Крадущаяся Тьма

Алек ответил ей изящным поклоном.

— Насколько мне известно, его расписание арестов составлено с таким расчетом, чтобы до завтра его этим не беспокоили, госпожа.

«Молодец, благородный Алек», — подумал Серегил улыбаясь.

Краем глаза он заметил, как собравшиеся обменялись многозначительными взглядами. Многие в Римини знали, что всего несколько недель назад Серегил в цепях был брошен в тюрьму. Своей шуткой Килит лишила инцидент мрачного оттенка, разрядив атмосферу.

— Серегил, располагайся — садись рядом с адмиралом Нирейдианом, — предложила Килит, указывая на кресло рядом с дородным чернобородым аристократом. — Он теперь занимается оснащением царского флота для захвата вражеских судов, и я уверена, тебе будет интересно об этом послушать. Благородный Алек, садись поближе ко мне — нам нужно познакомиться получше. Но сначала я всех друг другу представлю: это его светлость адмирал Нирейдиан-и-Гортос, а госпожа Тициана-а-Ревва и госпожа Брина-а-Урсил — дамы из свиты царицы. Господин Ариус-и-Рафаэль сопровождает сегодня мою дорогую подругу — благородную Ириэль-а— Никирию.

После паузы Килит положила руку на плечо женщины в военной форме.

— Это — капитан Джулена-а-Исаи из пехотного полка Белого Сокола, только недавно почтившая своим присутствием мой салон.

Серегил посмотрел на нее с приличествующим случаю любопытством: поговаривали, что это самая последняя возлюбленная прекрасной Килит.

— Друзья, вы все знаете благородного Серегила-иКорита, — продолжала любезная хозяйка. — А этот очаровательный молодой человек — его протеже, благородный Алек-и-Гарет из Айвиуэлла. Его покойный отец принадлежал к майсенскому знатному роду, насколько мне известно.

Состряпанная на живую нитку генеалогия Алека вызвала, как он и надеялся, мало интереса. Предоставив юноше учиться светскому обхождению под руководством искусной Килит, Серегил переключил внимание на других гостей, ожидая интересного улова.

— Я думаю, война окажется облегчением для принцессы Фории, — говорила госпожа Тициана. Будучи смотрительницей гардероба царицы, она была ценным и обычно надежным источником информации. — На ней все еще лежит тень, знаете ли, после того ужасного происшествия — самоубийства наместника… Ох, благородный Серегил, прости меня! Я совсем не хотела проявить бестактность…

— Вовсе нет, моя дорогая. — Серегил расправил складку на своем черном плаще. — Меня полностью оправдали, так что моя репутация подмочена не больше, чем обычно.

По тесному кружку собравшихся пробежал смешок. Серегил всегда старательно следил за тем, чтобы производить впечатление очаровательного, но беспутного изгнанника, нашедшего пристанище в Римини. Хотя его дальнее родство с царской фамилией обеспечивало ему доступ в большинство аристократических салонов, обычно считалось, что благодаря иностранному происхождению и легкомыслию он ничего не смыслит в сложных придворных интригах. В результате его не принимали всерьез, а потому не стеснялись при нем сплетничать.

— Так вот, — продолжала Тициана, — не удивлюсь, если отправка на войну будет облегчением для Фории. Ничто так не укрепляет популярность, как одна-две победы. И между нами говоря, Фории совсем не будет лишней поддержка народа, даже если забыть об этих последних неприятностях. Наследница трона, сама не имеющая детей, — всегда… в не очень устойчивом положении.

— Но она прекрасная воительница — никто лучше ее не командует кавалерией, — заметила капитан Джулена.

Адмирал Нирейдиан откинулся в кресле и сплел пальцы на объемистом животе.

— Это верно, но ей не удастся продемонстрировать свои прекрасные качества, если только пленимарцы не окажутся такими дураками, что попробуют захватить Майсену. Сила Пленимара — его флот, так было всегда. Я так и сказал царице, и она с этим согласилась. Так что сейчас уже укрепляются фортификационные сооружения Нижнего города.

— Только вчера я слышала, как царица Идрилейн приказала доставить две сотни подвод лучшей красной глины из Пиоруса для выравнивания склонов ниже цитадели, — пропищала госпожа Брина. — Этого не делали со времен ее прапрабабки.

— Но ведь не окажутся же пленимарцы столь дерзки, чтобы напасть на Римини? — пробормотал Серегил, пригубливая вино.

Адмирал бросил на него покровительственный взгляд.

— Им случалось делать это раньше.

— Так, значит, вы готовитесь встретить их во всеоружии. Это, должно быть, огромная работа.

— Думаю, я повидался уже с каждым моряком, рыбаком, пиратом, который только плавал до пролива Бал! — ответил адмирал. — Гавани теперь просто кишат ими. Да и каперами тоже. Это ведь очень прибыльное дело. Ты не думал о том, чтобы снарядить корабль, благородный Серегил?

— Это звучит как весьма привлекательное сочетание патриотизма с выгодой. Пожалуй, стоит подумать над такой возможностью.

— Корабль уже не так легко раздобыть, должен предупредить тебя. Все верфи в Скале загружены под завязку:

старые суда переоснащаются, новые строятся. Но самое трудное — это найти надежного капитана.

— Но ведь война формально еще не объявлена. Как может царица посылать каперов, не опасаясь спровоцировать врага? Ведь не хочет же она преждевременно вызвать конфликт?

Нирейдиан выпрямился в кресле.

— Я уверен, что царица не предпринимает ничего, что не было бы в интересах Скалы.

— Ну конечно, — пробормотал Серегил. — То обстоятельство, что царица поручила такое важное дело тебе, вполне доказывает его значение для государства.

Алек с облегчением вздохнул, когда госпожа Килит занялась остальными своими гостями. Придуманных семейных историй у него было не так уж много, а вести легкую болтовню юноша еще не научился. На его счастье, никто из собравшихся особенно им не заинтересовался.

Серегил все еще беседовал с толстым адмиралом, и Алек, опершись локтями на ограду ложи, принялся смотреть на начавшееся представление.

Ряды лож, в одной из которых он сидел, тянулись по южной стороне храмовой площади, как раз перед рощей, посвященной Далне. На противоположной стороне такие же ложи частично загораживали ряды фонтанов и изящные разноцветные арки храма Астеллуса, а храм Иллиора на восточной стороне был не виден за боковой стеной ложи.

Охраняемые солдатами дорожки, соединяющие храмы, делили площадь по диагонали. Одетые в черное участники праздника, не принадлежащие к аристократии, уже заполнили все открытое пространство и набились под портики. Над головами людей пролетали чайки, мешаясь со стаями коричневых горлиц, живущих в роще Далны:

Прямо перед глазами Алека на фоне пылающего заката возвышалась черная громада храма Сакора. Между квадратными колоннами его портика лежали широкие полосы света, высвечивая гонги, висящие между колоннами.

Внутри храма высился алтарь из полированного черного камня. На нем пылал огонь, выхватывая из темноты огромный золотой щит, подвешенный как раз за алтарем. Как заранее объяснил Алеку Серегил, это была Эгида Сакора. В высоту щит имел двадцать футов, а символ Сакора на нем — восходящее солнце — блистал сотнями великолепно отшлифованных рубинов, так что в мерцающем свете казался полным жизни.

На широких ступенях лестницы, ведущей к храму, был выстроен почетный караул; где-то в этой безликой массе находилась и Бека Кавиш — ее полк всегда нес службу в Скорбную Ночь. Алек немного ей завидовал. Солдатская служба казалась такой простой по сравнению с его собственными обязанностями: никакого притворства, никаких переодеваний, лишь честь, долг, мужество, братство товарищей по оружию.

— По-моему, в Майсене празднество Сакора не такое пышное, — прервал его размышления голос госпожи Килит.

— Конечно, нет, госпожа. — Алек говорил громко, чтобы его услышал Серегил. — Даже праздник урожая в конце ритина не сравнится с этим.

— Благородный Серегил объяснил тебе, конечно, что символизирует гашение всех огней?

— Да. Мне кажется, эту ночь нелегко перенести.

— Для солдат на часах она очень утомительна, — сказала Килит, бросая на Джулену сочувственный взгляд, и Алек догадался, что капитану предстоит вскоре вернуться к своему отряду. — Но для нас — остальных — это время развлечений Вечеринки при луне, игры в темноте. Для влюбленных эта ночь прекрасна Говорят, половина населения Римини обязана своим рождением именно Скорбной Ночи.