Страница 3 из 115
— И то дело, — сказал Мифлин. — Пошли.
— Ты с ним особо не зевай, Артур, — напутствовал его Саттон. — А то как даст по затылку мешочком с песком, да часики-то и свистнет. Это же переодетый Арсен Люпен. Уж ты мне поверь!
Глава II ПИРАМ И ТИСБА
Выйдя на улицу, приятели свернули в сторону центра. Они шли молча. Мифлин мысленно перебирал запомнившиеся подробности сегодняшнего спектакля: вначале волнение, затем подъем, когда почувствовал, что сумел завладеть вниманием зрительного зала, затем растущая уверенность, что его игра хороша. Тем временем Джимми погрузился в какие-то свои мысли. Они прошли уже приличное расстояние, когда Мифлин наконец заговорил:
— Кто она, Джимми?
Джимми, вздрогнув, очнулся от раздумий.
— Что такое?
— Кто она?
— Не понимаю, о чем ты.
— Все ты понимаешь! Кто она?
— Не знаю, — просто ответил Джимми.
— Не знаешь?! Ну, хоть зовут-то ее как?
— Не знаю.
— Разве на «Лузитании» не публикуют список пассажиров?
— Публикуют.
— И ты за пять дней не смог выяснить имя?
— Не смог.
— И этот человек воображает, будто он сумеет ограбить дом! — воскликнул Мифлин в отчаянии.
Они подошли к зданию, где во втором этаже располагалась квартира Джимми.
— Зайдешь? — спросил Джимми.
— Вообще говоря, я думал прогуляться до Парка. Говорю тебе, я места себе не нахожу.
— Зайдем, выкуришь сигару. Если так уж настроился одолеть сегодня марафонскую дистанцию, у тебя еще вся ночь впереди. Мы с тобой месяца два не виделись. Расскажи мне новости.
— Да нет никаких новостей. В Нью-Йорке никогда ничего не происходит. В газетах пишут о разных событиях, но это все неправда. Ладно уж, зайду. Сдается мне, из нас двоих как раз ты — человек с новостями.
Джимми начал возиться с ключом.
— Потрясающий взломщик, нечего сказать, — пренебрежительно заметил Мифлин. — Что же ты не пустишь в ход автоген? Ты хоть понимаешь, мой мальчик, что обязался на следующей неделе накормить роскошным обедом двенадцать голодных мужчин? В холодном свете утра, когда рассудок вновь утвердится на троне, эта истина дойдет до твоего сознания.
— Ничего я не обязался, — возразил Джимми, отпирая дверь.
— Только не говори, что ты всерьез нацелился попробовать.
— А на что еще, по-твоему, я нацелился?
— Да нет, это же невозможное дело! Тебя наверняка поймают. И что тогда ты будешь делать? Уверять, что это была просто милая шутка? А если тебя изрешетят пулями? Ты будешь выглядеть круглым дураком, взывая к чувству юмора разгневанного домовладельца, который тем временем нашпигует тебя свинцом из своего «кольта»!
— Что поделаешь, профессиональный риск. Тебе ли этого не знать, Артур. Вспомни, что ты пережил сегодня вечером.
Артур Мифлин с тревогой смотрел на своего друга. Он знал, до какой степени безрассудства способен дойти Джимми, если твердо решит чего-нибудь добиться. Оказавшись в ситуации «проверки на прочность», Джимми терял всякий разум и переставал воспринимать логические доводы. К тому же слова Уиллетта задели его за живое. Не тот человек был Джимми, чтобы спокойно снести обвинение в фокусничестве, и неважно, было оно произнесено в трезвом или пьяном виде.
Между тем Джимми извлек на свет виски и сигары, а сам откинулся на спинку дивана и принялся выдувать дымовые колечки, пуская их в потолок.
— Ну? — спросил наконец Артур Мифлин.
— Что — ну?
— Я просто хотел спросить: это молчание надолго или ты все-таки начнешь развлекать, развивать и просвещать своего гостя? Что-то с тобой случилось, Джимми. Помнится, ты был такой лихой, жизнерадостный малый, неистощимый на шутки и веселые розыгрыши. И где они теперь, твои подначки, твои резвые прыжки и ужимки, где эти песенки, эти вспышки остроумия, которые все сидящие за столом встречали единодушными взрывами смеха, если ты платил за угощение? Сейчас ты больше всего похож на глухонемого, решившего отметить День Независимости при помощи бесшумного пороха. Очнись, Джимми, не то я уйду. Мы же с тобой практически выросли вместе! Расскажи мне про эту девушку — ту, которую ты полюбил и по дурости своей ухитрился потерять.
Джимми тяжело вздохнул.
— Прекрасно, — безмятежно отозвался Мифлин. — Вздыхай, если хочешь. Все лучше, чем ничего.
Джимми сел прямо.
— Да, сотню раз, — изрек Мифлин.
— Это ты о чем?
— Ты собирался спросить, любил ли я когда-нибудь, верно?
— Не собирался, потому что и так знаю: не любил. У тебя нет души. Ты просто не знаешь, что такое любовь.
— Как тебе будет угодно, — покладисто согласился Мифлин.
Джимми снова откинулся на спинку дивана.
— Я тоже не знаю, — сказал он. — В том-то и беда. Мифлин посмотрел на него с интересом.
— Я тебя понимаю, — сказал он. — Вначале возникает как бы предчувствие, когда сердце трепещет в груди, словно птенчик, впервые пытающийся защебетать, когда…
— Да ну тебя!
— …когда ты робко спрашиваешь себя: «Неужели? Возможно ли это?» — и застенчиво отвечаешь: «Нет. Да. Кажется, так и есть!» Я переживал все это сотню раз. Общеизвестные начальные симптомы. Если немедленно не принять соответствующие меры, болезнь может принять острую форму. В таких вопросах полагайся на дядюшку Артура. Он знает.
— Ты мне противен, — ответствовал Джимми.
— Склоняю к тебе свой слух, — снисходительно сказал ему Мифлин. — Расскажи мне все.
— Да нечего рассказывать.
— Не лги мне, Джеймс.
— Ну, практически нечего.
— Уже лучше.
— Дело было так.
— Хорошо.
Джимми поерзал, устраиваясь поудобнее, и отхлебнул виски.
— Я увидел ее только на второй день путешествия.
— Знаю я этот второй день путешествия! И?
— Мы, собственно, даже и не познакомились.
— Просто случайно столкнулись, да-а?
— Тут, понимаешь, какое дело. Я, как дурак, взял билет второго класса.
— Что? Наш юный Рокфербильт Астергульд, мальчонка-миллионер, путешествует вторым классом?! С чего бы это?
— Просто подумал, что так будет веселее. Во втором классе более непринужденная обстановка, гораздо быстрее сходишься с людьми. В девяти случаях из десяти ехать вторым классом намного лучше.
— А это как раз оказался десятый случай?
— Она ехала первым классом, — объяснил Джимми. Мифлин схватился за голову.
— Постой! — воскликнул он. — Это мне что-то напоминает… Что-то у Шекспира… Ромео и Джульетта? Нет. А, понял: Пирам и Тисба!
— Не вижу ничего общего.
— А ты перечитай «Сон в летнюю ночь». «Пирам и Тисба, — сказано там, — разговаривали через щель в стене», — процитировал Мифлин.
— А мы — нет.
— Не надо цепляться к словам. Вы разговаривали через поручень.
— Да нет.
— Ты что, хочешь сказать, вы с ней вообще не разговаривали?
— Ни единого слова не сказали. Мифлин печально покачал головой.
— Безнадежный случай, — сказал он. — Я-то думал, ты человек действия. Что же ты делал?
Джимми тихонько вздохнул.
— Я обычно стоял и курил у загородки напротив парикмахерской, а она прогуливалась по палубе.
— И ты на нее таращился?
— Я время от времени поглядывал в ее сторону, — ответил Джимми с достоинством.
— Оставь эти увертки! Ты на нее таращился. Ты вел себя как самый обыкновенный уличный приставала, и ты сам это знаешь. Джеймс, я не ханжа, но должен сказать, твое поведение представляется мне разнузданным. Она прогуливалась в одиночестве?
— Как правило.
— Итак, ты любишь ее, да? Ты взошел на корабль счастливым, свободным и беспечным, а сошел с него угрюмым меланхоликом. Отныне в целом мире для тебя существует только одна женщина, и именно она потеряна для тебя навеки.
Мифлин глухо и мрачно простонал, после чего подбодрил себя глотком виски. Джимми беспокойно пошевелился на диване.
— Веришь ли ты в любовь с первого взгляда? — задал он идиотский вопрос.
Он был в том настроении, когда мужчина произносит слова, при одном воспоминании о которых впоследствии его бросает в жар бессонными ночами.