Страница 47 из 49
Присаживаюсь и жду, когда пульс станет ровным. Наиболее редкий пульс достигается полным расслаблением, если прилечь. Но сейчас это невозможно.
Шестьдесят шесть. С учетом обстоятельств неплохо. Сарай конструктивно красив. Агенты по продаже недвижимости уделяют мало внимания дворовым постройкам, разве что упомянут о них мимоходом или даже пренебрежительно. В старом, ухоженном сарае обитает своя душа, поэтому я и приволок сюда бездыханного.
Состояние спокойное, славное. Хочу уточнить еще одну деталь. Здесь колют дрова? Дрова, чурбан для колки, топоры? Запах исходящий при колке свежих дров, чрезвычайно важен с точки зрения целостности. Ну да, здесь они все, в полном порядке. И другие второстепенные вещи, без которых не состоится ни один сарай. Грабли, мотыги, лопаты, мотки веревок,
12.13
рукавицы, лыжи, молоток, лом, лопата для снега. Все аккуратно, в полном порядке.
Я закрываю глаза бездыханного.
Из-под век ты вознесешься на небо.
12.16
Чего это Вики там ворчит и шумит?
Выхожу на крыльцо, но пса что-то не видать. Зову его. Но он не бежит навстречу.
Из сарая кто-то выходит.
Что делать? Кто это?
Он приближается. Это тот бегун.
Где Вики?
Что все это значит?
12. 17
Оксанен выглядит испуганным, хотя никаких причин для волнения.
Я направляюсь к нему как можно более спокойно.
– Добрый день. Это я, Матти Виртанен. Ты наверняка помнишь.
– Где Вики?
– А, пес. Сердитый был. Я уложил его ненадолго спать.
– Где он?… Пес Рейно…
– Он спит. Там, в сарае.
– Что ты с ним сделал?
– Ничего плохого. Пойдемте в дом.
– Что ты задумал?
– Я пришел заключить сделку. У меня с собой договор купли-продажи и сто тысяч марок наличными. Пойдем в дом.
– Так смотрины ведь позже…
– Я знаю, что я покупаю.
– Яне…
– Ты да. Идем в дом и займемся делом.
– Я не пойду никуда, я вызову полицию.
К сожалению, я вынужден взять Оксанена за руку, довести его до ступенек и сопроводить в дом. Мы идем на кухню. Я усаживаю его на стул.
– Я тебе ничего не сделал. Уходи отсюда.
– Ну, пожалуйста, не начинай сначала. Обычное дело – продажа дома. У меня тут договор готов.
Достаю из рюкзака бумаги и раскладываю на столе. Чтобы слегка поднять ему настроение и придать делу ход, вытаскиваю из бокового кармана пачку денег и водружаю рядом с бумагами.
– Здесь, Оксанен, сто тысяч марок. Это наличные. Остальные восемьсот тысяч получишь завтра, когда откроется банк.
– А цена-то миллион двести.
– Цена девятьсот тысяч. Скидка бывшего фронтовика бойцу домашнего фронта.
– Кому?…
– Бойцу домашнего фронта. Я боец домашнего фронта. Вам после войны выделили этот участок и чертежи типового дома. Я читал историю. Мне не дали шанса жить в маленьком доме на окраине города, хотя лучшую часть своей сознательной жизни я отдал дому и женщине. Прочитай, Оксанен, внимательно договор, тогда поймешь.
Оксанен берет договор со стола, щурит глаза. Я протягиваю ему очки с кухонного стола.
Напрасно я повысил голос. Главное, чтобы Оксанен прочитал документы внимательно, тогда все прояснится.
12.20
Работа в полиции редко позволяет знакомство с внутренним миром клиента. Трудность еще и в том, что у многих из них таковой вообще отсутствует. Поэтому чтение этого дневника оказалось весьма плодотворным. По большому счету это не дневник, а скорее, своеобразный конгломерат заметок и исследований. Когда мы завершим дело и оштрафуем этого мужчину, хотелось бы поговорить с ним по поводу некоторых замечаний.
Этот человек виновен практически во всем, что хоть как-то связано с нарушением домашнего покоя. Это идеальное стостраничное признание, но – и многое другое. О таких вещах не пишут в газетах, потому что индивидуумов, подобных этому, интервьюируют чаще всего в районных судах. Частично выводы его и утверждения довольно жестки, но с учетом ситуации абсолютно понятны.
Как женщина я во многих вопросах согласна с ним, как полицейский – ни в чем.
Этот бегун – упорный, твердо верящий в свою правоту человек. Он многого достиг бы, если б только направил свою волю на что-то разумное; с такой энергией и за это время он смог бы сам построить новый дом. Перелистываю блокнот на балконе. Сегодня у меня выходной. Каким-то странным образом я получаю удовольствие от текста, почему? Отчасти, наверное, потому, что мне просто не нравится этот район, как и сама идея собственного дома.
Да уж, потрудился чудак. С бухты-барахты не появится желание заполучить дом любой ценой. Особенно странными кажутся его наблюдения и замеры повсюду, где только можно. Он подсчитал, сколько электрогрили расходуют электричества, а газонокосилки – бензина. Он также прикинул в блокноте, сколько часов в течение лета тарахтят газонокосилки. Записал целую кассету этого треска и собирается предложить материал студиям звукозаписи. Он считает, что кассеты можно было бы продавать на выставках жилья.
По всему видно, что из мужика вышел бы толк. В тексте упоминается неоконченное образование. Его метод знакомства с проблемами жилья говорит о человеке, способном к долгосрочной исследовательской деятельности.
12.21
Прислушиваюсь к шуму в голове, там необузданная радость бьет ключом. Оксанен читает договор купли-продажи, руки его трясутся, я не понимаю почему. Глаза его увлажняются, неужели он собирается плакать в такой радостный день?
– Что скажешь? Замечательные условия, а?
– Я не… уходи. Забирай часы и деньги.
– Ну не надо все путать. Ты прочел как следует документ?
Оксанен кивает.
– До самого конца?
– Забирай деньги и все, что хочешь…
Я ничего не понимаю. Неужели слишком мелко написано? Я беру договор и зачитываю Оксанену вслух:
– «Покупатель принимает на себя следующие обязательства: продавец Тайсто Оксанен может жить в доме до конца своей жизни. Его комната располагается на втором этаже, в бывшей комнате сына. Покупатель обязуется готовить для Оксанена дважды в день горячую еду ежедневно в течение всего года. При этом Оксанен живет в доме на тех же правах, как покупатель и его семья». Ну? Что скажешь? Это законный договор купли-продажи в двух экземплярах. Здесь есть все, кроме подписи. Вы не могли бы расписаться здесь?
Я протягиваю договор Оксанену.
Он всхлипывает.
12.22
Он большой и злой, он сделает со мной все, что захочет.
Когда же Рейно придет?
Где же Вики, сдох он, что ли, почему не придет и не укусит этого?
Как мне освободиться?
Я не могу убежать.
Я не могу поставить свою подпись.
Ну почему никто не придет и не прогонит его?
12.23
Сини я еще могу успокоить, но не старика. Если Сини плачет, я беру ее на руки и говорю: «Не переживай, Сини, папуля здесь и никому тебя не отдаст».
Неужели дед в самом деле не понимает, о какой замечательной сделке речь? Ему не надо платить Кесамаа комиссионных, и он может остаться в собственном доме, как раньше делали в деревнях. Речь о современной смене поколений. И о создании семейного уюта. А если глубже – речь о восстановлении. – Подпишись здесь, и конец всем формальностям.
Он не говорит ничего.
Неужели мне придется взять его руку и подписать? Это глупо, все-таки человек прошел фронт и своими руками построил дом.
– Оксанен, подпишись же ты здесь!
– Так он же один и два…
– Это девятьсот тысяч, так здесь написано, потому что я так считаю, черт подери!
– Да, но…
– Ты, старый хрыч, ты, что ли, не понимаешь, что у меня нет больше денег! Вот цена бойца домашнего фронта, подсчитанная на калькуляторе Джонни Роттена! Возьми я еще триста тысяч в банке, я буду в твоем возрасте, когда смогу расплатиться за дом, я этого не допущу, припомни-ка, сколько было тебе, когда ты выплатил долг за дом!