Луна предателя

По крайней мере так он думал.

На пятый день переговоров к дверям подошел мальчик-подросток и спросил Серегила. На мальчике не было сенгаи, себя он не назвал; он просто вручил Серегилу сложенный лист пергамента и ушел.

Рядом не было никого, кроме двоих часовых-Ургажи, и Серегил порадовался этому, когда развернул пергамент. В записке, написанной знакомым элегантным почерком, значилось:

«Сегодня ночью у Чаши Ауры. Приходи один, когда луна будет в зените». Внутрь был вложен знак: маленькая синяя с красным шелковая кисточка. Серегил внимательно рассмотрел ее и улыбнулся про себя, обнаружив несколько красноречивых более темных ниток.

Алека эта новость совсем не порадовала, когда вечером Серегил показал ему записку.

— Чего хочет от тебя Юлан? — с подозрением спросил он.

— Не знаю, но держу пари: Клиа не повредит, если я это выясню.

— Мне не нравится это «приходи один»,

— Я очистил его имя от подозрений, — хмыкнул Серегил. — Не станет же он теперь убивать меня; и уж особенно после того, как в мои руки попали и записка, и кисточка.

— Ты собираешься сказать обо всем Клиа?

— Ты можешь рассказать ей после того, как я отправлюсь на свидание; да и всем остальным тоже.

Ночь была ясной и тихой. Отражение полной луны лежало на поверхности Вхадасоори, как жемчужина в оправе из гагата.

Серегил вошел внутрь кольца из каменных гигантов и медленно двинулся к колонне с Чашей. Сначала ему показалось, что он явился первым: заставить другого ждать — проявление силы. Потом у него на глазах отражение луны всколыхнулось и на мгновение исчезло: с противоположной стороны пруда по воде скользнула темная фигура. Старые страхи ожили в Серегиле, но это не был демон, вызванный некромантом.

Юлан грациозно развернулся у берега и ступил на камни. Его темная мантия сливалась с окружающим мраком, и бледное лицо и серебряные волосы казались в лунном свете плывущей в воздухе храмовой маской.

Хоть Серегил и не доверял вирессийцу, он не мог не восхититься стилем, в котором тот обставил свое появление.

— Мне казалось, что мы с тобой еще когда-нибудь поговорим, кирнари.

— Так же казалось и мне, Серегил из Римини, — ответил Юлан, беря его под руку. — Пойдем, прогуляемся.

Они медленно двинулись вдоль края воды, словно хорошие друзья. Серегилу нетрудно было представить на своем месте Торсина. Ощущал ли старый посол силу, которая исходила от этого человека, как жар от кузнечного горна? Такое соседство смущало Серегила, он остановился и высвободил руку.

— Не хотел бы быть грубым, но час поздний, и я не сомневаюсь, что ты позвал меня сюда не ради того, чтобы насладиться моим обществом.

— Такое могло бы случиться, — возразил Юлан. — Ты — очень интересующий меня молодой человек. Уверен, что ты мог бы рассказать много захватывающих историй.

— Только с арфой в руке и за хорошую плату. Чего ты хочешь?

Юлан рассмеялся.

— Ты и вправду стал вести себя как тирфэйе. Впрочем, меня это устраивает. Мне нравятся тирфэйе и их нетерпение — оно бодрит. Я буду вести себя так же и скажу все напрямик. Скаланцы все еще хотят, чтобы Гедре был открыт, не так ли?

«Ах, ну вот наконец он и дошел до дела!»

— Да, и я предполагаю, что Коратана вы находите менее ловким дипломатом, чем его сестру.

— Я этого и ожидал, как только услышал, что он направляется в Гедре с военными кораблями, — безразлично протянул кирнари, глядя на луну.

Серегил не схватил столь очевидной приманки. Или Юлан знает, какой приказ был отдан принцу, или блефует, рассчитывая выпытать нужные сведения. Имея дело с таким, противником, в ответ лучше всего помалкивать.

Юлан склонил голову к плечу, глядя на Серегила и делая вид, что не замечает его сдержанности.

— Ты умен и мудр не по летам. Мудр достаточно, чтобы понимать: у меня хватит и сил, и воли противиться договору со Скалой до тех пор, пока пленимарский флот не захватит гавань Римини, а ваш прекрасный город не поглотит пламя. Я наблюдал за этим вашим принцем. Не думаю, что ему хватит проницательности это понять, но ты-то понимаешь, и к твоим словам он прислушивается.

— Я не могу сказать ему, чтобы он бросил все это дело. Гедре необходим Скале.

— Не сомневаюсь. Поэтому-то я и готов согласиться на тот договор, который мы обсуждали с Торсином перед его ужасной кончиной. Райш может быть мертв и требования тетсага соблюдены, но уверяю тебя: немногие в лиасидра посочувствуют теперь Акхенди. Новый кирнари, Сулат-и-Эрал, — зеленый юнец, не пользующийся поддержкой влиятельных людей. На твоем собственном клане тоже лежит тень, хотя я уверен, что Адриэль-а-Иллия сделает все от нее зависящее, чтобы обелить имя Боктерсы. Однако очень многие готовы использовать пример ее бывшего брата как обоюдоострое оружие. Разве история твоей жизни не служит доказательством правоты тех, кто не желает никаких контактов с тирфэйе? Разве Лхаар-аИриэль не воспользуется случаем задрать свой покрытый татуировкой нос и завопить: «Смотрите, что получается из общения с чужестранцами!» И еще, конечно, вопрос насчет чести новой царицы… Мы все этим очень озабочены.

— Мне все время хотелось узнать, кирнари, сколько ты заплатил пленимарцам за сведения о той истории? Юлан поднял брови.

— Я получил их как плату за мои услуги. Пленимарцы очень озабочены тем, чтобы пролив Бал оставался открыт для их кораблей и их торговли. Скаланцы не единственные, кто нуждается в припасах для этой вашей глупой войны.

Сердце Серегила оборвалось, хотя на самом деле чего-то подобного он ожидал.

— Ты хочешь сказать, что все время поддерживал пленимарцев? Что для скаланцев надежды нет?

— Все не так безнадежно, друг мой. Я предлагаю тебе компромисс и свою поддержку. Требуйте временного открытия Гедре — скажем, до конца войны. Я благодарен тебе за то, что ты очистил от подозрений мое имя, и поэтому скажу: это лучшее, на что вы можете рассчитывать. Или ваш неудачный роман с Акхенди заставил вас забыть, ради чего вы сюда явились? Клиа ведь собиралась не оспаривать Эдикт об отделении, а получить помощь в войне.

— Можем ли мы рассчитывать на это? — спросил Серегил.

— Ты же знаешь, что нужно делать, мой умный друг. Ты искусно играешь на арфе и умеешь касаться нужных струн. Согласись исполнять мою мелодию, и я окажу тебе поддержку.

— И какие же стихи ты хочешь положить на свою мелодию? За какие струны нужно дернуть?

Призрачное лицо придвинулось ближе, но глаза Юлана остались в тени.

— Я хочу только одного: чтобы Виресса осталась открытым портом. Уважай это мое желание, и я постараюсь доставить вам все прочее, в чем вы нуждаетесь.

— Сомневаюсь, что ты смог бы сделать что-нибудь с пленимарскими военными кораблями, блокирующими пролив Бал, — сказал Серегил с хитрой улыбкой. Ответная улыбка кирнари заставила его вновь обрести серьезность. — Или все-таки смог бы?

— Вирессийцы способны очень на многое, если захотят. Мы никогда не пренебрегали торговлей со Скалой как с надежным партнером. Что ты скажешь на то, чтобы возобновить наши связи?

— Я не могу решать за Клиа и Коратана, — уклончиво ответил Серегил.

— Конечно, нет, но ты можешь с ними поговорить.

— А что мы скажем акхендийцам и гедрийцам? Что дни их процветания будут сочтены?

— Я уже беседовал с Риагилом и Сулатом, Они согласны с тем, что пол— яблока лучше, чем никакого яблока вовсе. В конце концов, даже в Ауренене время и смерти многое меняют. Кто знает, к чему приведет эта маленькая трещинка в Эдикте? Для нашего народа больше всего подходят медленные перемены. Так было всегда.

— То есть чтобы все осталось неизменным достаточно долго и Виресса сохранила свою власть?

— Тогда я умер бы довольным. Серегил улыбнулся.

— Я уверен, что очень многие желали бы этого, кирнари. Я поговорю со скаланцами. Есть, правда, еще одна вещь, которую я хотел бы узнать. Это ты сообщил пленимарцам, где лучше всего устроить засаду, когда мы плыли сюда?

Юлан укоризненно поцокал языком.