Месть Темного Бога

Ящик был невелик, и, чтобы заглянуть внутрь, Алеку пришлось обойти приземистую фигуру капитана. При этом он заметил на досках выжженные знаки; один из них показался ему очень знакомым — маленькая свернувшаяся ящерица.

— А что означают эти эмблемы? — спросил он, стараясь не выдать своего внезапного волнения.

— Это пометки, нужные для того, чтобы разобраться, откуда, куда и кем перевозится груз. Стрекоза — это моя эмблема, дальше идет знак десятника грузчиков…

— А чья эта маленькая ящерица? Серегил бросил быстрый взгляд на Алека, почувствовав, что с его стороны это не праздный интерес.

— Это эмблема каменоломни, господин. Мы зовем ее иллендрийский тритон.

— Мне нравится расцветка — камня, я хочу сказать, — продолжал Алек, стараясь отвести Серегила в сторону, не привлекая к этому особого внимания.

— Мне кажется, это то, что нужно, правда, братец?

— Для сада — пожалуй, — подыграл ему Серегил. Продолжая поглаживать подбородок, он задумчиво прищурил глаза. — Хотя, мне кажется, матушка хотела большую статую для ниши в зале. И ты же знаешь, как она любит белый мрамор. Как ты думаешь, не взять ли нам этот вместе с тем белым блоком, который рекомендует капитан?

Алек нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока Серегил расплачивался и договаривался о доставке, потом потащил его прочь.

— Что на тебя нашло? — прошептал Серегил. — Иллендрийский это мрамор или нет, камень никуда не годится…

— Я совсем не имел в виду, что его нужно покупать, — перебил его Алек.

— Дело было в эмблеме — этом иллендрийском тритоне. Мне уже случалось его видеть!

Серегил остановился на месте.

— Где?

— В замке Кассарии Эмблема была на одном из старинных гобеленов в главном холле — вроде как знак производителя. Не знаю, почему я обратил на нее внимание — просто она мне понравилась.

— И ты уверен, что гобелен был старинный? Что он висит в замке на протяжении жизни нескольких поколений?

— Гобелен? — недоверчиво переспросил Алек: опять не вовремя Серегил проявляет свои художественные интересы. — Ну, я так подумал. Гобелен был похож на те, что ты показывал мне в Доме Орески, — те, что с узорами по краям. Я еще запомнил, как ты сказал: они нравятся тебе больше, чем которые производятся теперь.

Серегил с довольной усмешкой обнял Алека за плечи.

— Пальчики Иллиора, у тебя такая же цепкая память, как и у меня самого! Ты уверен, что ящерица была точно такая же?

— Да, только какое это имеет отношение к тому, старые гобелены или нет?

— озадаченно спросил Алек.

— Потому что, если бы гобелены были новые, их могли купить, и эмблема оказалась бы чистым совпадением. Очень старые гобелены скорее всего вытканы кем-то из родственников Кассарии — кем-то, кто жил в замке, развлекался ткачеством и использовал тритона как свою подпись. Держу пари, я знаю, кому принадлежала каменоломня, пока не истощилась!

— Готов проспорить тебе тот мерзкий мраморный ошметок, что это была благородная Кассария-а-Мойриан! Разговор с капитаном «Стрекозы» подтвердил это предположение. По словам того, благородная Кассария пять лет назад передала захиревшие каменоломни старому слуге за долгую беспорочную службу. Старик все еще использовал эмблему в знак почтения к своей прежней госпоже.

— Похоже, нам снова в путь на юг. — Серегил с довольным видом потирал свои затянутые в перчатки руки, когда они направились к гостинице, чтобы забрать лошадей.

— Побывать в каменоломне не надо?

— Нет. Благодаря твоему вечному любопытству, я думаю, мы нашли ключ к нашей маленькой загадке. Мы успеем добраться до Уотермида еще до полуночи, завтра уже будем в Римини, а потом — отправимся в замок Кассарии. Похоже, твоя влюбчивая посудомойка нам все-таки пригодится.

— Ты это предвкушаешь, да? — ухмыльнулся Алек.

Серегил ответил ему мрачной кривой улыбкой.

— Вернуть себе честное имя было облегчением; дать леранцам хороший пинок в зад будет настоящим удовольствием!

В спешке и радостном возбуждении ни один из них не заметил, как двое грузчиков отошли от товарищей и пошли за ними следом, прячась за спины прохожих.

Они снова пересекли перешеек и двинулись вдоль берега. Этим вечером на дороге было немного путников; за несколько часов они встретили только несколько телег и военный патруль.

Вскоре после заката, обогнув скалу, они оказались перед каменным завалом. Проехать было можно, но это означало бы очень рискованную попытку пробраться по самому краю пропасти. Дорога в этом месте была особенно узкая: с одной стороны вздымалась отвесная скала, с другой — такие же отвесные утесы обрывались к морю.

— Похоже, оползень совсем недавний. — Серегил, нахмурившись, натянул поводья и стал осматривать камни. — Иначе тот патруль, что мы встретили, расчистил бы дорогу или по крайней мере предупредил нас.

Алек взглянул на узкую полоску ровной земли между каменным завалом и краем обрыва.

— Лучше вести лошадей в поводу, — сказал он, стараясь, чтобы голос не выдал его страха.

— Хорошая мысль, — согласился Серегил. — Накинь плащ на голову Заплатке, чтобы она не испугалась. Иди первым.

Алек покрепче обмотал поводья вокруг руки и двинулся вперед, успокаивая нервную лошадь ласковыми словами, когда камни у нее под ногами начинали качаться. Сзади до него доносился голос Серегила, уговаривавшего Лохматого по— ауренфэйски. Алеку оставалось до безопасного участка дороги футов десять, когда он услышал красноречивый скрежет над головой.

— Берегись! — закричал он, но было уже поздно. Всюду вокруг них сыпались камни. Заплатка отчаянно взвизгнула, сильно натянув поводья.

— Иди же! — рявкнул Алек, морщась, когда острый обломок задел его щеку. Он услышал, как позади него Заплатка взвилась на дыбы, и Серегил прокричал какое-то неразборчивое предостережение.

Резко взмахнув головой, лошадь сбросила плащ и рванулась вперед. Алек не смог освободить руку от намотанных поводьев; рывок сбил его с ног и швырнул вниз с утеса.

На какой-то ужасный момент он повис над пропастью, глядя на волны, разбивающиеся о скалы в тысяче футов внизу; в этот же момент краем глаза он заметил какое-то движение, и что-то — человек, животное или камень — пронеслось мимо и рухнуло в море.

Прежде чем он успел разглядеть, что это было, Заплатка снова взвилась на дыбы, выдернув Алека и закинув его себе на шею, как рыбак вытаскивает попавшуюся на крючок рыбину. Алек отчаянно уцепился за седло, другой рукой ухватился за гриву; лошадь рванулась вперед и каким-то чудом вынесла его на безопасное место. Алеку наконец удалось усесться в седло, перехватить поводья и остановить Заплатку.

Бешеная скачка унесла их далеко от оползня. С сердцем, колотящемся где-то в горле, Алек повернул коня и галопом помчался искать Серегила.

Теперь дорога была перекрыта полностью; последний обвал воздвиг огромную кучу камней, тянущуюся до самого обрыва. Ни Серегила, ни его коня видно не было.

— Серегил! Серегил, ты где? — крикнул Алек, молясь о том, чтобы услышать ответ из-за груды каменных обломков. Он не в силах был заставить себя взглянуть туда, где вероятнее всего мог увидеть Серегила.

Озираясь со все возрастающим ужасом, Алек вдруг заметил яркое пятно высоко на осыпи, там, где она начиналась у отвесной скалы. Это было похоже на обрывок ткани — красной ткани, такой же, как та, из которой был сшит кафтан Серегила.

Вскарабкавшись по камням, он нашел друга, лежащего на боку, наполовину засыпанного каменными осколками и пылью. По его лбу медленно текла струйка крови из раны на голове; из угла рта тоже капала кровь.

— Да дарует нам Создатель свою милость! — ахнул Алек, откапывая Серегила. — Пожалуйста, окажись живым! Не умирай!

Правая рука Серегила дернулась, один серый глаз приоткрылся.

— Слава Четверке! — воскликнул Алек, чуть не плача от облегчения. — Ты сильно поранен?

— Пока еще не знаю, — прохрипел Серегил, снова закрывая глаза. — Я подумал, ты упал с обрыва…