Страница 119 из 157
На ослабевших ногах я стоял и смотрел ему вслед, и в это время из-за поворота, с той стороны, где должен был находиться «Укромный уголок», послышалось треньканье другого велосипедного звонка, и мне навстречу выехала Флоренс. Час от часу не легче, это уж точно.
В полную противоположность Сыру, ее глаза сияли светом гостеприимства. Возле автомобиля она спешилась и одарила меня приветливой улыбкой.
— Ах, Берти! Вот и ты. А я только что занесла цветы тебе в «Укромный уголок».
Я поблагодарил, но сердце у меня неприятно сжалось. Не понравилось мне, что она мне так улыбается, и не понравилось, что она не жалеет трудов, рассыпая цветы на моем пути. Тут чувствовался какой-то избыток дружелюбия. Но потом я прикинул, что раз она помолвлена с Сыром, значит, я могу ничего не опасаться. Ведь как бы там ни было, но ее папаша женился на моей тете, и мы теперь вроде как двоюродные, и не обязательно приходить в панику от обыкновенного проявления родственного радушия. В конце-то концов, если разобраться, кровь родная — не водица.
— Страшно мило с твоей стороны, — говорю. — А я тут только что болтал с Сыром.
— С сыром?
— С твоим женихом.
— Ах, с д'Арси. Почему ты зовешь его сыром?
— Прозвище такое. Со школьных времен. Мы ведь с ним вместе учились.
— Да? Тогда ты, может быть, мне ответишь, всегда ли он вел себя так по-идиотски, как сегодня?
Это мне не понравилось. Не похоже на язык любви.
— В каком смысле ты употребила выражение «по-идиотски»? — спросил я.
— Как единственное, которое подходит для человека, которому богатый дядя хочет и даже жаждет оказать протекцию, а он сознательно предпочел стать деревенским полисменом.
— А почему это он? — не понял я. — Зачем ему становиться деревенским полисменом?
— Говорит, что каждый мужчина должен стоять на собственных ногах и самостоятельно зарабатывать на хлеб.
— Смотри какой сознательный.
— Вздор.
— Ты не считаешь, что это его характеризует с наилучшей стороны?
— Не считаю. Я считаю, что он ведет себя как совершенный болван.
Мы помолчали. Была ясно, что поведение Сыра вызывает болезненную реакцию и надо как-то поддержать молодого стража порядка. Ибо, вы же понимаете, очутившись снова лицом к лицу с этой особой, я оставил всякую мысль организовать движение «За спасение Чеддера по прозвищу Сыр».
— По-моему, эта история должна бы тебя радовать. Как доказательство, что вот человек, у которого есть душа.
— Какая душа?
— Благородная.
— У него вообще нет никакой души выше этих ужасных, грубых форменных башмаков, в которых он ходит. Ослиное упрямство, и больше ничего. Я ему сто раз втолковывала. Родной дядя хочет, чтобы он выставил свою кандидатуру в парламент, и готов оплатить Бее предвыборные затраты и в дальнейшем всегда оказывать ему щедрую финансовую поддержку, но нет, уперся как мул и твердит, что надо стоять на собственных ногах. Мне все это осточертело, просто не знаю, что делать. Ну ладно, до свидания, Берти, мне пора, — внезапно заключила она, словно не в силах больше разговаривать на эту больную тему, и покатила прочь, а я только тут вспомнил, что у нее сегодня день рождения и у меня в кармане брошь, которую надо было передать ей в подарок от тети Агаты.
Я бы мог, наверное, еще окликнуть ее, но как-то не хотелось. От того, что она мне наговорила, у меня началась дрожь по всему телу. Осознав, как непрочен фундамент, на котором зиждется любовь Сыра и Флоренс, я пришел в такой ужас, что вынужден был выкурить, не сходя с места, пару успокоительных сигарет, прежде чем пуститься в дальнейший путь.
Немного приободрившись и уговаривая себя, что это — не более чем минутная размолвка влюбленных и в кратчайшее время все уладится, я дал газу и через несколько минут уже встал на якорь на задах «Укромного уголка».
ГЛАВА 9
«Укромный уголок» оказался совсем неплохим домишком, расположенным в живописном месте. Немного в старомодном вкусе, а так не к чему придраться. Тростниковая кровля, окна в частый ромбик, на лужайке под окном — альпийская горка. Словом, все говорило о том (и не обманывало, как я узнал впоследствии), что прежде здесь обитала пожилая женщина из хорошей семьи, имевшая несколько кошек.
Я вошел, поставил маленький чемоданчик в прихожей и стоял, озираясь и принюхиваясь к запахам плесени, обязательно поселяющейся в старинных жилищах, и постепенно осознал, что здесь, в этом жилище, кроме запахов, имеется кое-что еще. То есть, говоря попросту, мне начало казаться, что мой домик заселен не только плесенью, но и привидениями.
Натолкнули меня на такую мысль странные звуки, раздававшиеся где-то поблизости, то что-то брякнет, то грохнет, и напрашивалось предположение, что здесь не без полтергейста или еще какой-нибудь чертовщины.
Звуки, похоже, доносились из-за закрытой двери в конце коридорчика, и я поспешил им навстречу, желая выяснить, в чем дело, ибо я не намерен был, черт подери, допускать, чтобы здесь разгуливали всякие полтергейсты, как будто у себя дома. Сделал два шага — и растянулся, споткнувшись о ведро, которое кто-то оставил на дороге. Только я поднялся, потирая пострадавшее место, как вдруг дверь распахнулась, и вышел небольшой мальчик с мордочкой хорька. На нем была форма бойскаута, и я без труда, несмотря на жирный слой грязи, покрывающий его остренькие черты, признал в нем младшего брата Флоренс Эдвина, в которого Боко имел обыкновение швыряться фарфоровыми безделушками.
— А, Берти, привет, — произнес он с улыбкой поперек всей своей мерзкой физиономии.
— Привет, юный нахал, — вежливо ответил я. — Что ты тут делаешь?
— Прибираюсь в доме.
Я сразу перешел к самому важному делу:
— Это ты оставил на полу ведро?
— Где?
— Посередине прихожей.
— Точно! Я теперь вспомнил. Я поставил его там, чтобы не загораживать проход.
— Ясно. Ну, так вот, тебе, наверное, будет интересно узнать, что я чуть не сломал об него ногу.
Он весь встрепенулся, в глазах загорелся фанатичный огонь, как будто перед мальчишкой вдруг возникло блюдце с мороженым.
— Слушай! Правда чуть не сломал? Вот это удача! Я окажу тебе первую медицинскую помощь.
— Как бы не так. Ничего ты мне не окажешь.
— Но если ты сломал ногу…
— Я не сломал ногу.
— Сам сказал, что сломал.
— Просто выражение такое.
— Ладно. Зато у тебя, может быть, растяжение связок.
— У меня нет растяжения связок.
— Я умею оказывать первую помощь при ссадинах.
— И ссадин у меня нет. Не подходи! — заорал я, готовый защищаться до последнего.
Мы оба помолчали. У юного Эдвина был растерянный вид. Мой решительный отпор его явно озадачил.
— Можно, я наложу тебе повязку?
— Только попробуй, получишь по уху.
— Но может начаться гангрена.
— У меня нет оснований этого опасаться.
— Дурацкий же вид у тебя будет с гангреной.
— Нет, не будет у меня дурацкого вида. У меня будет прекрасный вид.
— Я знаю одного типа, который сломал ногу, она у него почернела, и пришлось ее отрезать до колена.
— У тебя, мне кажется, довольно странные знакомства.
— Давай я пущу на нее холодную воду из крана.
— Нет.
Он опять посмотрел на меня с недоумением. Я совсем сбил его с толку.
— Ну, тогда я пойду обратно на кухню, — сказал он. — Займусь дымоходом. Надо его хорошенько вычистить. Этот дом, если бы не я, был бы в ужасном состоянии, — заключил он с вопиющим самодовольством, от которого меня покоробило.
— То есть как это, если бы не ты? — парировал я его выпад со свойственным мне остроумием. — Ты тут, конечно, сеял разруху и опустошение.
— Ничего подобного, — возразил он, явно задетый за живое. — Я приводил дом в порядок. Флоренс поставила тебе цветы в гостиной.
— Знаю, она мне сказала.
— Я налил в них воду. Ну, так я пойду дочищу дымоход, ладно?
— Двигай и чисть сколько влезет, — холодно ответил я и жестом отослал его прочь.