В стране слепых

– Может быть, так оно и есть. Управиться с домом, полным сорванцов, не легче, чем заправлять в школьном совете. – Он усмехнулся. – Скажите мне, хотите вы помочь нам с этим бороться? Я имею в виду – действительно бороться. Всякие публичные слушания, дебаты и «круглые столы» никогда ни к чему не приведут.

– Что? Вы предлагаете мне работу? – Из всего, что наговорил ей Ред сегодня, это было самым поразительным. И самым пугающим. Ей предлагали возможность бороться с тем, что она всегда ненавидела. Но бороться такими методами, какие она презирала.

– Да. Помогите мне избавить Ассоциацию от ее привычки к невмешательству. Мы обязаны что-то сделать, чтобы разрушить планы наших противников. Единообразное, послушное общество более предсказуемо, прогнозировать его станет проще, и прогнозы будут точнее. Но проживет оно не дольше, чем домашняя овца в глухом лесу. В перспективе это – гарантированное самоубийство. Но сейчас, – продолжал он, – Обществом Бэббиджа впервые в истории руководят люди, которым наплевать на то, что случится после них. Даже Гровнор Вейл – надо отдать должное старому дьяволу – планировал на перспективу. Он хотел, чтобы его дети и внуки тоже жили хорошо. А у Женевьевы нет детей.

Движение по Тридцать Второй улице в восточном направлении было напряженным: только что кончилась дневная смена на заводах. Сара остановилась на перекрестке, поджидая разрыва в потоке машин.

– Вы хотите сказать, что, превращая всех нас в домашних животных, Общество Бэббиджа стремится лишь облегчить себе математические расчеты? Какое свинство.

Все, что творилось вокруг, и без того выглядело достаточно мерзко. В каком еще обществе слова «больно умный» или «ну и мудрец» звучат как оскорбления? Где еще людей призывают «не умничать», а если они не слушаются, обзывают их «умниками»?

Все это достаточно отвратительно. Но знать, что это поощряет и вдохновляет тайная элита, было еще омерзительней. И притом творится такое исключительно ради того, чтобы упростить их проклятую арифметику! Это уж совсем возмутительно.

Заметив просвет между автомобилями, Сара тронулась и резко свернула направо. Машина, перед носом у которой она проскочила, затормозила и сердито загудела. В зеркале заднего вида она увидела, как водитель грозит ей кулаком.

– Так вы согласны на эту работу?

– Все шутите? Мне противно все, чем вы занимаетесь. Я презираю ваши методы. А все ваши идеи – просто гадость.

Ред расплылся в улыбке.

– А вам не кажется, что вы как раз и есть идеальный новобранец для нашей организации? Меньше всего я хотел бы видеть в Ассоциации людей, которые упиваются властью.

Сара открыла было рот, чтобы возразить, но передумала.

– Я не понимаю вас, Ред. То вы говорите так, словно хотите дать марионеткам свободу, а минуту спустя – так, будто вы и есть кукловод.

– Все мы кукловоды, нравится нам это или нет. Все дело в том, чтобы знать, за какие ниточки тянуть.

– Нет!

– Когда дело касается общества, то можно еще поспорить о том, что в нем естественно, а что происходит в результате вмешательства человека. Девяносто девять процентов из нас постоянно вносят какие-то изменения. Дергают за ниточки. Что пытался сделать Томас Джефферсон? Или Рональд Рейган? Или Национальная ассоциация за просвещение цветных меньшинств? Или Ку-Клукс-Клан, если уж на то пошло? Все они пытались перекроить будущее, чтобы оно немного больше отвечало их сокровенным желаниям. Всякий человек каждый день изменяет будущее. Случайно. Вслепую. Видя перед собой только свою собственную вожделенную цель и не имея ни малейшего представления о взаимном влиянии событий, о побочных эффектах, об отдаленных последствиях. Может быть, кое-кто из рекламных агентов, проповедников и им подобных еще имеют смутное представление о неких принципах, но дальше этого дело не идет. Может, и мы иногда видим вещи недостаточно отчетливо. Но, – он улыбнулся Саре, – в стране слепых и одноглазый – король.

– Да? Ну хорошо, сколько времени вы занимаетесь корректировкой истории? Почти полтора века? Знаете, что меня тревожит больше всего? – Она снова резко свернула направо около церкви и по эстакаде выехала на шоссе 1-70 – на ту его полосу, что вела к западу.

– Нет, не знаю. Что?

– Скверное качество вашей работы.

Он обернулся к ней, окинул ее удивленным взглядом, а потом расхохотался.

– Да, наверное, так вам и должно казаться. Но какую новую технологию удавалось внедрить в практику без единой ошибки? Черт возьми, хоть что-то мы, должно быть, делаем правильно – все-таки мы, в конце-концов, зарабатываем на этом деньги.

– Да? Тем лучше для вас, – холодно заметила она.

Он не ответил. Сара искоса взглянула на него. Положив локоть на окно и подперев голову кулаком, Ред смотрел на проносившиеся мимо дома.

– Вот вам задачка, – неожиданно заявил он. – Допустим, вы видите маленького мальчика, который вот-вот попадет под автобус. Вы попытаетесь спасти его?

Она быстро посмотрела на него, потом на дорогу впереди.

– Что за вопрос? Конечно, если смогу.

– Хорошо. А теперь представьте, что вам при этом известно: если мальчик останется в живых, то из него вырастет новый Гитлер и по его вине погибнут миллионы. Вы по-прежнему попробуете спасти его?

Она нахмурилась, стараясь не смотреть на Реда.

– Откуда мне это знать?

– Допустим, знаете. Допустим, вы обладаете даром провидения или чем-нибудь подобным. Как вы поступите?

– Это не выбор, а принуждение.

– Нет, выбор. Никто никогда не обещал вам, что выбор обязательно будет легким или приятным.

Сара стиснула челюсти, не желая отвечать. Она видела, куда он клонит.

– Разумеется, не принимать никакого решения – это тоже решение, – сказал он. – Но вы должны выбрать: либо – либо. Либо спасать его, либо нет. – Ред немного выждал, не отрывая от нее взгляда. – А особенно мучительно, – добавил он, – то, что вы знакомы с мальчиком. Он приносит вам утренние газеты.

Сара напряглась еще больше и не сводила глаз с дороги впереди.

– А теперь сделаем еще один шаг в нашем предположении. Перед вами ребенок, который, вне всякого сомнения, убьет миллионы невинных людей… Что, если он стоит не на пути автобуса? Вы подтолкнете мальчика?

– Боже мой! – хрипло прошептала она. Слова вырвались у нее невольно. Она взглянула на Реда, но на его лице не было даже следа улыбки.

– Не знаю, может ли даже Бог помочь вам. Знание будущего – сомнительное благо. Например, мы видим, что приближается несчастье. Чтобы избежать его, требуются страшные меры. Пострадают люди, некоторые погибнут. Но если мы ничего не предпримем, то дадим несчастью совершиться. В любом случае мы несем ответственность. Клиология создает для любого, кто принимает решение, новые проблемы.

Она хмыкнула.

– По-моему, это старая проблема. Оправдывает ли цель средства?

Он покачал головой.

– Все не так просто. – Он отвернулся к окну. – Здесь философская ловушка, – сказал он. – Где кончается ответственность? Не важно, действуем мы или нет, страданий не избежать. Просто будут страдать или умрут другие люди, вот и все. В том-то и дело, что мы многое знаем наперед. И нам остается одно – попытаться сделать все, что можно, зная, что и это не самое лучшее.

Они долго ехали молча, слышно было только шуршание шин. Сара выдерживала разрешенную скорость, их то и дело обгоняли, и водители сердито оглядывались. «Идиотская ситуация», – думала Сара. Прятаться в горах вместе с увязавшимся за ней Редом нельзя, держать его в качестве пленника вряд ли удастся. Надо будет поскорее его где-нибудь высадить.

– Вы знаете дорогу к замку Фалкон? – спросил Ред.

– Конечно. От каньона Торки-Крик надо свернуть на дорогу через ущелье Пармали. Я облазила почти все здешние места. Но я туда не поеду.

– Нет, поедете.

Она повернулась к нему и увидела, что на нее направлено дуло револьвера. Она, на мгновение встретилась с ним взглядом, затем снова сосредоточила все свое внимание на дороге, как будто его вовсе не существует. Она изо всех сил заставляла себя думать только об управлении машиной. Правильно ли она оценила Реда? Сара чувствовала, как под мышками у нее текут струйки пота.