Страница 2 из 157
— О-хо-хо! — произнес я, изловив свои глаза и водворяя их на место. — Ну как, Дживс, что новенького в мире? У вас ведь в руках газета?
— Нет, сэр. Это путеводители из туристического агентства. Я подумал, может быть, вам будет интересно полистать.
— В самом деле, Дживс? — спросил я. — Вы действительно так подумали?
Последовало непродолжительное и, как я бы определил, многозначительное молчание.
Когда два человека с железной волей живут в тесном контакте друг с другом, конфликты между ними просто неизбежны, и именно такой конфликт разгорелся сейчас в доме Берти Вустера. Дживс вознамерился выманить меня в кругосветное путешествие, а мне даже думать об этом тошно. Я решительно заявил, что никуда не поеду, и все равно Дживс чуть не каждый день приносит мне пачки иллюстрированных проспектов, при помощи которых разные бюро путешествий соблазняют нас сняться с насиженных мест и мчаться черт знает куда любоваться красотами природы. Глядя на Дживса, я каждый раз представляю себе хорошо натасканного охотничьего пса, который упорно приносит в гостиную дохлых крыс и кладет на ковер, как ему ни объясняй, что в подобных услугах здесь не нуждаются, более того, они обременительны.
— Дживс, выкиньте эту блажь из головы, — сказал я.
— Путешествия чрезвычайно обогащают новыми познаниями, сэр.
— Я в новых познаниях не нуждаюсь, сыт по горло тем, что напичкали в меня, пока учился. А вот что с вами происходит, я отлично знаю. В вас снова проснулась кровь ваших предков, викингов. Вы жаждете вдохнуть соленый запах моря. Вы мысленно разгуливаете по палубе в белой капитанской фуражке. Возможно, кто-то прожужжал вам уши о танцовщицах острова Бали. Что ж, я вас понимаю, я вам даже сочувствую. Но все это не для меня. Я не позволю погрузить себя на океанский лайнер, пропади они все пропадом, и волочь вокруг света.
— Как вам будет угодно, сэр.
В его голосе я уловил легкую иронию: разозлиться он не разозлился, но был явно разочарован, и я дипломатично переменил тему.
— Эх, Дживс, и кутнули мы вчера!
— Хорошо провели время, сэр?
— Да уж, повеселились на славу. Гасси просил передать вам привет.
— Я высоко ценю его любезность, сэр. Надеюсь, мистер Финк-Ноттл был в добром расположении духа?
— О, лучше некуда, особенно если вспомнить, что близится час, когда он станет зятем сэра Уоткина Бассета. Слава Богу, что он, а не я, Дживс, могу лишь благодарить Всевышнего.
Произнес я это с большим жаром, сейчас объясню, почему. Нынешней весной, когда мы праздновали победу в гребных гонках,[2] я попал в суровые лапы Закона за попытку освободить голову полицейского от каски и, сладко проспав ночь на голой деревянной скамье в участке, был доставлен на Бошер-стрит и оштрафован на пять фунтов — на целых пять моих кровных фунтов. Мировой судья, который вынес этот возмутительно несправедливый приговор, — должен признаться, публика встретила его одобрительными возгласами, — был не кто иной, как старикан Бассет, папаша будущей невесты Гасси.
Как потом выяснилось, я оказался одной из его последних жертв, потому что буквально через полмесяца он получил от дальнего родственника очень неплохое наследство, оставил службу и перебрался жить в деревню. Так, во всяком случае, он сам представил дело, но лично я убежден, что это самое «наследство» он сколотил, прикарманивая штрафы. Хапнет у одного пятерку, хапнет у другого, третьего, глядишь, лет эдак через двадцать составился солидный капиталец.
— Вы ведь помните, Дживс, эту злобную тварь? Настоящий изверг.
— Возможно, сэр, в кругу своей семьи сэр Уоткин не столь суров?
— Сомневаюсь. Цепного пса в овечку не превратишь. Ну да черт с ним. Письма есть?
— Нет, сэр.
— Кто-нибудь звонил?
— Да, сэр. Звонила миссис Траверс.
— Тетушка Далия? Стало быть, она вернулась в Лондон?
— Именно так, сэр. Она выразила желание побеседовать с вами, как только вы сможете ей позвонить.
— Я сделаю лучше, — великодушно решил я. — Явлюсь к ней собственной персоной.
И спустя полчаса я поднялся по ступеням ее особняка. Старый теткин дворецкий Сеппинг распахнул передо мной дверь, и я вошел в дом, не подозревая, что всего через несколько минут буду втянут в передрягу, которая подвергнет фамильную честь Вустеров величайшему испытанию, какое только выпадало на долю представителей нашего славного рода. Я имею в виду эту кошмарную историю, в которой фигурировали Гасси Финк-Ноттл, Мадлен Бассет, папаша Бассет, Стиффи Бинг, преподобный Г. П. Пинкер (Растяпа), серебряный сливочник восемнадцатого века в форме коровы, а также маленький блокнот в кожаном переплете.
Нет, я не почувствовал приближение рокового поворота судьбы, даже слабая тень тревоги не омрачила моей безмятежной радости. Мне не терпелось увидеть тетю Далию — наверное, я уже говорил, что обожаю ее, она вполне это заслуживает, и, пожалуйста, не путайте ее с тетей Агатой, та настоящая ведьма, ничуть не удивлюсь, если узнаю, что она с хрустом жует бутылочные осколки и надевает сорочку из колючей проволоки прямо на голое тело. Манили меня в этот дом не одни только интеллектуальные наслаждения — всласть посплетничать с любимой теткой, — я к тому же пламенно надеялся, что сумею напроситься к ней на обед. Кулинарные изыски ее повара, француза Анатоля, способны привести в восторг самого взыскательного гурмана.
Дверь в примыкающую малую столовую была открыта, и, проходя мимо, я увидел, что дядя Том колдует над своей коллекцией старинного серебра. Конечно, надо бы с ним поздороваться, спросить, как желудок, ведь старикан страдает несварением, но соображения здравого смысла одержали верх. Мой дядюшка из тех зануд, что едва завидят племянника, хвать его за лацкан и ну просвещать по поводу серебряных подсвечников, античных лиственных узоров, венков, резьбы, чеканки, барельефов, горельефов, романского орнамента в виде цепи выпуклых овалов у края изделия, так что я счел за благо не провоцировать его. Прикусил язык и на цыпочках в библиотеку, где, как мне сообщили, расположилась тетя Далия.
Старушенция по самый перманент зарылась в ворох гранок. Всему свету известно, что сия изысканная дама — знаменитый издатель еженедельника для юных отпрысков благородных семейств, называемого «Будуар элегантной дамы». Однажды я написал для него статью под заголовком «Что носит хорошо одетый мужчина».
При моем появлении тетушка вынырнула из бумаг и в знак приветствия издала громкое «улюлю», как в былые времена на травле лис, когда она считалась самой заметной фигурой в «Куорне», «Пайтчли» и других охотничьих обществах, из-за которых лисы стали чувствовать себя в Англии довольно неуютно.
— Здорово, чучело, — произнесла она. — Зачем пожаловал?
— Насколько я понял, дражайшая родственница, вы изъявили желание побеседовать со мной.
— Но это вовсе не значит, что ты должен вломиться ко мне и оторвать от работы. Можно было все решить за полминуты по телефону. Но, видно, чутье тебе подсказало, что у меня сегодня дел невпроворот.
— Если вы огорчились, что я не смогу пообедать с вами, спешу вас успокоить: останусь с величайшем удовольствием, как всегда. Чем нас порадует сегодня Анатоль?
— Тебя — ничем, мой юный жизнерадостный нахал. К обеду приглашена Помона Грайндл, она писательница.
— Буду счастлив познакомиться с Помоной Грайндл.
— Никаких знакомств. Мы обедаем вдвоем, только она и я. Я пытаюсь уговорить ее дать нам для «Будуара» роман с продолжением. А ты, пожалуйста, сходи в антикварную лавку на Бромптон-роуд — она прямо за католическим собором, ты сразу увидишь, — и скажи, что корова — никуда не годный хлам.
Я ничего не понял. Было полное впечатление, что тетушка бредит.
— Какая корова? И почему она хлам?
— В лавке продается сливочник восемнадцатого века, в форме коровы, Том после обеда хочет его купить.
Я начал прозревать.
— А, так эта штука серебряная?
— Серебряная. Такой старинный кувшинчик. Придешь в лавку, попросишь показать его тебе и охаешь последними словами.
2
Традиционные соревнования но гребле между двумя восьмерками Оксфордского и Кембриджского университетов; проводятся ежегодно в марте—апреле и Лондоне на реке Темзе.