Страница 5 из 148
— Да Господи! — воскликнула Моника. — В Рочестер-Эбби никакие звонки не работают со времен Эдуарда Седьмого[2] по крайней мере. Дядя Джордж, если ему нужно было позвать кого-нибудь из домашнего персонала, запрокидывал голову и выл, как койот.
— Это когда ему требовалось надеть чужие сапоги?
— Надо просто толкнуть дверь и войти. Что я сейчас и проделаю. А ты принеси веши из машины.
— И куда их поставить?
— Пока на пол в холле, — ответила Мук. — А позже отнесешь наверх.
Моника переступила через порог и вошла в гостиную слева от дверей. В этой комнате во времена ее детства концентрировалась почти вся жизнедеятельность Рочестер-Эбби. Как и в других старинных английских домах таких же размеров, в Рочестер-Эбби имелось много высоких парадных покоев, которыми никогда не пользовались, а также библиотека, куда изредка заходили, и эта гостиная, место встречи всех и вся. Здесь в раннем детстве Моника сидела и читала «Газету для девочек» и здесь же, пока не запретил дядя Джордж, обладавший обостренным обонянием, она держала своих белых кроликов. Это была просторная, уютная, слегка облезлая комната со стеклянными дверями, выходящими на террасу и дальше в сад, через который, как мы уже знаем, протекала речка.
Моника стояла, оглядываясь вокруг и вдыхая старый знакомый аромат табака и кожи и, как всегда, испытывая грустную радость и сожалея о том, что никак нельзя пустить часы в обратную сторону, а в это время из сада в комнату вошла девушка в рабочем комбинезоне, на миг в изумлении застыла при виде ее, а затем восторженно взвизгнула:
— Маленький Мук… Дорогая! Моника обернулась.
— Джил, мой ангел!
И они бросились друг дружке в объятия.
Глава III
Джил Уайверн была молодая, очень миловидная девушка, слегка присыпанная веснушками, и по всему видно, что деловая и толковая. Комбинезон на ней выглядел как военный мундир. Ростом она, как и Моника, была невеличка, и один интеллектуальный поклонник в неопубликованном стихотворении уподобил ее танагрской статуэтке.[3] Сравнение это, однако же, хромает, поскольку танагрские статуэтки, при всех их достоинствах, довольно статичны, тогда как Джил была подвижная и энергичная. Она обладала пружинистой походкой и в свое время в школе с успехом играла правым крайним в хоккейной команде.
— Милая моя Мук! — проговорила она теперь. — Это в самом деле ты? Я думала, ты на Ямайке.
— Сегодня утром вернулась. Прихватила в Лондоне Рори и на машине сюда. Он там, у крыльца, вытаскивает вещи.
— Как ты загорела!
— Ямайский пляж. Я три месяца работала над этим загаром.
— Тебе к лицу. А Билл не говорил, что ждет вас сегодня. Ты вернулась раньше времени?
— Да, я прервала свои разъезды более или менее досрочно. Мои средства, столкнувшись с нью-йоркскими ценами, тихо скончались. А вот и король торговли.
Вошел Рори, отирая платком пот со лба.
— Что там у тебя в чемоданах, моя милая? Свинец? — Заметив Джил, он замолчал и уставился на нее, наморщив лоб. — Здравствуйте, — произнес он неуверенным тоном.
— Ты ведь помнишь Джил Уайверн, Рори?
— Да, конечно. Джил Уайверн. Само собой. Как ты справедливо заметила, это Джил Уайверн. Ты рассказала ей про свой загар?
— Она сама заметила.
— Действительно, бросается в глаза. Она говорит, что загорала вся без ничего, — доверительно сообщил он Джил. — Старозаветный муж мог бы кое о чем задуматься, а? Но важно разнообразие. Так вы, значит, Джил Уайверн? Как вы выросли!
— С каких пор?
— С тех… с тех пор, как начали расти.
— Вы ведь представления не имеете, кто я, верно?
— Ну, этого я бы не сказал…
— Я вам напомню. Я была на вашей свадьбе.
— Для этого вы слишком молоды.
— Мне было пятнадцать. Меня поставили смотреть за собаками, чтобы не прыгали на гостей. Шел, как вы наверно помните, проливной дождь, и у них лапы были в грязи.
— Бог ты мой! Теперь я вас вспомнил. Значит, вы и есть та противная девчонка? Я тогда заметил, как вы вертитесь под ногами, и еще подумал, ну и пугало!
— Мой муж славится утонченными манерами, — вмешалась Моника. — Его нередко называют современным графом Честерфилдом.[4]
— Я как раз собирался добавить, — самодовольно возразил Рори, — что она за это время заметно улучшилась с виду, так что, как мы видим, никогда не следует отчаиваться. А после того случая мы разве больше не встречались?
— Встречались спустя год или два, когда вы здесь гостили летом. Я тогда только начала выезжать и, должно быть, выглядела еще противнее прежнего.
Моника вздохнула.
— Ах, эти выезды в свет! Старый добрый рынок невест! Так и вспоминаешь собственную молодость. Очки долой, зубные пластинки вон!
— Затянуться, чтобы где надо, было выпукло, а где надо, впукло, — последовал вклад Рори, и Моника строго взглянула на мужа.
— А тебе-то откуда известны такие подробности?
— Да так, бываю в нашем Отделе дамского белья. Джил рассмеялась.
— Мне лично больше всего запомнились панические семейные советы на тему о моих хоккейных руках. Я должна была часами ходить, держа руки над головой.
— Ну, и каков результат? Оправдались затраты?
— В каком смысле?
Моника, доверительно понизив голос, растолковала:
— В смысле жениха. Подцепила что-нибудь стоющее?
— На мой взгляд, да. Собственно говоря, вы, сами того не ведая, залетели в высокие сферы. Перед вами не кто-нибудь, а будущая графиня Рочестерская.
Моника восторженно взвизгнула.
— То есть вы с Биллом помолвлены?
— Вот именно.
— Давно?
— Уже несколько недель.
— Я страшно рада. Вот уж не думала, что у Билла хватит ума на это.
— Действительно, — со свойственным ему тактом подтвердил Рори. — Событие, которому нельзя не удивиться. Билл, насколько я помню, всегда предпочитал пухленьких, пышнотелых красоток. Я был свидетелем многих его страстных увлечений особами, выглядевшими как помесь Царицы фей с чемпионом по классической борьбе. Была одна хористочка в мюзик-холле «Ипподром»…
Тут ему пришлось прервать этот поток увлекательных для невесты воспоминаний, чтобы громко охнуть, поскольку Моника предусмотрительно лягнула его по лодыжке.
— Расскажи нам, дорогая, как это произошло? — попросила она. — Неожиданно?
— Да, совершенно неожиданно. Он помогал мне дать корове болюс…
Рори вытаращил глаза.
— Что дать корове?
— Болюс. Это такая большая пилюля, которую дают коровам. И не успела я опомниться, как он вдруг схватил мою руку и говорит: «Слушай, когда мы с этим управимся, ты выйдешь за меня замуж?»
— Какое красноречие! Рори, делая мне предложение, сказал только: «Э-э, как насчет того, чтобы, а?…»
— Да, а перед тем еще три недели репетировал, — уточнил Рори. Он снова наморщил лоб, явно пытаясь что-то сообразить. — Этот болюс, пилюля, про которую вы сейчас говорили… Я не вполне понял. Вы давали его корове, верно?
— Да, больной корове.
— Ах, больной корове? Тут я чего-то недопонимаю. Необходимо кое-что уточнить. Почему, собственно, вы давали болюс больной корове?
— Это моя работа. Я местный ветврач.
— Кто-кто? Не хотите ли вы случайно сказать, что вы ветеринар?
— Именно. Дипломированный специалист. Мы все теперь трудящиеся.
— Рори с умудренным видом кивнул.
— Глубоко верно. Я и сам солдат армии труда.
— Рори работает в «Харридже», — уточнила Моника.
— Правда?
— Старший продавец в секции «Шланги, газонокосилки и поилки для птиц», — пояснил Рори. — Но это лишь временно. Ходят упорные слухи о повышении по службе и переводе в секцию «Стекло, фигурки и фарфор». А оттуда всего лишь шаг до «Дамского белья».
— Мой герой! — Моника нежно поцеловала мужа. — Держу пари, они там все позеленеют от зависти.
2
…не работают со времен Эдуарда Седьмого — английский король Эдуард Седьмой, сын королевы Виктории, находился на престоле с 1901 по 1910 гг.
3
…уподобил ее танагрской статуэтке — Танагрские статуэтки — небольшие терракотовые фигурки из раскопок некрополя древнегреческого города Танагра, отличаются тонкостью лепки и раскраски; датируются IV в. до н. э.
4
…современным графом Честерфилдом — Филип, граф Честерфилд (1694–1773) — дипломат и писатель, автор книги «Письма сыну», считался воплощенным идеалом хорошего тона.