Страница 9 из 112
— Ну так вот, — промолвил он, когда креветки исчезли с тарелок так же быстро, как нейлоновые чулки — с прилавка универсального магазина, — послушай-ка, чем я тут занимался, когда тебя не было.
— Не терял зря времени?
— Отдувался, как папа Карло.
— Креветочка моя! — проговорила Долли, уминая последнюю и с жадностью разглядывая пустую тарелку. — Затравка что надо, но им не хватает… как это говорят? — основательности.
— Да это же просто разминка!
— Вот-вот!.. Ведущий, объявите номер!
— Камбала, а потом закажем что-нибудь вроде курицы.
— Вот это приятно слышать. Ты меня просто балуешь, лапуся.
— У нас же сегодня торжественный повод, так что можно себе позволить. Как ты отнесешься к тому, чтобы месяцок-другой побыть во Франции?
— Не больше и не меньше?
— Да, не больше и не меньше. Я здорово приподнялся.
— Ну-ну, расскажи.
Авантажная фигура Мыльного Моллоя просто разрасталась в разные стороны. Он знал, что ему не занимать внушительности.
— Итак, начнем с того, что я сбыл на тысячу фунтов «Серебряную реку» Виджену, ну, этому, из «Мирной гавани».
— Да брось ты!
— Говорю тебе.
— В жизни бы не подумала, что у него есть тыща фунтов.
— Теперь — нету.
— Ну, тогда — класс. Понимаю, почему ты собой доволен. Тыща — навар неплохой.
— Э, да подожди! Ты же ничего еще не знаешь. Потом я снял тысячу и с его дяди по имени лорд Блистер.
— Шутишь!
— Ну а потом, — пророкотал заключительным аккордом Мыльный, — еще пару тысяч с твоего друга Проссера.
Долли подавилась камбалой, что при подобных обстоятельствах должно случиться с каждой любящей женщиной. Ее восхищенный взгляд обогрел ему сердце.
— Мыльный, ты — чудо!
— Да, я — ничего.
— Так мы богаты!
— Достаточно богаты, чтобы зарулить на юг Франции. Или ты предпочитаешь Ле Тукэ? Теперь самое подходящее время, а я три года там не был. В тот раз у меня все сложилось как надо. Это было перед тем, как мы поженились. Познакомился в казино с одной женщиной и продал ей целый пакет «Серебряной реки».
— Я так и думала. Ты ведь у меня молодец! Ну просто великий человек!
— Это все для того, чтобы меня замечала ты, мамочка, — отвечал мистер Моллой. — Больше мне ничего не надо.
Трапеза набирала обороты, один восхитительнее другого. Подали кофе. Мыльный закурил толстую сигару и, посидев и подымив некоторое время, вдруг поразился тому, что его жена, бойкий участник любой беседы, пребывала в молчаливой задумчивости. Он устремил на нее чуть встревоженный взор.
— Что случилось, солнышко?
— Случилось?
— Ты что-то затихла.
— Так, думала.
— О чем?
Некоторое время казалось, будто она что-то решает, будто обсуждает сама с собой, не лучше ли ей сохранять молчание.
— Мыльный, я хочу тебе кое-что сообщить.
— Слушаю.
— Я не собиралась рассказывать до твоего дня рождения…
— А в чем дело?
— Приятные новости. Будешь плясать и кувыркаться. Мыльный не спускал с нее глаз. Нельзя сказать, что он был испуган, но неловкость испытывал заметную. Не относясь к страстным книгочеям, он порой с удовольствием погружался в какой-нибудь недорогой роман, и во всех без исключения бульварных романах, какие попадались ему под руку, подобные речи из уст жены могли означать лишь одно-единственное. Тонким, вздрагивающим голоском, ничуть не напоминавшим обычную сладкозвучную манеру, он вымолвил:
— Подгузники?
— Что-что?
Он затушил сигару.
— Ты вяжешь подгузники?
— Так ты подумал?..
— Ну конечно.
Долли взорвалась ликующими раскатами хохота.
— Мама родная! Да ты что!
— У тебя будет?.. У нас?..
— Милое дитя, которое целый день топает по дому? Нет уж. Никто не топнет, никто не стукнет!
Мыльный издал глубокий вздох. Чадолюбивым мужем он не был, и сейчас с души его свалилось непомерное бремя.
— Вот ведь нечистая сила, а то я уже перепугался! — сказал он, обтирая свой прекрасный лоб носовым платком.
Долли умирала со смеху.
— Нет-нет, расслабься! Разве что немного погодя…
— Да, немного погодя, — согласился Мыльный, — погодя определенное время. А тогда о чем ты задумалась?
— Не знаю, все-таки мне следовало приберечь это до твоего дня рождения… Ну да ладно. Слушай меня, Мыльный. Ты помнишь, как я пару месяцев назад сказала, что собираюсь погостить недельку-другую в деревне?
— Конечно.
— Ну так вот, никакую недельку я в деревне не гостила. Знаешь, чем я на самом деле занималась?
— Чем?
— Устроилась горничной к одной даме. По фамилии Проссер.
Мыльный подпрыгнул на стуле и уставился на нее, не моргая. То было молниеносное озарение. Помимо углубленного чтения бульварных романов, он регулярно проглядывал ежедневные газеты, и помещенная на первых полосах история о тяжелой утрате миссис Проссер не ускользнула от его внимания. На Шекспирово чело высыпали влажные бисерины. От волнения он опрокинул кофейную чашку.
— Солнышко мое! Но ведь ты, наверное, не… Ты ведь не… То есть, ты не… это…
— Во-от-вот-вот. Именно это. Увела у нее погремушки. Мыльный Моллой оказался на высоте. При мысли о том, что его собственные свершения, о коих совсем недавно он с такой гордостью распелся, триумфом супруги сведены до бури в стакане воды, сердце его не испытало ни зависти, ни досады. Всепроникающее благоговение, вот во что обратились все его чувства. Он взирал на нее с набожным умилением, не в силах уразуметь, за какие заслуги его одарили такой женой.
— Что, все-все до единой?
— Именно.
— Да ведь на них можно шар земной купить!
— Не пара тугриков. Вот так. Теперь усекаешь, почему я не хотела встречаться с Проссером?
— Почему ты раньше не сказала?
— Я же объяснила. Приберегала к твоему юбилею. Мистер Моллой задохнулся от обожания.
— Солнышко, таких, как ты, нет на всем белом свете.
— Я знала, что ты обрадуешься.
— Готов плясать на ушах. А где эти погремушки?
— Ну, они спокойно лежат в одном укромном месте, — Долли осмотрелась вокруг. — Кажется, уже все ушли. Давай начнем двигаться, пока нас отсюда не вытурили.
— Чем ты сейчас хочешь заняться?
— Может быть, не мешало бы заглянуть в «Селфридж»?
— Давай не будем, цыпочка.
— Мне позарез нужны новые чулки.
— Только не сегодня. Послушай, что я предлагаю, — давай мы с тобой отправимся в «Баррибо» и… чуть-чуть передохнем. Придумаем, чем заняться.
— Где? В холле?
— В моем номере.
— В твоем — как ты сказал?
— Я там снял номер. Тебе понравится. Так уж получилось… Что с тобой, цыпочка? Почему у тебя такое лицо?
В голосе его звучала тревога, ибо взгляд жены, полный ужаса и бессилия, подсказал было ему, что креветки, камбала, курица и шедшее за ними следом французское пирожное поставили неразрешимые вопросы перед пищеварением, ослабленным тюремным пайком. Диагноз, однако, не подтвердился. Беспокойство Долли не было вызвано внутренними причинами.
— Мыльный! Неужто ты хочешь сообщить мне, что съехал из «Приусадебного мирка»?
— Ну да, конечно. Я не говорю, что сумел подняться так, как ты, но все равно я поднялся вполне прилично, а если ты вполне прилично поднимаешься, то тебе уже не пристало мотаться по пригородам. Хочется чуть-чуть шику.
— О-оо, Господи!
— Что такое? В чем дело, ластонька?
Лицо у Долли скрутилось на сторону, словно она только что проглотила какой-то кислый продукт.
— Я скажу тебе, в чем дело, — проговорила она, испытывая, судя по всему, некоторые затруднения при артикуляции. — Эти погремушки — в «Приусадебном мирке».
— Что-о?!
— Лежат на шифоньере в нашей спальной комнате, вот что.
Мыльному стало понятно, почему у его цыпочки, как он выразился бы, такое лицо. Такое лицо было теперь и у него самого.
— Лежат на шифоньере? — слабо прокурлыкал он.
— Я считала, что это самое надежное место. Так-то вот, начальничек, и никак к ним не подобраться, потому что к этому времени туда уже кто-то вселился.