Крадущаяся Тьма

Где только не странствовал его разум за эти недели, снова и снова возвращаясь на круги своя в поисках решения, которое принесло бы ему умиротворение… Сегодня, глядя в лицо крохотного сына Микама, Серегил неожиданно почувствовал, что ему наконец дан знак, которого он так долго ждал. Теперь, когда последняя нить, связывавшая его с прошлым, больше не держала его, можно было уйти.

За час до рассвета Серегил выскользнул из постели и тихо оделся. Вскинув на плечо свой потрепанный мешок, он достал из тайника за шкафом небольшой сверток, потом прикрыл ставни: утренний свет не должен разбудить Алека, пока сам Серегил не будет уже далеко.

Миновав своей обычной бесшумной походкой спящих в холле слуг, Серегил вошел в спальню Микама. Там все еще горел ночник. Серегил взглянул на своего старого друга, спокойно спящего в объятиях жены. Микам был дома.

Серегил положил в ногах постели свиток пергамента и несколько маленьких мешочков с драгоценностями, предназначенными для каждого из детей Микама. Уже направляясь к двери, он помедлил у колыбели.

Крошка Герин лежал на спине, раскинув ручки. Серегил пощекотал кончиком пальца маленький кулачок, удивляясь шелковистости тонкой кожи. Герин пошевелился и, не просыпаясь, довольно зачмокал.

«Через двадцать лет ты будешь таким же юношей, каким был твой отец, когда я впервые его повстречал, — мысленно сказал ему Серегил, касаясь кудрявых рыжих волос. — Что я почувствовал бы, встреться мы с тобой тогда?»

Серегил прогнал эту мысль и поспешно вышел из комнаты. Он не вернется, ни через двадцать лет, ни вообще когда-нибудь. Таков его долг перед ними всеми.

Оставить Алека было даже труднее, чем он думал. Наперекор собственной воле Серегил подошел к открытой двери комнаты, которую они делили столь невинно, прекрасно понимая, что, стоит Алеку хотя бы открыть глаза, для него все будет потеряно.

Алек спал, свернувшись калачиком, его светлые волосы разметались по подушке. Глухая боль сжала сердце Серегила:

он подумал о всех ночах, когда его убаюкивало это тихое дыхание, обо всем, что могло бы быть… Тугой комок в горле чуть не задушил его.

«Если бы только Нисандер не…»

Серегил положил на пороге несколько свитков пергамента: письмо, короткое, потому что писать его было слишком больно; документы, делающие Алека из Айвиуэлла наследником всего имущества благородного Серегила; список имен и перечень секретов, а также соответствующие бумаги. Все было старательно рассортировано. Когда Алек познакомится с содержанием документов, он обнаружит, что даже за вычетом того, что завещано Микаму и еще немногим друзьям, он стал одним из самых богатых наследников в Скале.

«Прощай, тали».

Звезды на небе побледнели, когда Серегил вывел Цинрил на дорогу. Оказавшись достаточно далеко от дома, чтобы стук копыт никого не разбудил, он вскочил в седло и пустил лошадь галопом. Теперь ему стало немного легче: он скакал в одиночестве в свете раннего утра, и теплый воздух, полный аромата цветущего шиповника, овевал его лицо.

С реки взлетела стайка диких гусей. Серегил почти видел на берегу Алека, выманивающего из воды Заплатку кусочком кожи. Мальчик был так полон невинности и добрых намерений; зачем же нужно было приложить столько усилий, чтобы лишить его всего этого?

Серегил въехал на мост и натянул поводья. От воды поднимался туман, его пряди золотили первые солнечные лучи. Он похож, подумал Серегил, на волшебную дорогу, ведущую в неведомую страну. Достав из сапога кинжал, Серегил попробовал ногтем острое как бритва лезвие и снова взглянул на блестящую поверхность воды.

Что ж, дорога не хуже любой другой.

Что-то коснулось руки Алека, и он приоткрыл один глаз, ожидая увидеть Иллию или одну из собак.

Рядом с постелью стоял Нисандер.

— Догони его, — прошептал он; голос его был еле слышен, словно долетел откуда-то издалека.

Алек привстал, его сердце бешено колотилось. Нисандер исчез, да и был ли он? Что еще хуже, отсутствовал Серегил. Алек провел рукой по постели. Простыни были холодными.

Был ли то сон или видение, но предостережение Нисандера с каждой секундой тревожило Алека все больше.

«Совсем как той ночью, когда я возвращался в гостиницу…»

Вскочив с постели, Алек натянул штаны и рубашку и бросился к двери. Его босая нога что-то задела: это оказались несколько свитков пергамента, перевязанные тесемкой. Развязав ее, Алек быстро взглянул на знакомый летящий почерк, покрывающий первый лист.

«Алек, тали, не забывай меня и постарайся…» — Проклятие! — Свитки разлетелись по всей комнате. Алек помчался к конюшне.

Не стоит надеяться, что Серегил ушел пешком; действительно, Цинрил не было в ее стойле. Вскочив на неоседланную Заплатку, Алек стал искать на дороге следы Цинрил и скоро нашел их: хорошо ему знакомые отпечатки слегка искривленного правого заднего копыта. Следы ясно отпечатались в пыли за воротами.

Пустив Заплатку галопом, Алек поскакал вниз с холма, пересек мост и остановил лошадь на пересечении двух дорог, высматривая, по какой из них поехал Серегил.

Но никаких следов Цинрил здесь не было. Тихо сыпля проклятиями, Алек спешился и присмотрелся внимательнее, потом вернулся к мосту и оглядел склон в надежде обнаружить красноречивые следы на покрытых росой лугах. Тоже ничего; не было следов и на тропе, ведущей в холмы. Алек уже собрался вернуться и разбудить Микама, когда его внимание привлек блеск мокрой гальки на берегу реки выше моста.

«Ты отправился по руслу реки, ах ты, пронырливый ублюдок!» — подумал Алек со смесью гнева и восхищения. Мост был слишком низкий, чтобы под ним можно было проехать, да ниже по течению и не было никаких следов. Выше же лежал пруд Беки, где жили выдры и откуда начиналась тропа к той несчастливой седловине, по которой Алек добирался в поместье Варника.

А дальше — весь широкий, дьявол бы его побрал, мир.

Снова вскочив на Заплатку, Алек поскакал в сторону холмов. Русло становилось уже, и скоро Алек обнаружил место, где Серегилу пришлось выбраться на тропу. Судя по следам, отсюда он пустил Цинрил вскачь.

Не обращая внимания на ветви, хлещущие по лицу и плечам, Алек снова погнал Заплатку галопом. Добравшись до поляны, окружающей пруд, он с облегчением и изумлением увидел на ней Серегила, неподвижно сидящего в седле, словно любуясь прекрасным утром.

Первой реакцией Алека на письмо Серегила было отчаянное желание найти его. Теперь он понял, что к этому примешивалась добрая порция злости. И когда Серегил поднял голову и взглянул на него с выражением удивления и настороженности, злость выплеснулась наружу. Так тот мог бы взглянуть на врага.

Или на незнакомца.

— Погоди!.. — крикнул Серегил, но Алек не обратил на это внимания Ударив пятками в бока Заплатки, он кинулся на Серегила и оказался рядом прежде, чем тот смог развернуть свою лошадь. Животные столкнулись, и Цинрил взвилась на дыбы, сбросив Серегила в воду. Алек соскочил с Заплатки и прыгнул в пруд следом за ним. Схватив Серегила за тунику, он рывком поднял его на колени и потряс перед его лицом скомканным пергаментом.

— Что это значит? — завопил он. — «Все, что есть у меня в Римини, теперь твое!» Это еще что такое?

Серегил поднялся на ноги и высвободился, не глядя Алеку в глаза.

— После всего, что произошло… — Он умолк и глубоко вздохнул. — После всего случившегося я решил, что будет лучше, если я просто исчезну.

— Ты решил… Ты решил! — Алек в ярости вцепился в Серегила обеими руками и встряхнул его. Мятый пергамент упал в воду, поплыл, застрял на мгновение у камня, потом его подхватило течение. — Я отправился с тобой через полмира в Римини только потому, что ты попросил меня об этом! Я спас твою проклятую жизнь дважды еще по пути туда и уж не знаю сколько раз потом! Я сражался рядом с тобой против Мардуса и всей остальной нечисти. А теперь, проскулив все лето от жалости к себе, ты решаешь, что тебе лучше обойтись без меня?

Румянец вспыхнул на впалых щеках Серегила.