Страница 75 из 77
Это было или нет?! Эти крики, эти существа, Неволин… Но здесь картина, и в ней…
Смотри на меня! Тебе все удалось… ты доказала… твоя сила… им страшно, они слабы — это ведь так приятно, правда? Так приятно, и все они будут… и если ты выпустишь меня…
С отчаянным усилием, словно разрывая опутавшую ее невидимую, но очень прочную паутину, Наташа отвернулась от картины, которая шептала, пела, тянула в себя, растворяла, повелевая…
Вокруг нее стояли люди — и нанятые Славой, и просто праздно любопытствующие — и ей вдруг показалось, что она все еще на Дороге — хоть эти люди и не имели никаких физических аномалий, но их лица были странными, застывшими, и на них медленно разгоралось нечто особенное…
…обнажают в нашем подсознании все самое темное, что мы всегда так старательно прячем даже от самих себя.
Они неотрывно смотрели мимо — на полотно — смотрели так, словно от этого зависела их жизнь. Смотрели все — и только двое мужчин — один в рабочей одежде, другой в шортах и майке — хрипя, катались в пыли, вцепившись друг другу в горло. На них никто не обращал внимания.
— Нет, не смотрите! — крикнула Наташа, заслоняя собой картину. — Ради бога, не смотрите! Славка, закрой ее! Закрой! Только не смотри на нее!!!
Она услышала за спиной шорох, какую-то возню, и в тот же момент одна из женщин вдруг резко согнулась, словно кто-то ударил ее в живот, и ее вырвало на свеже-зеленую траву. Несколько человек отошли чуть в сторону, чтобы снова увидеть картину, заслоненную Наташиной спиной, и другая женщина средних лет, едва ее взгляд снова упал на полотно, растянула губы в безумной улыбке и громко, хрипло захохотала.
— Серега, снимай рубаху! — крикнул сзади Славин голос испуганно и нетерпеливо. — Быстрей давай!!!
Стоявший рядом с хохочущей женщиной подросток повернулся и, улыбаясь, со всей силы ударил ее по лицу. Женщина, на мгновение захлебнувшись смехом, отлетела назад и рухнула на траву. Наташа взвыла и прижала к виску онемевшие пальцы правой руки, чувствуя, как что-то назойливо копошится у нее в мозгу, пытаясь прорваться в самую глубь.
…жалкие, ничтожные людишки, они не понимают, что я могу…
И вдруг все кончилось, наваждение исчезло, и остались только люди, недоуменно глядящие друг на друга. Потом кто-то испуганно и смачно выругался. Ударивший женщину подросток сделал несколько шагов вперед, потом круто развернулся и умчался прочь. Дравшиеся, моргая, точно только что очнулись от долгого сна, поднимались с земли, отряхивая брюки. Женщина, недавно заходившаяся хохотом, сидела на земле и тихо плакала, вытирая кровь с разбитой губы.
— Господи, простите, — прошептала Наташа, опуская руку. — Простите меня.
— Где ключи! — чья-то рука сильно встряхнула ее за плечо. — Наташка, где твои ключи! А, черт! Они же у меня! Серега, присмотри за ней, я сейчас! И разгони эту массовку, ради бога!
Наташа услышала быстрый топот бегущих ног, и тотчас последние агонизирующие подергивания чужой воли у нее в мозгу исчезли. Она закрыла глаза ладонью, тяжело дыша.
— Ну, давайте! Что — у вас дел никаких нету что ли?!! — кричал рядом невидимый Серега. — Все, граждане, шоу финишнулось! Давайте, разбредайтесь! Никогда не видели, как картинки малюют! Все, расходимся! Дорожные работы! Тебе, мужик, что — особое приглашение нужно?!
— Я щас в милицию позвоню! — сказал кто-то.
— Маме своей позвони! Я милиция, дальше что?! Ты лучше б женщине помог, активист, блин! Чего ты с этим-то сцепился?! Обзор застил?!
— Да я же…
Она перестала слушать и повернулась. Перед ней стоял пустой мольберт. Наташа протянула к нему руку, потом резко отдернула, обошла мольберт и направилась к дороге. Ноги слушались плохо и почти не чувствовались, словно она простояла целую вечность, но Наташа упрямо шла вперед. Идти было недалеко. Она должна была убедиться.
Наташа приподняла веревку с красными лоскутками, преградившую путь, нагнулась, перешагнула через бордюр и оказалась на дороге. Посмотрела вдаль, куда убегала пыльная серая лента, сделала несколько неуверенных шагов, а потом ее ноги подкосились, и она рухнула на колени, пачкая подол выходного сарафана. Теперь это было уже все равно — все было все равно. Ни звука, ни движения, и в горячем асфальте под ее коленями не было ничего, кроме тепла осеннего солнца. Бал окончился. Она была дома. А дорога была просто дорогой, не знающей ни чувств, ни голода. Пустой вольер, покинутый хищниками. Голый асфальт в выбоинах и трещинах. Все.
С легким шелестом на дорогу упал съежившийся от жары платановый лист. Наташа протянула руку и прижала лист к асфальту, и лист тихо хрустнул.
— Это было? — шепнула она кому-то. — Что же было?
— Эй, тебе плохо что ли? — спросили у нее над ухом. Наташа подняла голову, потом лениво качнула ею.
— Нет, — сказала она. — Мне хорошо. Мне очень хорошо. А я вас знаю — вы из милиции. Вы приезжали тогда сюда — на аварию, помните?
— Да, — мужчина, облаченный в одни брюки, присел на корточки рядом с ней, — было дело. Слушай, так тебе точно нормально?
— Да, спасибо.
— Удивительно, — он покачал головой и рассеянно почесал голую вспотевшую грудь. — Тогда слушай, я конечно, ну… Славка конечно… Может, ты объяснишь мне, что это сейчас было? Что вообще тут было — что-то не понял я ни хрена. Я никогда не видел, чтобы так картины рисовали… и чтобы такие картины! И чего народ друг на друга набросился? Я из Славки, конечно, вытрясу… Но, может, ты сама мне скажешь?
Наташа снова покачала головой и, прищурившись, посмотрела на небо, перечеркнутое ветвями платанов.
— Это было приобщение к искусству, — пробормотала она и засмеялась.
— Ага! — произнес мужчина, очевидно сделав для себя какой-то вывод — вряд ли в пользу Наташиного психического здоровья. Ей же было все равно.
— Слушай, Серега, отстань ты от нее! — резко произнес над ней Славин голос. — Я ж тебе сказал — приглядывай! Почему она на дороге сидит?! Иди, разберись с народом.
— Да ей в больницу надо — ты посмотри на нее!
— Разберемся!
— Ты лучше объясни…
— Разберемся! — голос Славы зазвучал резче. — Потом, Серега, все потом. Иди!
Он опустился рядом с Наташей.
— Ну? — спросил тихо, потом тронул за плечо. — Ну, ты как?
— Где картина?
— У тебя дома — как договаривались. Наташ, все… закончилось? Оно уже все там?
— Да. Что у тебя с лицом?
Слава сморщился и осторожно дотронулся до четырех подсохших царапин на левой щеке.
— Да ерунда. Пока ты работала, тут несколько студентов взбесились… Одна девчонка прямо как кошка — вот, полоснула… Ну, я примерно понял, из-за чего это — ребята проглядели, пустили их на дорогу, — он тихо засмеялся. — Елки, как эти студенты потом извинялись, я даже засмущался… Пива принесли. Они-то, бедняги, так ничего и не поняли — говорят, какое-то помутнение рассудка — от жары наверное. Ну ничего, хотя, конечно, неприятно — и девчонка эта когтистая, да и парнишка один чуть разбитую бутылку мне в шею не… Да, ладно, чего теперь-то. Но ты… Я никогда такого не видел!
— А сколько времени-то сейчас? — Наташа снова посмотрела на небо, на высоко стоящее солнце. — Часа два, да? Быстро я управилась.
— А?! — вырвалось у Славы, потом он отвернулся и пробормотал: — Да, дела!
— Ты что? — с тревогой спросила она, разминая затекшие от работы пальцы, и Слава искоса взглянул на нее.
— Да, заработалась ты на славу, лапа! Сколько времени!.. Ты и вправду не знаешь?! Четыре дня прошло!
— Не может быть?! — воскликнула Наташа, побледнев. — Мне казалось, час, не больше! Мне сейчас даже кажется, что ничего и не было… что вообще времени не было.
— Зато я тут время хорошо ощущал! — в его голосе появилось легкое ехидство, потом он снова повторил изумленно: — Я никогда такого не видел. Ты стояла, рисовала, как одержимая, ни на что не реагировала, словно в трансе… Как ты ночью-то видела, я не понимаю?! Народ тут в две смены стоял, у меня уже круги перед глазами, не соображаю ничего… месяц теперь отсыпаться буду… Но ты-то как?! Как это вообще возможно?! Ленка, знакомая моя, медсестра, тебе несколько уколов вкатила… что-то там — глюкоза, хлористый… и ты ничего не почувствовала, ничего, ты просто вот так стояла и рисовала, рисовала… ты даже, — он вдруг густо покраснел, — ну, это… в общем, не хотелось тебе никуда! Как это возможно?! Тебя словно и не было здесь!