Чужеземец

5

Тут уж изменила я своей привычке вставать раньше солнца. И прошлую ночь едва ли не вся на ногах, и в эту, почитай, до третьей стражи беготня. В общем, провалилась я в плотный, вязкий, словно северное болото, сон. И не было никаких видений, чернота одна.

А когда открыла глаза, солнце уже высоко поднялось, на дюжинную долю небесного круга. Чирикали в кустах птицы, зноем тянуло из окна. Во дворе слышался плеск воды — знать, Гармай бочки наполняет. И как это раньше я сама на колодец таскалась? Давно пора кого-то из соседей к делу приспособить, не вечно же мальчишка хозяйство моё обихаживать будет.

Сколько раз я его ленивым называла, а ведь и двор он вычистил, и крышу в сарае залатал, и бочки всегда полны. На кухне управляется, точно родился тут. Да и за господином своим ходить поспевает. Раз показала, как повязки менять, так и перенял сходу… Нет, несправедлива я к нему…

Оказалось, Гармай уже отыскал где-то крепкий дубовый брус и укрепил его заместо сломанного засова. Я поглядела на обломки старого, и настроение сразу испортилось. Дверь изнутри была заложена. Ни стука, ни звука, ведь ничего. А сломали. Выходит, всё-таки волшбой?

Ужас как не хотелось мне верить, будто и в самом деле есть могучие маги, на такие вот чудеса гораздые. Коли есть в мире настоящее колдовство, так, может, и духи водятся? Невидимые, сильные, хитрые… А коли есть духи, отчего ж не быть тогда богам? Ведь они, получается, те же духи, только посильнее. И Хозяин Молний, и Ночная Госпожа, и сияющий Хаалгин, и Морской Владыка, и Управительница Рек… Почему же тогда поняла я в сердце своём — пусто небо? Да ведь и сейчас то же чувствую. Разум колеблется, тесно и муторно разуму, а сердце всё равно этих Господ да Хозяев не принимает…

Ну, о богах можно и после поразмыслить, а вот с ночными-то гостями как быть?

Ведь, выходит, я всей их «Синей цепи» войну объявила. Примутся они за меня всерьёз… И за меня, и особенно за постояльцев моих. Что ж, бежать куда? В восточные земли разве что… Да ведь не способен Алан пока ходить. Даже если на муле его везти — свалится. Ох, как всё не вовремя… Впрочем, сегодня-завтра от магов гадости ждать не приходится. Пока они начальствующим своим доложат, пока те головы поломают, как же со мной, вредной старушкой, управиться… Быстро такие дела не делаются.

— Ты поешь, тётушка, — встретил меня Гармай на кухне. — Я уж и куриную похлёбку сварил, с утреца бабка Аумисси притащилась, двух курей принесла. И от бакалейщиков пацана прислали, тёртого зерна приволок да малый мешочек соли. Я в кладовку поклал.

— Господина-то покормил? — для порядку осведомилась я.

— А то как же! Ему уж получше будет, он сегодня вдоль комнаты несколько раз прошёлся. Рёбра, сказал, болят пока, но терпимо. Скоро, значит, дале отправимся.

— Рановато собрался, — проворчала я, пробуя куриную похлёбку. А ведь умеет, шельмец! Не позабыл и сушёных трав подкинуть, и лишку при том не взял. — Уж лечиться, так лечиться. Как следует. До западного ветра Ибисси подождать следует. Да и после не стоит ему пешком-то… Можно будет по дешёвке мула взять, у торговца Миугхая, этот сам рад будет мне услужить…

— Я вот то же самое господину давеча говорил, — признал парнишка, — да он ни в какую. Своими ногами, говорит, по земле пойду, чтобы, значит, ничем не отличаться. Чтоб никто ему не сказал — ты нам о Боге своём толкуешь, а сам с удобством ездишь да сладко ешь…

— Глупости! — отрезала я. — Вон на жрецов глянь. Не то что верхом — в паланкинах ездят, а уж как их люди слушают… Странный он, прямо тебе скажу, твой господин.

Нездешний.

Мальчишка задумчиво теребил царапину на коленке.

— Так он и есть, нездешний. Из самой дальней земли, что на краю света…

Я усмехнулась.

— Думаешь, у света есть край?

— А то нет? — вылупился он.

— По-разному говорят. В нашей земле учат Жрецы Хозяина Молний, что земля наша суть плоский диск, плавающий в безбрежном океане. А жрецы светлого Хаалгина говорят, что нет никакого океана безбрежного, а висит земля на трёх алмазных цепях, и цепи те к хрустальному небесному своду приделаны. А мудрецы и поэты из Внутреннего Дома вообще несусветное пишут — дескать, земля наша суть шар и подвешена в пустоте подзвёздной… Как это там…

Земля как яблоко висит, но нет ни ветки, Ни яблони. Вокруг — прозрачный воздух, Чем выше, тем он тоньше и синей, А там, извне, её объемлет сфера Небесного седого хрусталя, И звёзды в ней — распахнутые окна Из внешнего пространства, где лишь боги Живут и смотрят изредка на нас, Как выросший ребёнок на игрушку Наскучившую…

Это мудрец Игуармиди, поэма «О природе сущего». Давно написано, говорят, чуть ли не старше меня эти стихи… А только я иначе думаю.

— А как? — подался он вперёд. Глаза широко раскрылись, дыхание затаил. Интересно ему.

Мне и самой интересно, да только как знать, верны ли мои догадки? Наставник над ними посмеивался, упрощаешь ты всё, говорил. Но вот ведь не могла я с ним в этом сойтись. Себе верила.

— Бесконечна наша земля, — сказала я. — Во все стороны бесконечна, и нет нигде никакого края. Сколько ни странствуй, пешком ли, верхами ли, а будут перед тобой открываться всё новые и новые пределы. И не хватит никакой жизни — ни смертного человека, ни бессмертного бога, чтобы пройти всю землю. Потому что куда бы ни пришёл ты — а всё одно ляжет путь дальше. И моря встретятся, и океаны, и бескрайними покажутся, но будь у тебя крепкий корабль да времени в избытке, переплывёшь и дальше двинешься.

— А что ж небо? — сейчас же спросил он. Разумный вопрос.

— Ишь, небо ему подавай. О небе я тоже подумала. Вот что вокруг нас? Правильно, воздух. Так он, воздух, и выше, и выше, и так без конца. Будь ты птицей, поднялся бы наверх — и там воздух. И никакой тебе хрустальной сферы, сколь угодно можно подниматься, и всё то же самое будет.

— А как же звёзды, луна? А солнце куда же?

— Вон, глянь в окно, — усмехнулась я. — Видишь, там, высоко, точка тёмная? Это орёл или коршун, отсюда уж и не различить. Движется ли точка?

— Нет, — доложил мальчишка. — Висит себе.

— А меж тем орёл-то летает, да быстрее быстрого. Просто далеко он слишком, вот и кажется, что неподвижен. Так же и звёзды. Мыслю я, что это тоже птицы, только особого рода, никогда не опускающиеся на землю. Вблизи, наверное, мы б ослепли, такую птицу завидев. А издали, то есть снизу — так себе, звёздочки в небе. На самом деле они тоже движутся, только великие дюжины лет наблюдать надо, чтобы движение их различить. Что же до солнца и луны — просто эти птицы к нам ближе, вот и видим мы их большими да яркими.

— Но ведь и солнце, и луна восходят и заходят, — рассудительно заметил Гармай. — Да и звёзды. Ведь коли долго на звезду глядеть, заметишь, что ползёт она по небу.

— И правильно, — кивнула я. — Ибо крутится бесконечное небо вокруг бесконечной земли. А оттого крутится, что разные они стихии — земля да воздух, и есть меж ними влечение. Не как меж людьми или зверями, а попроще. Не могут они быть друг с другом совсем порознь, но и соединиться не могут, ибо разные. Вот и крутятся.

То ли небо вокруг земли, то ли земля вокруг неба, поди разбери.

— А там что, тётушка? — Гармай ткнул обгрызенным пальцем вниз.

— Там пол, который не мешало бы подмести.

— Да приберусь, приберусь, тётушка, но не про то я. Под полом-то земля. И рыть если — всё земля да земля. А если глубже?

— И там земля, — вздохнула я. — Сколь ни рой, всё глина будет, песок да камень.

Вода порой попадётся, а под водой — снова земля. И так без конца.

— Жалко, — помолчав, сказал Гармай. — Я вот подумал, что ежели те жрицы правы, которые насчёт диска в океане, то можно было бы такую ямищу прорыть, чтобы весь земной диск насквозь. И вода бы океанская выплеснулась.

— А зачем? — поинтересовалась я.

— А просто так, — спокойно объяснил мальчишка. — Занятно…

Всё-таки совсем он ещё малой.