Лето перемен

Его страсть к ней была так велика, что он просто не в состоянии был утолить свой голод. Как и она свой. Когда она бросила его, крикнув, что любит его, но не настолько, чтобы заживо похоронить себя в техасской глуши, когда она навсегда уехала в Нью-Йорк, без единого слова сожаления, не ответив ни на одно его письмо, – он был твердо уверен, что ему пришел конец, что он умрет от разбитого сердца. Но он не умер; он лишь понял, что любовь умеет быть жестокой, и научился держать свои чувства при себе, так что Нотти досталось немного.

И вот пожалуйста, Фэнси снова свободна и спустя столько лет снова угрожает его душевному равновесию, вызывая совершенно нежеланные и ненужные воспоминания об их любви и страсти. Эти воспоминания меньше всего нужны сейчас, когда ему предстоит увидеть ее и переброситься парой незначащих слов в присутствии Грейси. Ему придется вести себя так, словно Фэнси ничего для него не значит. Но каким образом он с этим справится, если у него перед глазами стоит видение обнаженной Фэнси; если его пробирает дрожь при мысли, что Фэнси или Грейси – а может, и обе? – прочитают все на его лице?!

Черт, не нужно было слушать Грейси и поддаваться на уговоры прийти сюда. Хоть она и была права, конечно, сказав, что в таком городке, как Парди, где все друг друга знают, его отсутствие неминуемо вызовет пересуды.

Так что Джиму оставалось лишь молиться, чтобы Фэнси подурнела, покрылась морщинами или, на худой конец, растолстела после развода. А может, она стала покорной и слабовольной, а значит, и неинтересной для него? Господи, сделай так, чтобы он взглянул на нее – и не почувствовал ничего, кроме облегчения и отчужденности. С этой безмолвной молитвой Джим собирался было отойти от гроба и сказать Грейси, что проверит, как там его хулиганы, Оскар и Омар. Им недавно исполнилось по девять лет, но посторонний наблюдатель, послушав учителей, решил бы, пожалуй, что они страшнее банды головорезов времен Дикого Запада; что эта парочка появляется по будням в Парди исключительно ради охоты на школьных учителей, а по выходным – ради налета на местных лавочников.

За спиной Джима отворилась дверь.

Ровный, тихий гул голосов умолк. Комната вдруг стала меньше. Перед его мысленным взором снова появилось нежданное, но оттого не менее яркое видение прекрасного стройного тела Фэнси и ее сияющих глаз. Он опять отчетливо увидел, как она потянулась к нему навстречу, когда он один за другим убрал цветы с ее тела и прижался поцелуем сначала к матовой теплой белизне горла, а потом и к жаркой сладости губ.

Джим не увидел и не услышал ее, но он всем своим существом ощутил момент, когда самая известная дочь Парди переступила порог похоронного зала.

Она всегда была особенным созданием.

Ее присутствие электрическим разрядом пронзило его с головы до ног. Она нерешительно направилась к гробу матери – к нему, – и взгляды всех присутствующих были прикованы к ней.

Все взгляды, кроме его собственного.

Сердце его сдавило железным обручем страха – и он не в силах был поднять на нее глаза, хотя бы просто для того, чтобы проверить, услышал ли Господь его молитвы и превратил ли ее в толстую уродину.

Его обуял ужас при мысли, что она осталась прежней очаровательной, желанной и дерзкой Фэнси.

Она была его подружкой в школе и любовницей в колледже. Больше чем любовницей. Она была его жизнью. Она была для него всем. Конечно, он не позволил ей узнать глубину его любви. Для этого он был слишком горд.

Он медленно попятился от гроба. Стройная фигура Фэнси прокладывала путь сквозь безмолвную толпу… к нему.

Прошло ровно десять лет с тех пор, как она порвала с ним, потому что он не согласился поехать вслед за ней в Нью-Йорк, а твердо решил после колледжа вернуться в Парди и взять на себя управление фермами отца и деда. Он занялся молочным хозяйством, сколотил за эти годы состояние и завоевал почет. Ему принадлежали пять тысяч акров зеленых пастбищ и тысячное стадо породистых коров. У него был личный самолет и аэродром. Он женился на красавице Нотти Дженкинс и два года назад овдовел. По прошествии обусловленного приличиями срока весь город, и его близнецы в том числе, словно сговорившись, решили женить его вторично. И каждый – будь то мужчина, женщина или ребенок – убеждал его, что ему не найти лучшей пары, чем прелестная Грейси Чапмен, новый городской ветеринар.

Джим как раз думал о том, чтобы сделать предложение Грейси, когда заехал к Хейзл и обнаружил ее со сломанной шеей, распростертую на земле рядом с приставной лестницей. Потрясение еще не прошло, но все понимали, да и сам он прекрасно знал, что это лишь вопрос времени и предложение будет сделано и принято.

Так почему же он, процветающий фермер, отец подрастающих близнецов, у которого впереди счастливая жизнь с прелестной женой, – почему он не может просто взять и повернуться лицом к Фэнси, одарить ее самоуверенной или хотя бы небрежной улыбкой, сделав вид, что его вовсе не терзают воспоминания о том весеннем дне, когда она лежала обнаженной среди цветов, что память о жестокости их разрыва не выворачивает ему душу? Что, по его мнению, все сложилось к лучшему для них обоих?

Он должен повернуться к ней. Но он как будто прилип к месту.

Так всегда было. Как только Фэнси возникала рядом, с ней вместе появлялось и это сокрушительное, переливающееся через край ощущение физической тяги друг к другу. Словно они одни в комнате. Словно они одни в целом мире. А он не любил, когда что-нибудь захлестывало его с головой. Особенно если дело касалось собственных эмоций.

После ее отъезда он никогда и ни к кому не испытывал подобной страсти. Ни к Нотти – своей смуглой миниатюрной красивой жене, которая так старалась ему угодить. Ни к прелестной золотоволосой Грейси, которая обхаживала его еще ревностней.

Но он постепенно становился взрослее. И мудрее. И опытнее. Этот опыт ни за что не позволит ему снова подпасть под чары Фэнси. Мужчине, связанному с землей, нужна подходящая жена. Спокойная и разумная. Которая будет готовить обеды и убирать в доме. Которая не станет поднимать шум из-за потраченных на больную кобылу денег и которой не придет в голову швырять на ветер время и деньги, чтобы сделать маникюр. Ему нужна жена, которая сумеет быть с детьми одновременно нежной и строгой; такая, которая справится с его неуправляемыми близнецами. Но уж конечно не Фэнси, звезда первой величины в мире моды, заявившая ему однажды, что не желает заживо похоронить себя на ферме в окружении целой оравы детей.

Фэнси всегда, даже до своего головокружительного успеха в Нью-Йорке и Париже, была для него слишком… скажем так, экстравагантной. Всегда была и всегда будет. Она была настолько же экстравагантной, эффектной и броской, насколько сам он был простым, работящим и экономным. Он любил землю и мечтал передать ее в наследство сыновьям. Для нее же, наверное, ферма матери не значит ровным счетом ничего.

Да, конечно, она тоже родилась в семье фермера, но ей уже с пеленок грезились слепящие огни подиума и шикарные лимузины. И образованные мужчины, так же задиравшие нос, как и она. Ловкие книгочеи или бесполезные плейбои вроде того ничтожества, что был ее мужем. Мужчины, зарабатывавшие на жизнь тем, что запрашивали непристойно высокие цены за одну лишь свою консультацию. Или же такие, кто пробивал себе дорогу в жизни смазливой внешностью и обаятельными улыбками. Эти насквозь фальшивые подделки, конфетки с начинкой из дерьма, ничем не отличались от честолюбивой Фэнси.

– Знакомьтесь: Грейси Чапмен – Уитни Харт, – услышал он позади себя булькающий шепот Уэйнетт Адамc.

Ну конечно. Это в стиле Уэйнетт – извлечь как можно больше удовольствия из неизбежной драмы, представив нынешней пассии Джима его старую любовь.

– Грейси переехала в наш город через несколько месяцев после того, как умерла жена Джима Нотти.

– Очень приятно, – вежливо отозвалась Фэнси, – надеюсь, вам здесь нравится…

– О, я просто обожаю этот город, – на техасский манер протянула Грейси. В ее исполнении эта фраза казалась бесконечно длинной.