Страница 39 из 47
— Чего ж мы ждём? — приподнимаясь, заторопилась Елька. — В лагерь надо бежать, тётю Шуру звать, сторожа!
— Пока зовём, Митяя и след простынет, — возразил Гошка. — А его надо с поличным захватить. Давай так: ты в лагерь гони, а я за Митяем следом пойду.
— А как же ты один на один с ним?
— Там видно будет, ты беги скорее.
Елька перелезла через изгородь и помчалась вдоль лагеря, а Гошка, хоронясь за кустами, бросился догонять Митяя. Увидел он его довольно скоро. Митяй вышел из перелеска и свернул на полевую дорогу, ведущую к деревне.
Он шёл неторопливо, бережно неся корзинку и всем своим видом говоря, что он неплохо потрудился за день и теперь со спокойной совестью возвращается домой.
— А-а, удалой-ретивый, как жизнь молодая? — деланно дружелюбно заговорил Митяй, когда запыхавшийся Гошка догнал его.
— Живу — не тужу, — в тон ему ответил Гошка. — А ты всё травой промышляешь?
— Кстати нарвал. Ходил за грибами, да ничего не нашёл. Земля очень сухая, дождь нужен.
— Да, погодка такая…
Перебрасываясь незначительными фразами, мальчишки всё ближе подходили к деревне.
Смеркалось. Синева заливала округу. Густая роса легла па траву и холодила ноги.
Из-за далёкого гребня леса выползал тонкий серпик луны.
Гошка напряжённо прислушивался к вечерним звукам и вглядывался в темноту. И почему до сих пор нет Ельки со сторожем и матерью? Или хотя бы встретился кто-нибудь из мальчишек. Тогда можно было бы налететь на Митьку, сбить его с ног и поднять крик.
А как же нападёшь сейчас, когда кругом нет ни души. Митька, конечно, отобьётся от него и, захватив корзину, исчезнет. Тогда ищи ветра в поле, доказывай всем, что Митяй Кузяев ворюга. А кто поверит, если в руках никаких доказательств?
Не доходя до околицы деревни, Митяй свернул на боковую тропку.
— Бувай здоров, Шарап… Я задами пойду, мне так ближе.
— И я… задами, — вырвалось у Гошки.
— Подумать только, какие мы с тобой дружки нерасставанные, — ухмыльнулся Митяй. — А я и не знал… Ну что ж, пойдём вместе, найдём двести.
Еле различимая в темноте тропка повела ребят под уклон, запетляла среди каких-то бугров и ям и всё дальше уводила от дороги.
«Нет, дальше, пожалуй, идти не следует, — подумал Гошка. — Надо действовать. Но как?»
Сделав вид, что споткнулся, он вдруг навалился на Митяя и с силой встряхнул корзину. Поросёнок в корзине завизжал.
— Та-ак… — насмешливо протянул Гошка. — За травой, значит, ходил?
— А ты, значит, за рыбкой, — в тон ему ответил Митяй.
— Ну вот что, — деловито сказал Гошка, протягивая руку к корзине. — Всё равно мы тебя засекли. И пошли сейчас же в правление!
— Три ха-ха, смех и умора! — отстраняясь, фыркнул Митяй. — Это кто же меня в правление доставит? Уж не ты ли, Шарапчик? — Он поставил на траву корзину с поросёнком и, сбросив пиджак, двинулся на Гошку.
У того противно засосало под ложечкой. Кто же не знает свинцовых Митькиных кулаков! Ну будь что будет!
И не успел Митяй напасть первым, как Гошка с криком: «Караул! Помогите!» — по-кошачьи ринулся ему навстречу, обхватил руками за поясницу и сделал подножку.
Мальчишки повалились на землю. Митяй попытался вырваться и встать на ноги, но Гошка вцепился в него, как клещ, и не давал подняться. Мйтяю ничего не оставалось, как только дубасить его по плечам и по голове.
«А всё равно не выпущу, — упрямо думал Гошка, катаясь с Митькой по влажной траве. — Только бы по носу да по глазам не бил». Он всё теснее прижимался к Митькиной груди и время от времени истошным голосом выкрикивал своё спасительное: «Караул! Помогите!»
А по соседству, в корзине, будто тоже зовя на помощь, визжал поросёнок.
И помощь наконец подоспела.
Из темноты вынырнула Елька, а вслед за ней дед Афанасий и Александра.
— Ой, да они ж всю траву прикатали, — вскрикнула Елька и, выхватив у сторожа колотушку, застучала над головой барахтающихся мальчишек. — Вставай, Митяй! Попался ты нам! Теперь всё равно никуда не денешься!
Спектакль не удался
Дед Афанасий, Александра и ребята привели Митяя в правление колхоза. Сюда же были доставлены и вещественные доказательства — похрюкивающий поросёнок и кастрюлька с овсяной кашей.
Увидев на свету измазанных землёй и зеленью Митяя и Гошку, Александра только всплеснула руками и бросилась к сыну.
— Изувечил он тебя?
— Да нет… Я ему не очень-то поддавался. Мы больше по траве катались, — успокоил Гошка, хотя голова у него и побаливала.
— Ну и ну, — развёл руками Николай Иванович, узнав от Ельки о том, как Митяй прикармливал лагерных поросят и потом крал их. — Всех, значит, наших сторожей и хозяев обвёл. Я-то думал, какой-нибудь дошлый дядя орудует, а тут мальчишка, школьник. Так сколько же ты поросят на кашу приманил? И где они теперь?
— Ничего не скажу, — хрипло выдавил Митяй. — Хоть режьте меня, хоть жгите! — Втянув голову в плечи, он сидел перед столом председателя на длинной скамейке и волчонком поглядывал на собравшихся.
— Что же нам делать с тобой, молодой Кузяев? — вздохнув, спросил Николай Иванович.
— А что ж делать? — подал голос дед Афанасий. — Отправить завтра в милицию, и вся недолга. Малый хоть и беспаспортный, а управа на него должна найтись. В колонии пусть поживёт, ума-разума наберётся.
— Обождите вы с колонией, — с досадой сказала Александра, поглядывая на дверь. — У него же отец есть. Я его предупредила, сейчас зайти должен.
И верно, широко распахнув дверь, в правление вошёл старший Кузяев.
Он был лохматый, босой, в нижней рубахе, как будто бы только что поднялся с постели. В правой руке он держал свёрнутый колечком широкий солдатский ремень.
— Та-ак, — протянул он с порога. — Достукался, значит, дошёл до ручки. Ворюгой заделался. Всю нашу семью опозорил. — Кузяев подошёл к сыну и, схватив его за плечи, потряс ремнём. — Теперь пощады от меня не жди, три шкуры спущу!
Александра не сводила с брата глаз. Что-то фальшивое, ненастоящее почудилось ей во всей этой сцене. Ефим выходил из себя, бушевал, потрясал ремнём, а Митяй сидел как ни в чём не бывало. Он только отвёл руку отца и отодвинулся на другой конец скамейки.
«Уж опять не сговор ли, не обман ли какой?» — подумала Александра, вспомнив, как недели две назад вечером к ней зашёл Ефим.
«Ну, сестрица, видел я сегодня твой лагерь, — заговорил он, дождавшись, когда ребята вышли из избы. — Ты богачка теперь, миллионерша. Как там дальше всё пойдёт — дело, конечно, тёмное, но пока своя рука владыка, жить можно припеваючи».
«Как это припеваючи?» — насторожилась Александра.
«А так, скажем… Один боровок сбежал неизвестно куда, другой — приболел, третьего — в толчее придавили. Вот и списывай их по акту. Да нет-нет, — поправился Ефим, заметив протестующий жест сестры. — Не для себя, конечно! Ты в моё положение войди. — И он принялся рассказывать о том, как пришлось спасать из беды. Полину и залезть в долги. — Выручи ты меня по-родственному, удели с десяток поросят на продажу. Всё равно, сестрица, тысячную ораву в лагере никто не учтёт толком».
«Ты… ты и думать об этом не смей! — Побледнев, Александра поднялась с лавки. — Хватит мне и того, что со шпитомцами меня опозорил. Иди, Ефим, не сбивай ты меня!»
Она подошла к окну, распахнула раму и позвала Гошку, Клаву и Мишку, гулявших на улице, ужинать.
— Ты, Ефим, не лютуй, — остановила его сейчас Александра. — Ремнём человека не выучишь. Шкуру спустишь, а горб на душе так и останется.
— Я Митьке и душу вытрясу, шёлковым станет! — погрозил Ефим.
— А может, дело-то и не в Митьке? — заметила Александра.
— Обожди, Кузяев, — неожиданно раздался чей-то голос. Все оглянулись. У порога стоял дядя Вася. Рядом с ним неловко переминались с ноги на ногу Ульяна с Никиткой — никто в правлении не заметил, когда вошли Краюхины.
«Явились всё-таки!» — подумал Гошка, вспомнив перебранку дяди Васи с Ульяной. Он переглянулся с Елькой и ближе придвинулся к столу.