Страница 23 из 64
Ганнон съежился от страха.
– Нет! У меня есть паренек… племянник. Сын сестры. Лодырь, каких свет не видывал. Зачем мне еще один? Особенно такой, кто нужен ищейкам!
Окончательно потеряв самообладание, Ганнон уставился на Барнаби как на спасательный круг:
– Э-э… вы один из этих ищеек? Разве можно давать столько воли женщине? Это опасно.
Барнаби был полностью с ним согласен: он еще никак не мог опомниться от страха, пронзившего его, когда Пенелопа бросилась к Ганнону. Он немного успокоился, только поняв, что тот не опасен. Но в ту минуту, когда Пенелопа оказалась между ним и Ганноном, он едва не поседел от страха. Однако…
– Отвечай на ее вопросы, и полиция оставит тебя в покое. Ты что-то знаешь или слышал о парне, которого она описала?
Голос разума привел Ганнона в чувство. Хорошенько поразмыслив, он покачал головой:
– Никого подобного в округе не видел. И не слышат ничего ни о нем, ни о ком другом. – Он хитро блеснул глазами и добавил: – Если вы и леди гоняетесь за парнем, которого украли, и воображаете, будто я собираюсь сделать из него взломщика, должен сказать, что вышел из игры два года назад, с тех пор как тянул последний срок в каталажке.
Голос его звучал правдиво. Судя по виду Пенелопы, она тоже поверила. Коротко кивнула и сразу обмякла, словно боевой дух покинул ее стройную фигурку.
– Так и быть, – предупреждающе бросила она, – я вам поверю. Но не пробуйте еще раз преступить закон.
Она отошла. Барнаби взглянул на Ганнона. На лице бывшего грабителя было ясно написано желание никогда больше не встречаться с этой скандальной особой.
Бросив на него последний грозный взгляд, Барнаби развернулся и несколькими шагами догнал Пенелопу. Он до сих пор не мог опомниться от пережитого потрясения.
Нагнув голову, он тихо сказал ей на ухо:
– Никогда не забегайте в переулки одна.
Голос его оставался спокойным. Слова он выговаривал четко.
Пенелопа недоуменно пожала плечами:
– Но там никого не было… Опасность мне не грозила. И теперь мы можем спокойно вычеркнуть Ганнона из списка.
Они вышли из переулка, и Пенелопа с сожалением оглядела небо.
– Полагаю, придется оставить остальных пятерых до завтра.
Барнаби стиснул зубы, схватил Пенелопу за руку и поволок туда, где стояли Стоукс и Гризельда.
Они нашли наемный экипаж и поехали в лавку Гризельды. К сожалению, внутреннее пространство экипажа было очень тесным, и Барнаби всю дорогу пришлось выносить слишком близкое соседство Пенелопы.
Гризельда и Стоукс, сидевшие напротив, оживленно обсуждали, как разыскать пятерых оставшихся в списке. Ист-Энд был велик, и у них не имелось никаких сведений о том, в каком квартале они орудуют. Наконец было решено, что Гризельда снова навестит отца и спросит, не узнал ли тот чего нового. Тем временем Стоукс еще раз потолкует с коллегами из полицейских участков Ист-Энда. Через два дня они снова соберутся, обменяются новостями и составят новый план.
Пенелопу раздражало такое промедление, но ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться.
Наконец они добрались до Хай-стрит. Барнаби предоставил Стоуксу высаживать дам, а сам пошел расплачиваться с кучером.
Когда экипаж отъехал, Барнаби повернулся и обнаружил, что Стоукс прощается, сначала с Пенелопой, потом с Гризельдой. Наблюдая, как Стоукс склоняется над рукой Гризельды, как она улыбается ему, как он держит ее пальцы дольше, чем это необходимо, Барнаби впервые додумался задаться вопросом, не было ли у Стоукса скрытых мотивов, когда тот попросил Гризельду Мартин стать его гидом по Ист-Энду.
Так-так…
Присоединившись к компании, он кивнул Стоуксу на прощание.
– Приеду завтра.
– Я поспрашиваю и в управлении, – пообещал тот, – на случай если кто-то знает, где скрываются эти пятеро.
В последний раз поклонившись дамам, он ушел.
Гризельда с тоской посмотрела ему вслед, но тут же опомнилась, улыбнулась Пенелопе и Барнаби и вошла в лавку. Ее ученицы уже собирались уходить.
– Поднимитесь наверх и переоденьтесь, – попросила Гризельда Пенелопу. – Я закрою лавку и приду.
Пенелопа стала подниматься по лестнице. Барнаби предпочел бы подождать внизу, пока Пенелопа переодевается, но ему было не по себе в окружении оборок и бантов. И к тому же он явно отвлекал учениц Гризельды.
– Я подожду в гостиной, – решил он, поднимаясь следом за Пенелопой.
Добравшись до верхней площадки, он обнаружил, что Пенелопа уже скрылась в спальне. Барнаби подошел к окну-фонарю, сунул руки в карманы и стал рассматривать улицу.
Ему было… не по себе. Нет, неправда. Он чувствовал себя в своей тарелке, только вот налет лоска, присущий светскому джентльмену, становился все тоньше. Он не понимал, почему Пенелопа Эшфорд так легко сокрушила всю его защиту, и теперь невозможно было отрицать, что он реагирует на нее и она заставляет его реагировать, как ни одна женщина на свете.
Все это крайне тревожило, выводило из себя и невероятно отвлекало.
Мало того, она просто сводила его с ума.
Гризельда проводила их до выхода и даже придержала дверь. Пенелопа вышла первой. Барнаби низко поклонился:
– До следующей встречи, мисс Мартин.
– Доброй вам ночи, – пожелала девушка.
Они остановились на улице. Барнаби огляделся. Ни одного наемного экипажа. Барнаби озабоченно покачал головой:
– Придется прогуляться до церкви. Там на углу должны быть экипажи.
Пенелопа молча кивнула.
То ли у него это уже успело войти в привычку, то ли повинуясь правилам галантности, но он снова обнял ее за талию.
Пенелопа судорожно втянула в легкие воздух и почти отскочила от него.
– О, ради Бога, прекратите! День закончен. И все маски сброшены.
Застигнутый врасплох Барнаби нахмурился:
– При чем тут, черт побери, маски?
– Не стройте из себя невинного агнца! Вы целый день разыгрывали моего ревнивого возлюбленного! Держали меня за руку и обнимали так, словно вы – мой хозяин. Притворялись, что целуете меня!
– Но у меня не было подобных намерений!
– Каковы же в таком случае были ваши намерения? Что побудило вас весь день вести себя подобным образом?
Несколько секунд они продолжали обмениваться яростными взглядами… прежде чем он вдруг поднял руки, сжал ладонями ее лицо и завладел губами.
Таким был его ответ.
Он не отпускал ее губы, пока она не задохнулась. И продолжал ее целовать, безмолвно изливая бушующее в нем желание.
Это отчаянное, голодное желание терзало его с искусством опытного палача.
Наконец один из поцелуев вышел из-под контроля и пробудил в нем исступление, которого он доселе не испытывал.
Он вторгся языком в нежную пещерку ее рта с азартом разбойника, добравшегося до сокровища.
И она все ему позволила.
Голова Пенелопы не кружилась. Просто все пространство вокруг внезапно исчезло. Впервые в жизни она стала заложницей собственных чувств. Сдалась на их милость.
Его губы продолжали пробовать ее на вкус: жесткие и упругие, властные, требовательные. Посылавшие озноб по ее спине. Его руки держали ее в плену, а он продолжал целовать ее.
И она не сопротивлялась. Потому что жаждала познать больше, отведать больше, почувствовать больше.
Она сама не поняла, когда ее губы раздвинулись, когда его язык наполнил ее рот, когда он предъявил на нее права, обещая темное, жаркое, неизъяснимое наслаждение.
Острые, неизведанные доселе ощущения нахлынули на нее.
Чувственное искушение манило.
Она хотела. Впервые в жизни ощущала желание, туманившее разум. Желание, которое она пыталась, но не могла насытить.
Она хотела… целовать его в ответ, дать ответ, которого желает он. Ублажить и удовлетворить его… нет, и себя тоже. Давать и брать одновременно.
Ее руки лежали на его груди. Повинуясь непонятному импульсу, она сжала его широкие и надежные плечи, погладила шелковистые локоны, обвившиеся вокруг ее пальцев.
Он едва заметно вздрогнул, наклонил голову, и их языки сплелись в жарком танце.