Космический десант

Кайли думала, что Кинан благополучно забудет о своем обещании объяснить ей, что случилось с Лукасом, но психиатр вернулся на мостик за час до окончания ее дежурства. Усевшись на место второго пилота, он откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, вздохнул.

Лицо его побледнело от усталости, а одежда выглядела так, будто он спал в ней. Поначалу Кинан ничего не говорил, и Кайли вернулась к созерцанию мониторов, давая ему возможность расслабиться. Она почти забыла о его присутствии, когда он спросил, как бы из праздного любопытства:

— Вам очень нравится пилотировать корабль? Кайли оглянулась на него: глаза Кинана были открыты, и он наблюдал за ее работой.

— Да, — ответила она просто.

— А мне никогда не нравилось. Во всяком случае, не так, как вам или Грегу. Меня всегда манило неизведанное — новые планеты, неисследованное пространство. Поэтому я и решил поступить в Академию. Три года мне понадобилось для того, чтобы понять, что я совершил ошибку, что мне никогда не стать хорошим командиром. Так вот, когда я понял это, я подал просьбу об отчислении, но мне предложили поучиться в медицинском колледже Корпуса. До того момента мне и в голову не приходило заняться медициной, но это был способ остаться на службе и даже в какой-то мере утолить свою страсть к путешествиям — ведь на каждом звездолете должен быть врач, в конце концов. И я согласился, надеясь, что по окончании колледжа добьюсь места корабельного врача на одном из кораблей Дальней Разведки. Я ничуть не сомневался в том, что получу такое назначение, поскольку я был лучшим студентом на своем курсе.

— Но вы его не получили, — вставила Кайли.

— Нет. Меня распределили в один из госпиталей Флота. И вот там я обнаружил, что медицина — это нечто большее, нежели книги и научные идеи. Медицина — это отношение к людям. К людям, которые страдают. К людям, которые порой испытывают такие муки, что им хочется свести счеты с жизнью. Вскоре меня перевели в психиатрическое отделение, и, проработав там некоторое время, я понял — это мое. Я нашел себя, скажем так. Я мог бы стать никудышним капитаном корабля или посредственным ученым, но из меня получился великий психиатр.

— Вижу, от нескромности вы не умрете, — улыбнулась Кайли.

— Это уж точно. Полагаю, вы заметили, что я не страдаю от недостатка самолюбия?

— Да, я обратила внимание. И должна вам сказать, что самомнение ваше небезосновательно. Вы действительно мастер своего дела.

— Благодарю.

— Не стоит благодарности. Но, насколько я понимаю, с Гретом у вас получается не так гладко, как вам хотелось бы?

— Верно. Загвоздка в том, что он настолько горд и упрям, что отказывается признаться в этом даже самому себе, не говоря уж об окружающих.

— Дэниэл что он видел там, на Джайносе? — неожиданно для себя самой спросила Кайли. — Кого он видел? Он говорил, что они не были людьми. Это правда? Он видел… пришельцев?

— Кайли, я не могу говорить с вами на эту тему. Не имею права. Ни как врач, дававший клятву Гиппократа, ни как сотрудник Корпуса, принимавший присягу. И знаете что? Для вас же будет лучше, если вы забудете все, что слышали сегодня вечером.

Мрачная серьезность его тона лишь подтвердила догадку Кайли. Грег Лукас видел на Джайносе пришельцев.

Сколько раз люди шутили насчет того, что они будут делать, если обнаружат во вселенной другую разумную жизнь! Сколько надежд они возлагали на контакты с неведомыми расами! Они веками мечтали о встрече с иными формами жизни, и вот, наконец, такая встреча состоялась…

— Дэниэл, кто они? — спросила Кайли, игнорируя совет Кинана. — Откуда они прилетели? Почему они причинили боль Грегу? Я знаю, они делали ему больно — он агонизировал при одном лишь воспоминании об этом. Почему они мучили его?

— Кайли…

— Я требую ответа, Кинан. Грег — член моего экипажа. Если ему или кому-либо другому из нас грозит опасность, я хочу узнать об этом. Немедленно!

— Никому не грозит опасность… Непосредственная, во всяком случае. Не думаю, что те существа мучили Грета намеренно. Они, вероятно, просто предприняли то, что сделал бы на их месте любой ученый — исследование новой, ранее неизвестной формы жизни.

— Подвергая эту форму жизни пытке?

— Нет, конечно же, нет. Они не делали этого умышленно. И Грегу причинил боль, вероятно, только один тест, последний…

— Какой такой тест? Давайте, Дэниэл, раз уж начали, то договаривайте до конца.

Кинан заколебался, но, видимо, ему было необходимо поделиться с кем-то своими мыслями, невзирая на все клятвы и присяги, и он решился.

— Понимаете, Кайли, я и сам еще не уверен. Я могу только догадываться. И все же, судя по тому, что рассказал мне Грег, они провели что-то вроде глубокого сканирования его организма для измерения степени его чувствительности к возбудителям и для получения информации о его генетической карте. Поначалу Грег почти не испытывал каких-то неприятных ощущений, но пришельцы повышали интенсивность возбудителей до тех пор, пока боль стала невыносимой, и Грег потерял сознание. Он считает, что тест продолжался несколько часов, но я думаю, от начала до конца прошло не более десяти-пятнадцати минут.

— Пятнадцать минут или пятнадцать часов — какая разница? Они должны были понимать, что ему больно. Он ведь кричал, разве нет? Почему они не прекратили тест?

— Потому, что они бессердечные ученые? Потому, что они желали выяснить, как долго он выдержит? Потому, что пытались понять, что означают его крики? Яне знаю. Кайли. У меня нет ответов на эти вопросы Мне известно лишь одно: вплоть до последнего— болезненного — теста рядом с Грегом все время стоял один из пришельцев и поглаживал его руку, словно стараясь успокоить его, подбодрить. Существо пыталось развеять его страх…

— Но только не во время последнего теста.

— Да.

— А что произошло потом?

— Они отпустили его, Грег находился в полубессознательном состоянии, когда его обнаружила спасательная команда. Если бы там присутствовал корабельный врач, он, несомненно, поставил бы верный диагноз — острый шок — и принял бы надлежащие меры. Тогда правда о произошедшем всплыла бы… Но, к несчастью, врача там не оказалось, а первый помощник Грега, Макларен, имел свои причины на то, чтобы дискредитировать его. Он заявил, что Лукас незаконно привел «Келсоу Моран» в запретную зону, и возложил, на него ответственность за гибель двух членов экипажа. Он высказал предположение, что с Лукасом, очевидно, случился нервный срыв— либо из-за чувства вины за смерть своих людей, либо из-за боязни быть наказанным за проступок.

— А почему Грег не рассказал своему экипажу, что произошло на самом деле?

— Он пытался, но к моменту прибытия на «Келсоу Моран» он еще не оправился от потрясения и не смог дать сколь-нибудь рационального объяснения гибели своих людей и своего собственного поведения. А затем его взяли под стражу, и Макларен никого к нему не допускал, даже доктора. Когда «Келсоу Моран» вернулась на базу, было слишком поздно. Грег похоронил встречу с пришельцами в глубине своей памяти. Ему пришлось сделать это, иначе он тронулся бы рассудком. Но уничтожить воспоминания невозможно, рано или поздно они возвращаются, как бы глубоко их ни прятали. Вот они и возвращались время от времени, бередя ему душу, принося ему невыносимые страдания.

— Его кошмары? — догадалась Кайли. — Они об этой встрече на Джайносе?

— О ней и о суде. Кайли, служба в Корпусе была для него самой жизнью, он всецело отдавался ей и что получил взамен? Разочарование, позор и бесчестие. Некоторые раны настолько глубоки, что их невозможно исцелить. Вот почему я говорил вам, что он не может вернуться на действительную службу, если бы даже и захотел.

— Значит…

— Значит, как только дело пересмотрят и Грега оправдают, он вернется на «Галактику Виддона»… если вы ему позволите, конечно.

— Если мы позволим? Вы, должно быть, шутите! Да, мы будем рады, если он вернется. Он нам нужен, и не только как пилот. Мы с ним подружились. Он внимательно выслушивает каждого, но не принимает ничью сторону. Он заполняет собой пустое пространство, оставшееся после смерти Джона. Мы все хотим, чтобы он остался, даже Лайа.