Увидеть лицо

— Автономка, — машинально сказал Олег. — Батарейка или аккумулятор… а я думал, что она к сети подключена… Аля, что ты натворила?! Испортила такую красивую штучку.

Виталий ничего не сказал, но смотрел на Алину так, словно та была священником, вдруг ни с того, ни с сего разнесшим собственную церковь. Он слишком хорошо помнил, как в первый раз увидел эту подвеску и саму Алину рядом с ней — зачарованную, укутанную сковывающими ностальгическими воспоминаниями, равнодушную ко всему, что происходит у нее за спиной.

— Посмотри, как она работает! — приказала Алина, протягивая подвеску Олегу. Тот взял ее, и на его лице появилась деловитость. Пальцы, черные от машинного масла, проворно пробежались по зеленому стеклянному шару.

— Так, так… здесь, наверное… как он, интересно, открывается…

Алина резким движением отняла у него подвеску и с размаху стукнула шар об стенку, и шар треснул. На пол, звякнув, выпало несколько длинных осколков.

— Вот так, — сказала она, возвращая подвеску Олегу. Потом упала на стул и, умостив сложенные руки на округлой спинке, заплакала, как ребенок, нечаянно сломавший любимую игрушку. Но слезы прошли так же быстро, как и появились, она обмахнула ладонью лицо и вопросительно посмотрела на Кривцова, копошащегося во внутренностях разбитого шара, выражение лица которого от легкого недоумения стремительно перешло к глубокомысленной мрачности.

— Виталя, подика сюда, — попросил он. Виталий подошел и посмотрел туда, куда указывал палец Олега, потом осторожно отсоединил от клемм маленький продолговатый предмет.

— Аккумулятор, — сказал он, показывая его Алине издалека. — Фирмы «Сони». Ну, ты ведь знаешь, как выглядят аккумуляторы.

— Только снаружи, — ответила Алина.

— Разбирать я его не стану, — Виталий заглянул внутрь шара. — И без этого ясно, что она не могла работать. Он подсоединен к проводкам, которые замыкаются на двух концах стержня внутри этого шара. А на стержень надет крошечный вентилятор. Вот и все. Но это никак не могло заставить подвеску вращаться. Никак.

— Дикое сооружение, — подтвердил Олег. — Здесь нет никакого механизма, который бы мог приводить подвеску в действие. И причем тут вентилятор? Тут должен быть моторчик…

— Но это и есть моторчик, — заявила Алина. — Я его так себе представляю. И он, как видишь, работает.

— Да, я это видел, — убито произнес Олег. — Но это невозможно.

Виталий осторожно поставил аккумулятор на место, и подвеска тотчас вздрогнула, звякнула. Виталий вытянул руку, и стеклянные цветы с перезвоном снова поплыли по кругу.

— Господи! — Олег попятился. — Мистика какая-то! Она не должна работать!

— Но она работает! — крикнула Алина. — А вот если я умру, она перестанет работать! Как часы Бориса! Как лампы Светланы! Начинаешь понимать, — Алина мотнула головой. — Выключи ее!

Виталий снова извлек аккумулятор и очень осторожно положил подвеску на кровать. Его пальцы слегка дрожали.

Даша… как ты мог ездить к Даше, как ты мог дарить щенка ее дочери, ведь она… ведь она… Даша…

— … мама, что случилось?.. мама?!.. мама?!..

— … с первым всегда тяжело…

Что с твоей рукой? Что с ней?

Почему все время тянет прикасаться к людям — просто прикасаться, чувствуя живое тепло? Этого нельзя делать, потому что людям тут же лезут в голову всякие глупости сексуального характера… но так хочется все время чувствовать под пальцами теплую жизнь, а не смерть, не холод, которые…

Где?!

Мотнув головой, Виталий сделал шаг назад, его качнуло и крепко приложило спиной о стену. Олег испуганно посмотрел на него, Алина слетела со стула.

— Что с тобой?!

— Не знаю, — Виталий потер лоб. — Но такое уже было раньше. Не могу объяснить, что это… не понимаю… но это было еще в автобусе…

— А до автобуса?

Он вскинул на нее глаза. Вопрос неожиданно напугал его до полусмерти, хотя он не понимал почему — ведь вопрос был простенький, почти невинный. Нет, не было. Конечно не было. И не могло быть, потому что…

И снова глухая стена.

— А у тебя были какие-нибудь странные ощущения? — Виталий повернулся к Олегу. Тот покачал головой.

— Ощущения?

— Что с тобой что-то не так?

— Нет, — Олег невесело усмехнулся. — Пока не было. Может, потому, что жизнь у меня попроще, чем у вас, а? И требования тоже. Ладно, что там насчет Светкиной комнаты?

— Проверь, — Алина похлопала себя по карманам, потом покосилась на торчащую из кармана брюк Виталия пачку «Беломора» и уголки ее рта скорбно опустились. — Зайди в комнату Светки и включи в ней свет.

— И он не загорится, — иронично сказал Олег. Алина кивнула.

— Скорее всего.

— Жаль, невозможно проверить ни твою вазу, ни оружие, ни мой диван, ни собачий ошейник — это слишком обычные вещи. Разве что разбирать их на молекулярном уровне, — пробормотал Виталий, похлопывая ладонью по стене и глядя на лежащую на кровати подвеску. Перед глазами до сих пор стояла распотрошенная зеленая сфера. Эта подвеска не могла кружиться и распевать свои хрустальные песни. Никак не могла.

Но она это делала.

Алина быстро взглянула в его сторону — взгляд ее был обрадованным и в нем было некое прояснение.

— Ты понимаешь?

— Начинаю понимать, — он в который раз взглянул на свою правую руку. — Но, если честно, мне совсем не хочется этого делать.

В гостиной ничего не изменилось, разве что дверь в залу была снова закрыта и задвинута тяжелым креслом, в котором восседал Жора, сверля задумчивым взглядом то дохлого паука на полу, то рисунок Марины, который он держал в руках. А в остальном не изменилось ничего — ни выражения лиц, ни направления взглядов, ни позы, словно они и не покидали гостиной, и не прошло этих пятнадцати минут, или люди просто застыли, и только сейчас, когда дверь гостиной распахнулась, их губы раскрылись для следующего вдоха. Ольга все так же лежала на диване, с головой закутавшись в толстое лоскутное одеяло Евсигнеева, и Марина все так же заплетала и расплетала свои волосы, казалось, даже не замечая того, что делает.

Говорить они предоставили Олегу, и пока тот излагал свои наблюдения, стараясь быть как можно более беспристрастным и серьезным, прислушивались не только к его словам, произносимым непривычно отстраненным, чужим голосом, но и к себе, пытаясь укрепиться или, напротив, разубедиться в своих подозрениях, кажущихся совершенно невероятными.

— Так вы не нашли новых ловушек? — спросила Кристина, катая между пальцев висящую на шее на цепочке жемчужину.

— Нет, как видишь, раз мы вернулись в прежнем составе, — Кривцов снова перешел на свой обычный тон. — И кстати, мы до сих пор отражаемся в зеркалах и тень отбрасываем, так что можешь не смотреть на нас такими круглыми глазами. Может, осениться крестным знамением?

— В таком разе, чего тогда об этом тереть?! — Алексей небрежно махнул рукой. — Только паук такой непонятно откуда взялся, а так… ну, подумаешь, часы остановились, лампочка пере…

— Идиот!

Голос был тихим, но жестким, хлестнувшим, словно смоченный в соленой воде кнут, и все не сразу поняли, что принадлежал он Алине. Она медленными шагами вышла на середину гостиной — так тихо и невесомо, словно ноги ее не касались серебристого коврового ворса. Сейчас она казалась маленькой, но гораздо более значительной.

— Неужели вы до сих пор не понимаете?! — в ее голосе прозвучало искреннее изумление, и она обвела взглядом остальных. Никто не смотрел на нее с одинаковым выражением — она видела и интерес, и страх, и опаску, и раздражение, и злость, и недоумение, и даже легкое подобие понимания, пытающееся пробиться сквозь привычно-уверенное «не может быть». — Все эти вещи, наши вещи, особые вещи, которых тут не может быть по двум причинам — во-первых, о них никто не знает, во-вторых, их не может существовать!

— Я говорил, что способ вытаскивания информации… — начал было Жора, но его перебил тихий смех Виталия. Он прислонился к стене под одной из Вершининских картин и, глядя перед собой невидящими глазами, смеялся, не открывая рта. Смех был монотонным и совершенно бездушным. Лицо Кристины жалобно сморщилось, и она резко взвизгнула: