Страница 136 из 147
Мистер Фрисби сокрушенно покачал головой.
— Такая невинная пташка останется в плену иллюзий, даже узнав правду, — сказал он.
— Тогда вот что вы должны сделать, — решительно сказала леди Вера. — Послать к нему вашего адвоката и дать отступного.
— Вы думаете, он примет? — поникшим голосом проговорил мистер Фрисби, углядевший слабый пункт в этом замысле. — Зачем ему отказываться от девушки, взяв деньги, если он может получить и то, и другое?
Леди Вера отвергла возражение.
— Когда ваш адвокат объяснит ему, что Энн немедленно отошлют в Америку, где ему ее не достать, он примет ваши условия и еще спасибо скажет.
Лицо мистера Фрисби прояснилось, и он почтительно взглянул в глаза женщины, исполненной такой безграничной мудрости.
— Вы опять правы, — сказал он, — Мне это и в голову не пришло. Я прямо сейчас позвоню Роббинсу.
— Давайте.
— Я велю ему начать торг с тысячи долларов.
— Может быть, с двух?
— Правильно, с двух. Две тысячи сразят его наповал. Две тысячи — большие деньги.
— Что бы я без вас делала! — обрадованно сказала леди Вера. — Ума не приложу. Другой бы на вашем месте скаредностью погубил все дело.
Мистер Фрисби расцвел от ее похвалы. Внутренний голос опять шептал, что надо ковать железо. Надо только придумать, с чего начать. Чувство готово вылиться наружу. Надо только найти ключик.
— Чем-чем, а скупостью я не грешу, — скромно сказал он.
— О нет.
— Деньги я люблю, не отрицаю, но…
— Деньги все любят.
— Все?
— Все.
— И вы?
— Конечно, и я.
— Возьмите мои, — сказал мистер Фрисби.
Он прошагал к телефону, поднял трубку и что-то пролаял в нее, чтобы скрыть непривычное смущение. Не будь его щеки выдержаны в крепком маринаде, они бы зарделись. Он сказал не совсем то, что хотел. Он искал слова понежнее и поромантичнее. Но как вышло, так и вышло. Предложение поставлено на повестку дня и пусть там стоит, рассудил мистер Фрисби.
— Роббинс? Немедленно приезжайте в Гросвенор-хаус, Роббинс. Прямо сейчас. Мне надо с вами повидаться.
Леди Вера с лукавой улыбкой смотрела ему в спину. Она имела опыт выслушивания несуразно сформулированных предложений. Покойный полковник Арчибальд Мейс одним прекрасным летним днем сфабастал ее руку, полиловел и буркнул: «Ну, что?». По сравнению с ним мистер Фрисби выказал необыкновенное красноречие.
— Ну? — сказал мистер Фрисби, водружая трубку на место и поворачиваясь к леди Вере.
— Вы с ним договоритесь? — вместо ответа спросила леди Вера.
Мистер Фрисби коротко кивнул.
— Он-то мне возражать не станет. Леди Вера улыбнулась.
— Я тоже.
— Вера! — вскричал мистер Фрисби.
— Патерсон! — вскричала леди Вера.
— Не называй меня Патерсоном, — сказал мистер Фрисби, жарко дыша ей в затылок. — Я никому этого не говорил, только тебе, и надеюсь, дальше это не пойдет. Меня зовут Торквил.
Берри Конвею, который вприпрыжку бежал по зеленой траве к Чайному Домику, укрывшемуся в тени деревьев, Гайд-парк казался прекрасным, как никогда. Конечно, и сегодня, по обыкновению, толпы бездельников расположились на газонах, а дорожки на его пути были усеяны мусором, но такова уж магия любви, что и этот непременный антураж не вызывал у Берри ничего, кроме умиления. Собаки, числом двадцать семь, заливались на все голоса, но их лай отзывался в ушах Берри музыкой. Будь у него время, он бы подошел погладить каждого пса и раздал бы по шестипенсовику каждому бродяге. Но времени у него не было, поэтому он следовал своим путем.
Если бы Берри сказали, что его поведение при последней встрече с мистером Фрисби послужило причиной обострения его болезни, он бы крайне удивился и огорчился. Его распирала любовь к целому свету, и пятеро ребятишек, которые спросили у него по дороге, который час, вдобавок к информации получили премию в виде улыбки, столь лучезарной, что один из них, самый нестойкий, расплакался. А когда, приблизившись к Чайному Домику, он увидел сидевшую за столиком Энн, его радость достигла степени экстаза. Деревья заплясали вокруг него. Попугаи весело запели. Семья за соседним столиком, включая малыша в очках и бархатном костюмчике, показалась сошедшей с прелестной картины. Немало людей поспокойнее, чем Берри в эту минуту, отправились в дома скорби, чтобы пополнить контингент первостатейных горячечных больных.
Он перепрыгнул ограждение и в два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от Энн.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — отозвалась Энн.
— Вот и я, — сказал он.
— Да, — отозвалась Энн.
— Я опоздал? — спросил Берри.
— Нет, — ответила Энн.
Горячность Берри Конвея понизилась на градус-другой. Его как будто слегка осадили. Почти восемнадцать часов прошло с тех пор, как он в последний раз виделся с этой девушкой, и не мог удержаться от мыслей о благоприятном развитии их отношений. Конечно, в общественном месте девушки должны сдерживать эмоции. Вскочи сейчас Энн с места, чтобы поцеловать его, малыш за соседним столиком, несомненно, осложнил бы ситуацию, громко спросив: «Мама, а чегой-то они делают?» Нет, вполне понятно, почему она не вскочила и не бросилась ему на шею.
Однако — и это уже не спишешь на приличия — она могла бы ему улыбнуться, даже улыбнуться с тихой нежностью — и не сделала этого. Лицо ее было серьезным. Будь Берри не в столь экзальтированном состоянии, он счел бы выражение ее лица враждебным. Никакой улыбкой и не пахло. Губы ее были крепко сжаты, а глаза смотрели в сторону. Смотрели они на крохотного, но довольно сердитого пекинеса, сидевшего у стола в ожидании подачки.
Любовь обостряет чувства. Берри понял, в чем было дело.
— Я опоздал, — виновато сказал он.
— Нет, — ответила Энн.
— Прости, пожалуйста, — сказал Берри, — мне надо было кое-куда забежать по пути.
— Вот как? — спросила Энн.
Даже глядя на мир сквозь розовый туман, Берри почувствовал, как стремительно падает градус его счастья. Он проклинал себя за непунктуальность. «Вот так, — думал он, — гибнут в зародыше нежные чувства. Люди договариваются встретиться с девушкой в Чайном Домике ровно в пять, а сами болтаются черт знает где и являются в пять ноль одну или пять ноль две. А тем временем бедная девушка ждет, ждет и ждет, умирая от жажды…»
Все понятно. Наконец-то все прояснилось. Чай! Конечно. Эта мысль принесла ему облегчение. Холодность Энн не означает ничего плохого. Она не значит, что Энн хорошенько подумала и решила, что Берри ей не подходит. Она значит только, что Энн хотелось выпить глоток чаю, причем немедленно.
Он громко постучал по столу.
— Чаю! — скомандовал он. — На двоих. И побыстрее. И еще пирожных и всего такого.
Энн наклонилась и погладила песика. Берри решил, что, пока не принесут чай, лучше поговорить о чем-нибудь постороннем.
— Хороший денек, — сказал он.
— Да, — согласилась Энн.
— Симпатичный песик, — сказал Берри.
— Да, — ответила Энн.
Берри решил помолчать. Разговор явно не клеился. Он дивился странной власти этого зелья — чая, отсутствие которого способно превратить веселенькую девушку в угрюмую молчунью. Он предвкушал мгновение между двумя глотками, которое преобразит Энн в нежнейшее существо, каким она была накануне вечером.
Он откинулся на спинку стула и попытался расслабиться, глядя на серебряные воды Серпантина. С берега доносилось утиное кряканье. Очень скоро он и преобразившаяся Энн будут бросать им крошки. Только бы скорее принесли этот чай.
— Ага! — воскликнул он.
К ним приближалась официантка с подносом.
— Вот и чай, — объявил он.
— Ага, — сказала Энн.
Он смотрел, как она наполняет чашку. Смотрел, как она пьет. Разуверившись в ожиданиях, решил возобновить беседу.
— Мне ужасно неприятно, — сказал он, — что заставил тебя ждать.
— Я только что пришла, — сказала Энн.
— Мне надо было кое-кого повидать…
— Кого же?
— Да так, одного человека.