Страница 127 из 157
Я бы продолжал размышлять на подобные темы и дальше, ко не мог себе этого позволить, ибо время летело, Боко мог появиться с минуты на минуту. И меня совсем не прельщало признаваться ему, что я растранжирил на пустые мечтания те драгоценные минуты, когда следовало действовать.
Придерживаясь правила: «Взялся спать, спи скорее», как говаривал Шекспир, я быстро намазал бумагу патокой и прилепил к стеклу. Теперь осталось только нанести удар. Но тут как раз на меня напала нерешительность, и я принялся малодушно переминаться с ноги на ногу, как Сыр у входа в ювелирный магазин.
Тогда, наблюдая за ним, я думал, что в искусстве танца на месте он достиг пределов, но теперь убедился, что до вершин топтания ему далеко. В сравнении с тем, как выступал и пятился я, он топтался совершенно некачественно. Я делал шаг в направлении к цели, затем шаг в направлении от цели, и затем еще шаг в сторону. Зрителю, если бы таковой имелся, показалось бы, наверное, что я разучиваю сложные па какого-то ритмического танца.
Но наконец я все-таки набрался храбрости, этой великолепной отваги Вустеров, напряг мышцы, рванулся вперед и уже занес кулак, как вдруг у меня словно динамитная шашка взорвалась под ногами. Волосы на голове как один встали дыбом, и каждый нерв натянулся в струнку с завитком на конце. В жизни Бертраму Вустеру случалось, и не один раз, испытывать смятение, но до такой степени — никогда.
Откуда-то сверху раздался голос:
— Ух ты! Эй! Кто там?
Если бы не это «ух ты», я бы решил, что слышу голос своей совести. Но в данной ситуации я без труда определил, что он принадлежит проклятию рода человеческого, юному Эдвину. Прижавшись к стене дома, как смазанный патокой лист бумаги, я смутно разглядел его голову в верхнем окне. После всего, что довелось пережить, в довершение еще нападают бойскауты! Я почувствовал укол в самое сердце. Мне было очень обидно.
Спросив: «Кто там?», он замолчал, предоставляя мне подать ответную реплику, хотя даже мальчишка с тряпичными мозгами должен понимать, что грабитель не станет добровольно поддерживать разговор.
— Кто это? — спросил Эдвин несколько мгновений спустя.
Я благоразумно помалкивал. Тогда он сказал:
— Все равно я вас вижу.
Но голос звучал неуверенно, ясно было, что мальчишка нагло лжет. Одно обстоятельство поддерживало во мне бодрость духа и успокаивало дрожание сердечных струн в эту неприятную минуту: ночь была темная, никаких тебе лун и прочей подобной ерунды. Звезды светили, это да, но луны не было. Только ночной зверь вроде рыси мог бы разглядеть меня, да и то если у него стопроцентное зрение.
Я молчал, и это его явно обескураживало, разговор без участия собеседника всегда быстро иссякает. Некоторое время он еще вглядывался вниз — Дживс сравнил бы его с Благословенной Девой, выглядывающей из золотых облаков,[120] — а затем втянул голову, и я снова остался один.
Впрочем, ненадолго. Через минуту подгребает Боко.
— Дело сделано? — осведомился он зычным шепотом, который разнесся по всему парку, точно крик лотошника, предлагающего брюссельскую капусту. Я вцепился в его рукав и попросил сбросить децибелы.
— Тише!
— А что такое?
— Эдвин.
— Эдвин?
— Он только что выставил в окно свою башку и спрашивал, кто там.
— Ты сказал?
— Нет.
— Прекрасно. Очень разумный шаг. Он уже, наверное, снова лег и заснул.
— Бойскауты никогда не спят.
— Глупости. Еще как спят. Сотнями. Ты разбил окно?
— Нет.
— Почему?
— Из-за Эдвина.
Боко прищелкнул языком, и я снова затрясся. В том слегка нервном состоянии, в котором я тогда был, этот звук показался мне стуком кастаньет, производимым целым скопищем испанских танцоров.
— Ты не должен отвлекаться от дела из-за всяких пустяков, Берти. У меня такое впечатление, что ты недостаточно серьезно относишься к своей задаче. Может быть, я, конечно, ошибаюсь, но мне видится в твоих действиях определенное легкомыслие. Пожалуйста, соберись и постарайся помнить, что это значит для нас с Нобби.
— Но я не могу бить окна, когда наверху притаился Эдвин.
— Ну, почему же? Не вижу, что тебе мешает. На Эдвина не обращай внимания. Если он насторожился, тем лучше. Это пойдет мне на пользу, когда я приступлю к исполнению моей роли. Он будет моим свидетелем. Даю тебе еще десять минут, после* чего, уж будь добр, займись делом. Сигареты есть?
— Нет.
— Ну ничего, буду докуривать эту. Только и всего, — заключил Боко и удалился.
Читая вышеприведенный обрывок диалога, вы, наверное, обратили внимание на одно обстоятельство. Если вы понимаете, что значит по-французски sang-froid,[121] вы, конечно, заметили, в каком необыкновенном объеме демонстрировал это качество исчезнувший Фитлуорт. Я, например, дрожал и заикался, а он оставался спокоен и холоден, как заливной палтус, и мне пришло в голову, что, вероятно, секрет тут в том, что он не стоит на месте.
Действительно, чем торчать как на посту под окнами буфетных, гораздо полезнее походить туда-сюда, и, глядишь, небольшая прогулка подтянет до нужной упругости мою провисшую нервную систему. С этой целью я двинулся в путь и завернул за угол дома.
Увы, надежды на то, что дрожащие нервные узлы перестанут вибрировать и трепыхание в желудке уймется, развеялись, не успел я сделать и десяти шагов. Потому что во мраке передо мной внезапно возникла какая-то смутная фигура, при виде которой я подскочил в воздух футов на пять и тоненько пискнул: «Ой!».
Правда, присутствие духа ко мне возвратилось — частично, — когда смутная фигура заговорила и я узнал голос Дживса.
ГЛАВА 14
— Добрый вечер, сэр, — сказал Дживс.
— Добрый вечер, — ответил я.
— Вы напугали меня, сэр.
— А уж вы-то как меня напугали, Дживс! Я думал, у меня черепная коробка открылась.
— Весьма сожалею, что причинил вам такие неприятные переживания, сэр. Я не мог предупредить вас о своем появлении, поскольку встреча наша была непредусмотрена. Вы поздно на ногах, сэр.
— Да.
— Более приятной обстановки для ночной прогулки нельзя и представить себе.
— Вы так считаете?
— Разумеется, сэр. По-моему, ничто так не смиряет душевные тревоги, как полночный сад.
— Ха-ха.
— Веет прохладный ветерок. Растения благоухают. Чувствуете? Это аромат душистого табака.
— Да?
— И звезды, сэр.
— Звезды?
— Да, сэр.
— При чем тут звезды?
— Я просто хотел обратить на них ваше внимание, сэр. Взгляните, как небосвод весь выложен кружками золотыми…
— Дживс…
— И самый малый, если посмотреть, поет в своем движенье, точно ангел, и вторит юнооким херувимам.[122]
— Дживс…
— Гармония подобная живет
В бессмертных душах.
Но пока она Земною, грязной оболочкой праха
Прикрыта грубо, мы ее не слышим.
— Дживс…
— Сэр?
— Вы не могли бы на этом остановиться?
— Разумеется, сэр, если вам угодно.
— У меня неподходящее настроение.
— Хорошо, сэр.
— Знаете, как иной раз бывает.
— Да, сэр. Я вполне понимаю. Я привез брошь, сэр.
— Брошь?
— Вы желали, чтобы я приобрел брошь взамен утраченной на пожаре, сэр. В подарок леди Флоренс по случаю дня рождения.
— А-а. — Вы представите себе в общих чертах, как подействовала на меня эта, выражаясь словами Дживса, ночная прогулка, если я вам скажу, что чертова побрякушка совершенно вылетела у меня из головы. — Так вы ее раздобыли?
— Да, сэр.
— И вручили по назначению?
— Да, сэр.
— Хорошо. Одна забота с плеч. И поверьте, Дживс, чем больше забот мне удастся сбросить с плеч, тем лучше, потому что забот у меня в данную минуту выше ватерлинии.
120
Благословенная Дева, выглядывающая из золотых облаков, — образ из одноименного стихотворения Д.Г.Росетти (1850).
121
Sang-froid (фр.) — хладнокровие.
122
Знаменитое поэтическое описание ночного неба из драмы В.Шекспира «Венецианский купец». Акт 5, сц. 1.