Страница 190 из 217
Что потеряло христианство, прежде чем "отшатнулся" от него им вскормленный мир и начал свой суд над христианской верой? Оно потеряло радость , но опять-таки не радость "природную" (как и природную любовь), не радость-оптимизм, не радость от земного счастья, а ту Божию радость, о которой Христос сказал, что ее никто не отнимет от нас. Только эта радость знает, что любовь Божия к человеку и миру не жестокая, знает же потому, что сама от того "абсолютного" счастья, для которого создал нас Бог. Христианство (не Церковь в своей мистической глубине) потеряло свое эсхатологическое измерение, обернулось к миру как "закон", "суд", "искупление", "мздовоздаяние", как религия "загробного мира", в пределе – запретило "радость" и осудило "счастье". И тут нет различия между Римом и Кальвином, мир восстал против христианства во имя земного "счастья" – и все его вдохновение, вся его мечта – утопии, идеологии и т.п. – нужно ли доказывать это? – в сущности своей суть "земная эсхатология". Парадокс истории христианства: перестав быть "эсхатологичным", оно сделало "эсхатологичным" – мир! Ибо, horribile dictu2 , прав Набоков: "мир создан [в день отдыха]"3 ("и хочется благодарить,
1 потенциал, скрытые возможности (англ.).
2 страшно сказать (лат.).
3 Из книги "Другие берега", гл.14.
да некого"). Мир создан Счастьем и для счастья, и об этом счастье все в нем "вещает", все к нему призывает, все о нем свидетельствует самой своей "хрупкостью". В падшем, утерявшем счастье, но о нем тоскующем, им – несмотря на все – живущем мире христианство открыло и даровало счастье, его во Христе как "радость" исполнило. И потом само же "закрыло". И тогда мир возненавидел христианство (именно – христианский мир) и вернулся к своему "счастью". Но, уже отравленный неслыханным обещанием абсолютного счастья, стал его строить, к нему "прогрессировать", ему – будущему – подчинять настоящее… И вот теперь, замыкая этот круг, само христианство, чтобы завоевать себе обратно свое место в мире и в истории, принимает эту земную эсхатологию, начинает уверять себя и других, что именно к этому земному счастью оно всегда на деле и стремилось и что ни о чем другом не учили ни Христос, ни Церковь.
Оно расколото на "консерваторов" (тоскующих по религии закона и мздовоздаяния, которую они-то и создали) и "прогрессистов" (служащих будущему счастью на земле), но вот что любопытно: и те и другие ничто так не ненавидят, как призыв к радости, как напоминание о той "радости великой", с возвещения и дарования которой начинается Евангелие, которой христианство живет (радуйтесь, радуйтесь о Господе и паки реку – радуйтесь!) и которой (а не награды) оно чает . Одни говорят: "Как можно радоваться, когда миллионы людей страдают! Нужно "служить миру"…" Другие говорят: "Как можно радоваться в этом мире, во зле лежащем?" Не понимают, что если на какую-то минуту (длящуюся, тайно и подспудно, в святых) Церковь победила мир, то победила только Радостью и Счастьем.
Тупик мира со своим "прогрессом". Тупик религии с ее "законом" и терапевтикой. Из обоих этих тупиков вывел нас Христос. И это вечно празднует Церковь, и этого столь же вечно не хотят и потому не слышат люди.
…не ктому в земный Иерусалим,
за еже страдати,
но восхожду ко Отцу Моему
и Отцу вашему,
и Богу Моему,
и Богу вашему,
и совозвышу вас
в горний Иерусалим,
в Царство Небесное…!
Великий четверг, 23 апреля 1981
Христианство прекрасно . Но именно потому, что оно прекрасно, совершенно, полно, истинно, – приятие его и есть прежде всего приятие этой прекрасности , то есть полноты, Божественного совершенства. Между тем сами христиане, в истории, "раздробили" его, стали и сами воспринимать его, и другим
1 Стихира Великого понедельника
предлагать – "по частям", и по частям, часто не отнесенным к целому. Учение о том, о сем, доктрина того, сего… Но в этом раздробленном виде оно теряет главное, ибо только в том, чтобы приобщить нас к главному , – смысл каждой "части".
Великая пятница, 24 апреля 1981
Вчера – в Великий четверг! – между службами длинный, тяжелый, мучительный разговор с Н. Поразительно его полное, абсолютное непонимание себя самого, своего отношения к жизни, к другим. Это не человек, а какая-то лейбницевская "монада", без антенн к внешнему миру, без какого бы то ни было понимания других людей. А это, в сочетании с "максимализмом", и "догматизмом", и "морализмом", превращает все в некое жуткое кривое зеркало. Так как "я все сужу с христианской точки зрения", то "я всегда прав". И вот всякий разговор становится кошмаром – от полной невозможности что-то объяснить, дать почувствовать. Выходит так, что можно всю жизнь отдать на "изучение Бога" (то, что Н. утверждает о себе) и ничего, решительно ничего не понять ни в жизни, ни в людях… И корень тут, конечно, опять в гордыне. В данном случае гордыня – это изначальный выбор своего подхода к Богу и к "изучению" Его, выбор метода . Когда между Богом и человеком стоит метод , то и Бог отражается в кривом зеркале… Метод – это гордыня разума, это навязывание Богу моих категорий. Метод – это идол …
Великая суббота, 25 апреля 1981
Перед уходом в церковь на любимейшую из любимейших служб: крещальную, пасхальную Литургию Василия Великого, когда "спит живот и ад трепещет…"
И пишу только для того, чтобы сказать это. Это день моего "обращения": не от неверия к вере и не от нецерковности к церковности и т.д., нет, – обращения внутри веры, внутри Церкви к тому, что составляет "сокровище сердца". Несмотря на греховность, лень, равнодушие, на почти постоянное, почти сознательное отпадение от этого сокровища, на небрежение в буквальном смысле этого слова. Не знаю как, не знаю почему, действительно, только по милости Божией, но Великая суббота остается средоточием, светлым знаком, символом, даром всего . "Христос – новая Пасха…" И ей, этой "новой Пасхе", что-то во мне говорит с радостью и верой: Аминь.
Светлый понедельник, 27 апреля 1981
Изумительная Пасха: по радости, по торжественности, по лучезарным весенним дням. И, главное, эта толпа молодых, празднующих Пасху с такой силой, так действительно всем существом. И после длинной субботы и длинной ночи та же толпа и на вечерне, и сегодня на Литургии.
Днем вчера у тети Марины Трубецкой, нашего "последнего из могикан". Вечером – в счастливой и шумной толпе внуков у Хопок. Звонок от Мани и
Сережи из Москвы (а сегодня – его статья о Пасхе в Москве в "Нью-Йорк тайме"). Звонок от Маши и Вани [Ткачуков] из Монреаля, восторженный – о Пасхе в их приходе.
Во Франции прошли Жискар и Миттеран (28% и 26%). "Разгром" коммунистов – меньше 16%. Но, увы, сколько раз уже говорили об их разгроме… И все-таки у "левых" почти 50%.
Приближаясь к шестидесяти годам, думал, все время "подумываю" о разных "слагаемых" моей жизни, то есть о тех ее полосах, периодах, "состояниях", которые входят в синтез , если о таковом можно говорить. О том, иными словами, что осталось, что так или иначе сыграло "роль" и так или иначе живет на подспудном уровне, всегда входит в настоящее и действует в нем.
Раннее детство (1921-1929, то есть Эстония, Белград и год Парижа до корпуса) – очень мало. Несколько "мгновений", оставшихся живыми образами. Затем:
Корпу с (1929-1935), то есть детство и отрочество. Очень важно, ибо – Россия, зарождение двупланового опыта жизни. И также – Церковь (о.Зосима, о.Савва), литература и поэзия (генерал Римский-Корсаков и его чтения и его "тетрадка" стихов, которые мы должны были зубрить на память).
Париж и Франция (1935-1940). Lycee Carnot. Жизнь на Clichy. И – одновременно – [собор Александра Невского на] rue Daru, прислуживание и т.д.
Богословский институт (1940-1951) и все, что он "соединял". Женитьба. Кламар. Богословие.