверенный в делах Косгуда. Он завел витиеватые речи, переплетая сожаления графа Косгуда о пережитых джентльменами злоключениях с его же возмущением, вызванным бесстыжими россказнями негодяев, попавших в руки полиции. Мыслимо ли, чтобы граф, друживший с Исааком Ньютоном и Соломоном Бриджменом, мог устроить нападение на своего друга в его же собственном доме! В общем, стряпчему поручено сообщить джентльменам, что его клиент не имеет ни малейшего касательства к этому неслыханному преступлению и надеется из их собственных уст услышать подтверждение своей невиновности.
Наилучшим ответом этому велеречивому лицемерию (и Ян, к восхищению Бриджмена, еще раз это сразу же понял) было молчание. Когда поверенный закончил, Бриджмен и Ян воззрились на него, не говоря ни слова. Их безмолвие стало гнетущим, и стряпчий начал терять уверенность. Бриджмен изобразил на лице скуку, а Ян смерил визитера недобрым взглядом. Он, не шелохнувшись, выслушал речь Паркинса, обращавшегося в основном к Бриджмену, очевидно принимая молодого человека за простого статиста. Наконец Ян спросил безразлично:
— Сколько?
— Простите? — переспросил, повернувшись к нему, сбитый с толку стряпчий.
— Вы меня слышали.
— Я не понимаю… — продолжал упорствовать Паркинс, обращаясь к Бриджмену, чтобы тот прекратил эти неподобающие вопросы. Но Бриджмен и бровью не повел.
— Сколько ваш клиент дает, чтобы обелить свою честь? — четко выговорил Ян без всякого снисхождения.
— Но… честь бесценна, сэр, не вам ли…
— Жизнь тоже бесценна, стряпчий. У вас с собой вексель, так что покончим с кривлянием.
Властный тон Яна выбил у Паркинса почву из-под ног. Бриджмен с трудом скрывал свое веселье.
Стряпчий возвел глаза к небу, словно призывая Бога в свидетели.
— Джентльмены, в самом деле, достойно ли примешивать денежные расчеты к защите чести и…
— Ничуть не менее достойно, — оборвал его Ян, — чем прикарманить вексель, если мы его не потребуем.
Намек был оскорбительным, но стряпчий угодил в ловушку: задание надлежало выполнить любой ценой, чтобы избежать громкого скандала.
— Если уж речь зашла об этом… то что бы сказали джентльмены о трехстах гинеях?
Ян покачал головой.
— Вы же не хотите уйти несолоно хлебавши? Кончайте.
Паркинс посмотрел на Яна, явно пораженный холодностью этого Адониса. Потом тяжело вздохнул, достал из своего кармана свернутую в трубку бумагу и вручил ее Яну. Вексель был на пятьсот гиней.
— Не слишком высокая цена за две человеческие жизни и за каплю воды, чтобы отмыть подлость, — сказал Ян.
Паркинс покраснел, встревожившись.
— Но презрение, которое внушает это дело, — продолжил Ян, — запрещает нам продолжать торг. Мы берем вексель, мистер Паркинс. Всего хорошего.
Ян приготовился встать, но поверенный поднял руку.
— Сэр, не угодно ли взамен подписать вот это заявление, — сказал он, извлекая из своего кармана другой документ.
Ян развернул его: это было обязательство признать, что бесстыдные и нелепые измышления злоумышленников, покушавшихся на жизнь Соломона Бриджмена и Яна Хендрикса, были, по их глубокому убеждению и чести, совершенно безосновательны. Бриджмен велел слуге принести чернильницу и перо, и они с Яном подписали документ, потом присыпали его песком, чтобы высушить чернила, и вернули поверенному.
Уходя, мистер Паркинс бросил на Яна долгий взгляд. Когда он вышел, Бриджмен хлопнул себя по ляжкам и дал волю своему веселью.
— Черт побери, Ян, это мне надо у вас поучиться!
— Кстати, об учении. Что стало с рукописями вашего друга Ньютона?
— Наследники поделили их между собой, вконец перессорившись, и, думаю, почти все продали.
— А у вас самого что-нибудь осталось?
— Да, — кивнул Бриджмен. — Я вам покажу.
— Как он работал?
— Не знаю, поскольку видел только один его инструмент — атанор.
— Атанор?
— Это такая особая печь, в которой он проводил опыты, — ответил Бриджмен, жестом показав примерный размер аппарата.
— Где он?
— Кажется, достался племяннице и ее мужу Джону Кондуиту. Учитывая славу Ньютона, на все его вещи нашлись охотники.
— Есть у вас адрес этого Джона Кондуита?
— Да, — ответил заинтригованный Бриджмен.
— Не окажете ли любезность съездить со мной к нему?
На следующий день после визита Ян с Бриджменом привезли домой странную чугунную печь высотой фута в два, пузатую и тяжелую, — атанор. Кондуиты были даже рады избавиться с выгодой от предмета, назначения которого не понимали.
Ян Хендрикс заплатил сто пятьдесят гиней. Сказочный барыш для Джона Кондуита.