Страница 114 из 135
— А, вспоминаю. Мясистая, с большими ногами.
Монти вздрогнул. Он знал, что Лльюэлин человек прямой, это все знали на студии. Да, тот называл вещи своими именами, но вещи, и своими, а не Гертруду — мясистой девушкой с большими ногами.
— Я бы так не сказал, — холодно заметил он.
— А я бы сказал, — не сдался Лльюэлин. — Похожа на мою первую жену. Выступала с атлетическими номерами. Я был тогда совсем молодой и жутко влюбился. После женитьбы она ушла со сцены и так растолстела, что еле могла встать. Вполне обычное явление с девицами такого типа. Вот эта, твоя, бросит хоккей — и пожалуйста! Но я не поэтому советую тебе дать ей под зад.
— Под зад? — удивился Монти. — Это вы мне советуете?
— Именно. «Привет» — и все, хватит. Никогда не женись на тех, кто ставит условия. Так было со мной в Уэльсе, там я влюбился в школьную училку. Знаешь, какое она поставила условие?
— Нет.
— Никогда не догадаешься.
— Куда мне!
— Она сказала, что не будет иметь со мной дела, пока я не освою великую английскую литературу. Сам понимаешь, училка. Английская литература, легко сказать! Шекспир, Милтон, сам знаешь, как их там… ну, ты знаешь. А главное, она ставила условия.
— Что же вы сделали?
— Учился, чуть не умер, даже стал их, гадов, различать, и вдруг смотрю — не хочу я на ней жениться! Видеть ее не мог. Ну, сбежал в Америку, стал работать у Джо Фишбейна, он тогда был большой шишкой, и, наконец, открыл секрет успеха. С тех пор я назад не оглядывался. Старик мне был как отец. В общем, считай, мне повезло, Бодкин, но ведь не может всем и всегда везти. Потому я тебе и советую, держись подальше от тех, кто ставит условия.
— Это не она, это отец.
— Какая разница! Она согласилась с ним, да? Нет, Бодкин, нельзя связываться с попугаем, который повторяет за папочкой. Жениться тебе надо на Санди Миллер. Вот это — ангел. Можно сказать, с риском для жизни приносит мне баварский крем. Подумать страшно! Поймай ее Грейс…
Он остановился, и Монти заметил, что ему действительно страшно. Собственно, он и сам испугался. Предположение Лльюэлина просто потрясло его.
— Она уже в кого-то влюблена, — запинаясь, произнес он. — Ради него приехала в Англию.
— Не знал, не знал. Это она тебе сказала?
— Да.
— Может, ты ее не понял?
— Понял.
— Жаль. А что он хоть за тип?
— Не знаю.
— Надо узнать. Мы не можем допустить, чтобы такая хорошая девушка досталась кому попало. Господи, а вдруг он киноактер? Надо будет точно проверить. Который час?
— Не знаю.
— Во всяком случае, поздно. Тебе пора. Выметайся, Бодкин. Спокойной ночи.
Монти ушел, но не лег спать. Он спустился вниз, открыл дверь на улицу и, стоя на крыльце, стал слушать соловья, о котором упоминала Санди. У того была очень длинная программа, зато прекрасный голос. Наконец соловей умолк, то ли для того, чтобы отдохнули связки, то ли для того, чтобы вспомнить, какая песня идет следующей. Повсюду воцарилась тишина.
Есть что-то успокаивающее в атмосфере сельского дома ранним утром, когда все тихо; но только когда все тихо. Если же вы стоите, пытаясь впитать покой всеми порами, а какой-то грубый голос говорит вам «Замри», и в ваше солнечное сплетение упирается дуло тридцать восьмого калибра, эффект обычно испорчен.
Именно это произошло с Монти Бодкином, и немало его удивило. Он замер. Более того, он лишился дара речи. Вообще он был словоохотлив, но вдруг обнаружил, что сказать ему нечего.
Говорила рослая молодая женщина с такой фигурой, что захоти потягаться с ней борец-тяжеловес, ему бы пришлось нелегко. Глаза у нее были как у Медузы Горгоны, чей взгляд с одного раза превращал встречного в камень, а пистолет в ее руке был весомым довеском к этому дару природы. Так и чувствовалось, что он вот-вот выстрелит.
Многие девушки на ее месте растерялись бы, но она знала, что делать:
— Сюда.
«Сюда» означало чулан, обычный атрибут старинных английских усадеб, такой комод под лестницей. Обычно он напоминает Саргассово море, куда заносит различные предметы, отжившие свой век. Чулан, в который пригласили Монти, содержал, среди прочего, треснувшую вазу, разбитый графин, прожженный абажур, несколько пустых бутылок, несколько галош и часть ржавой газонокосилки. Мы называем ее последней, ибо о нее он и ударился подбородком, и крик его мог бы вызвать замечание незнакомки, если бы та в этот самый миг не заперла его на ключ, «оставив мир ему во тьме», как выразился бы поэт Грэй.
Монти любил приключенческие книги и часто задавался вопросом, что чувствуют персонажи, которых заперли в подземелье мрачные субъекты в плащах и шляпах. Сейчас он это знал. Правда, с потолка не капало, но больше ничего хорошего сказать он не мог бы. Как он и подозревал, было очень неприятно. Возьмем, к примеру, запах, в котором немалую роль играли галоши.
Время шло, и, как бывает, когда ты долго находишься в неподвижности, Монти захотелось потянуться. Он и потянулся, свалив с верхней полки две бутылки и прожженный абажур. Когда они падали ему на голову, он отпрыгнул, и снова запутался в косилке; а ясные, звонкие звуки, вызванные этим, услышал проходящий мимо Лльюэлин, который подумал (и ошибся), что сердце выбило у него два передних зуба.
Перед этим потрясением он был, как выразился бы словарь синонимов, доволен, рад, счастлив, в упоении, в восторге, на седьмом небе. Ходил он на кухню, чтобы отнести туда блюдо из-под крема и замести тем самым следы преступления, а теперь возвращался, словно верный гонец, который пронес важный документ через линию противника.
Ему было чем гордиться, поскольку его падчерица, Мэвис, позвонила как раз перед обедом и сказала, что собирается приехать вечером. Мысль о том, что она повстречает его на лестнице с блюдом в руках, была достаточно страшной.
К счастью, все обошлось, но нервное напряжение осталось. Звук, вызванный столкновением Бодкина, бутылок, абажура и косилки, раздался внезапно, и Лльюэлин подпрыгнул дюймов на шесть. Сперва ему захотелось поскакать к себе с той скоростью, какую позволит его вес, но любопытство сильнее страха. В чулане кто-то сидел, и надо было узнать, кто. Приложив губы к двери, он сказал:
— Эй!
Услышав это несложное слово, Монти испытал примерно то, что испытала девушка в Канпуре при звуках шотландских дудок.[109] Если помните, она им обрадовалась; обрадовался и Монти. Даже по одному междометию он смог распознать голос, и от мысли о том, что рядом — друг и защитник, красные шарики понеслись по сосудам с такой прытью, словно Монти хлебнул железистой микстуры. Не тратя времени на вопросы, что же понадобилось его спасителю здесь в этот час, он высвободил ногу из-под косилки, снял с головы абажур, прижал губы к двери (конечно, изнутри) и сказал:
— Привет.
— Говорите громче, — отозвался Лльюэлин, — не слышу. Что вы сказали?
— Выпустите меня отсюда.
— Нет, что-то другое. А кто вы?
— Это я, Бодкин.
— Кто, Бодкин?
— Да.
— Тот самый Бодкин, с которым я недавно разговаривал?
— Именно. Монти.
— Что ты там делаешь? Давай рассказывай.
— Меня заперли.
— Кто?
— Грабитель.
— Какой?
— Тут одна девушка грабит дом.
— Да что ты!
— Правда.
— Какая такая девушка?
— Плохая.
— Я спрашиваю, — пояснил мистер Лльюэлин, — потому что сегодня должна приехать моя падчерица. Она сказала, поздно вечером.
— Вы бы меня сначала выпустили!
— Ну конечно, старик! О чем разговор? Только вот, где ключ?
— Он в двери.
— Ах, да. Тогда все просто. А вот скажи-ка, — спросил мистер Лльюэлин, выполнив, как сказали бы на студии, «Эпизод с ключом», после которого Монти вылетел из чулана, словно пробка из бутылки, — эта твоя грабительница, она высокая?
— Не маленькая.
— Блондинка?
— Не разглядел. Темно было.
109
Канпур — один из главных очагов Сипайского восстания в Индии (1857–1859).