Страница 19 из 64
Не нужны были Владимиру и западные христиане с их сильной церковной организацией, сильно напоминавшей жреческую касту. Да и повышенное внимание западного общества к родовитости сына рабыни могло отпугнуть.
Тут потомок рабыни-хазарки вспомнил о своих варяжских предках по отцу, насмерть рубившихся с римскими христианами на Лабе: «Отцы наши не приняли этого».
Мусульмане не подходили из-за осложнявших жизнь запретов на свинину и вино: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти».
Оставалась, собственно, одна вера – византийское христианство, столь привлекавшее дорвавшегося до власти сына рабыни своей покладистой готовностью сносить любые измывательства светской власти, благословлять любую её затею.
Чего стоил пример одного только императора Михаила, правившего за век до крещения Руси, но многим в империи запомнившегося надолго.
Тот шатался по улице в компании пьяных прихлебателей, которым роздал шутовские церковные чины, вырядил в ризы священнослужителей и слонялся с ними по столице, распевая похабные пародии на богослужебные песнопения.
Святотатец не пощадил и родной матери, сделав её участницей гнусного розыгрыша, заставив слабую глазами старуху «исповедоваться» наряженному патриархом собутыльнику сына, Гриллу.
«Исповедь» закончилась тем, что Грилл, развернувшись к простёршейся ниц, испрашивая благословения, престарелой государыне, громко испустил ветры. Оба подонка от души веселились.
Церковь, сносившая от правителей такое (добавим, что официальным титулованием правителей Восточного Рима было «агиос деспоте» – «святой государь»), была для Владимира попросту находкой.
Да и с родовитостью никаких проблем тут не возникало – правившие в Константинополе императоры были потомками крестьянина Василия, лет за сто до описываемых событий явившегося в Город царей, нанявшегося в конюхи и в поразительно короткие сроки ставшего приближённым государя (того самого «шутника» Михаила). После чего убил своего государя и благодетеля и воссел на его престол.
Его сын Лев VI Философ (современник нашего Вещего Олега), очевидно, высмеивая взгляды варваров или античных язычников на родовитость, замечал, что, мол, только те, кто сами ничего не стоят, могут интересоваться родословными и ссылаться на них.
И он был не одинок в подобных суждениях – в Византии можно было повстречать патриарха-хазарина, императора-армянина, патриция из печенегов и даже придворного-негра.
А смешанная кровь даже приветствовалась – в теории из распространённого уже тогда заблуждения о якобы особой одарённости полукровок, на практике же из простого соображения, что полукровка, не связанный верностью никакому народу, всегда будет удобным орудием правителя-деспота.
Можно представить, насколько такие «передовые» воззрения влекли нашего «робичича».
Но он не просто принял христианскую веру – он ещё и вытребовал себе у византийских императоров Василия и Константина их сестру Анну. Попутно он осадил мятежный Херсонес – древний город неподалёку от современного Севастополя.
И взял его – с помощью предательства одного из горожан, по одним источникам, варяга Ждиберна (не иначе из тех отправленных им к императорам Константинополя, и озлобленного на нового нанимателя, заславшего его из столичной роскоши в крымскую глухомань – о «сопроводительном письме» от Владимира варягам, естественно, не сообщили).
По другим, предателем был местный священник (!) Анастас.
В любом случае, из летописей вырисовывается впечатление, что крепости Владимир брал исключительно с помощью измены. По-другому не умел.
После захвата Херсонеса переговоры с владыками Восточного Рима пошли на лад и сошлись на следующем: новому «архонту россов» выдаётся невеста с приданым, а он, в свою очередь, обращается в христианскую веру и отправляет на помощь боровшимся с очередным мятежом императорам русские дружины…
Я был там. Возможно, виною всему моё воображение – но мне казалось, над брусчаткой Андреевского спуска в Киеве, тогда, больше тысячи лет назад, носившего имя Боричева взвоза, ещё стоит незримое пламя и шумная толпа, толкущаяся у лотков с сувенирами, инстинктивно держится подальше от середины свободной от машин улицы – улицы, которой проволокли в Днепр изваяние Бога Олега, Игоря и Святослава, Бога Русских побед.
Здесь тащили Его вслед за конскими хвостами, здесь грохотали по дубовому телу двенадцать палок в руках двенадцати мужей. Мёртвый каганат мстил Богу своих победителей руками полукровки.
Люди плакали. А когда днепровские воды приняли и понесли прочь от Матери Русских Городов её супруга и покровителя, толпа ещё долго бежала по берегу с отчаянными криками: «Выдыбай, Боже!»
Кумир, словно услышав, пристал к берегу – там сейчас Выдубичи. Теперь это район Киева и странновато слышать это древнее имя в вагоне киевского метро – эхо давней трагедии.
Кумир вновь и вновь выкидывало на берег – словно Днепр Славутич отказывался принимать участие в святотатстве, словно Русская земля не желала отпускать своего исконного, извечного Защитника.
Княжеские дружинники теснили толпу, скидывали изваяние Громовержца обратно в Днепр и проводили Его до Днепровских порогов, словно желая убедиться, что грозовой дух, вдохновлявший походы князей-язычников, покинул Русь.
И вскоре, по воле вероотступника, объявившего своим личным врагом всякого, кто не придёт на реку креститься, киевлян погнали к водам Днепра – на крещение.
Вы наверняка слышали, читатель, а то и сами употребляли Выражение: «Что ты кричишь, как оглашённый?» Вот только, многие ли знают, что оглашённым в православии называют ведомых на крещение?
Сам Киев кричал в те дни. Кричал, как оглашённый, оплакивая своих Богов, оплакивая умирающую эпоху языческой Руси.
Начинались другие времена, нелёгкие для тех, кто желал остаться верным предкам и их Богам.
Глава 2. Столетняя гражданская (Х-Х I вв.)
Небо твоё, Небо моё -
Кровью залить и поделить…
Небо твоё, Небо моё,
А под ногами плачет земля.
…Пока монах один, чернее сажи,
О всепрощеньи что-то бормоча,
Не всыпал яд в языческую чашу…
Отведал Русь – и стаял, как свеча.
Его связали кушаками туго,
Перунов крест сорвали со шнура,
И меч – грозу ублюдочного юга -
Ублюдок сбросил с берега Днепра.
Змея-монах, стращая божьей карой,
Траву усыпал фосфором луны,
И, обезглавив дерзкие драккары,
Их превратил в смиренные челны.
Стелился дым, удушливый и рваный…
Нерусской плотью пахнущая мразь,
Напялив латы с солнцами и львами,
В палатах села, Русью нареклась.
Сейчас о долгом и кровавом пути новой веры по Русской земле вспоминать не модно. Сейчас в моде другие авторы – кто возносит Владимира за великую мудрость, из-за которой принятие христианства не сопровождалось-де «социальными потрясениями», ознаменовавшими принятие христианства в Польше, Венгрии, Скандинавии.
Кто утверждает, что уже время сына крестителя, Ярослава, было «временем очевидного расцвета христианства» на Руси.
Тем, кто осмеливается вспоминать про «огонь и меч» киевских дружин, суровые бородатые (и не очень) публицисты пеняют за «клевету на церковь», за «повторение задов советского агитпропа» и так далее.