Бриллианты вечны

— Сколько он может выжать? — спросил Бонд.

— Под сто.

— Сколько еще до Риолайта?

— Около сорока. Бонд мысленно прикинул время и скорость.

— Скоро они нас догонят. Хотя точно я не знаю когда. У тебя есть в запасе какие-нибудь хитрости?

— Ни одной, — угрюмо сказала Тиффани.

— Ничего, все будет в порядке, — утешая ее, сказал Бонд. — Ты, главное, рули. Может, он взорвется, или что-то в этом роде.

— Ага, — сказала она.

— Или может, у него завод кончится, или Спэнг забыл ключ от мотора в штанах, которые оставил дома.

Минут пятнадцать они ехали молча, но теперь Бонд отчетливо видел свет огромного фонаря, рассекавший ночную мглу всего километрах в сорока за ними, и искры, вылетавшие из огромной трубы. Рельсы под ними уже дрожали, и то, что раньше казалось легким постукиванием, теперь переросло в угрожающий отдаленный грохот.

Хорошо бы у них там дрова кончились, подумал Бонд и, повинуясь чувству опасности, спросил как можно более спокойно:

— У нас, надеюсь, все в порядке с бензином?

— Конечно, — ответила Тиффани. — Целую бочку залила. Индикатора никакого нет, но такой двигатель на одном литре работает черт знает сколько.

Не успела она закончить фразу, как мотор, будто выражая свое отношение к сказанному, чихнул. Но тут же бойко заработал.

— Господи, — прошептала девушка. — Ты слышал?

Бонд помолчал. Он почувствовал, как у него вспотели ладони.

Опять мотор чихнул.

Тиффани нежно погладила рычаг.

— Ну, милый мой, хороший моторчик, — жалобно сказала она, — дорогой, умный моторчик. Сжалься.

В ответ мотор еще несколько раз чихнул, свистнул и умолк. Они катились по инерции. Тридцать километров в час, двадцать, десять, пять... Последний, судорожный поворот рычага, бессильный пинок по кожуху мотора, и они остановились.

Бонд выругался. Кривясь от боли, он слез на насыпь и, хромая, подошел к баку для топлива, стоявшему на дрезине сзади. Бонд достал окровавленный платок, отвинтил крышку и опустил платок в бак, пока не достал до дна. Потом вытащил платок и пощупал его. Сухой.

— Приехали, — сказал он девушке. — Теперь давай думать.

Он поглядел по сторонам. Слева прятаться негде, а до дороги — три километра. Туда они могут успеть добраться и спрятаться там. Но надолго ли? Однако другого пути нет. Земля под ногами уже дрожала. Он посмотрел на летящий к ним свет фонаря. Сколько еще? Два-три километра? Увидит ли Спэнг дрезину вовремя? Успеет ли он остановиться? Сойдет ли поезд с рельсов? Но тут Бонд вспомнил про огромный скотосбрасыватель, который сметет маленькую дрезину как пушинку.

— Пошли, Тиффани, — сказал он. — Надо успеть добраться до гор.

Где же она? Он обошел дрезину. Девушка бежала по шпалам ему навстречу, задыхаясь.

— Там впереди, совсем рядом, ветка, — выдохнула она. — Если нам удастся затолкнуть ее туда и перевести стрелку, он может не заметить нас и промчаться мимо.

— Боже мой, — только и вымолвил Бонд и добавил с восхищением в голосе: — Можно придумать и кое-что получше! Помогай!

Он уперся плечом в дрезину и, скрежеща зубами от боли, начал толкать ее.

Тяжело было сдвинуть ее с места, но потом она пошла легко, и им оставалось только идти сзади и слегка подталкивать. Вот, наконец и стрелка. Они остановили дрезину метрах в двадцати за ней.

— Зачем это? — тяжело дыша, спросила Тиффани.

— Давай, давай, — крикнул Бонд, бросаясь назад, к заржавевшей стрелке, рычаг которой сиротливо торчал над рельсами. Мы пустим «Пушечное ядро» по этой ветке!

— Вот это да! — только и сказала та.

И вот уже они вдвоем налегли на рычаг, и мускулы Бонда напряглись от усилия и боли.

Ржавый рычаг медленно, очень медленно выдвигался из гнезда, где он простоял пять десятков лет, но вот миллиметр за миллиметром в рельсах наметилась трещина, а затем и довольно широкий зазор, и Бонд еще сильнее навалился на рычаг.

Наконец стрелка была передвинута, а Бонд сел, опустив голову и борясь с охватившей его тошнотой.

Тем временем луч прожектора был уже совсем рядом, Тиффани потянула его за руку, и он встал и, ковыляя, вернулся к дрезине. В воздухе вокруг них стоял ужасный грохот, когда, блистая огнями и гремя колоколом, огромное железное чудище, казалось, вот-вот раздавит их.

— Лежи и не двигайся! — перекрывая шум крикнул Бонд, увлекая ее рядом с собой на землю за дрезиной. Сам он поднялся, вытащил из-за пояса пистолет, встал боком к несущемуся на них паровозу, вытянув, как дуэлянт, руку с «береттой» и прицелившись в надвигающуюся пасть окутанного дымом и пламенем чудовища.

Господи, как же ужасен этот паровоз! Не сойдет ли он просто с рельсов на повороте? Не врежется ли всей своей массой прямо в них?

«Пушечное ядро» было уже всего в нескольких метрах.

Вдруг что-то вонзилось в землю у самых ног Бонда, а затем он увидел вспышку от выстрела где-то на уровне кабины.

Еще одна вспышка, и еще одна пуля, ударив в рельс, с визгом ушла в пустыню.

Еще три выстрела, но теперь Бонд уже слышал их за шумом, производимым паровозом. Пули пролетели совсем рядом.

Бонд не стрелял. У него всего четыре патрона, и он знал, как надо ими распорядиться.

В двадцати метрах от него паровоз, наконец, влетел на стрелку и со страшным скрежетом, наклонившись так, что на насыпь полетели из тендера дрова, вошел в поворот.

Раздался дикий визг металла, двухметрового диаметра колеса впились в ржавые рельсы, перед Бондом сквозь искры и дым оказалась кабина, где стоял, держась одной рукой за стойку, а другую положив на вентиль, по-прежнему одетый в черный с серебром костюм, сам Спэнг.

Пистолет в руке Бонда сказал свои четыре веских слова. Мелькнуло перекошенное, дернувшееся назад лицо гангстера, и черный с золотом паровоз пронесся мимо, в сторону гор. Луч главного фонаря все еще разрезал ночные тени, а колокол все еще звенел, но как-то грустно, видимо чувствуя свою печальную судьбу...

Бонд медленно засунул пистолет за пояс и стоял, провожая взглядом уносящийся, достойный миллионера, гроб с телом Спэнга... Дым из паровозной трубы на миг закрыл луну.

Тиффани Кейс подбежала к нему, и вместе они смотрели вслед облаку дыма и огня и слушали рождающееся в горах эхо от несущегося на встречу с ними паровоза. Девушка невольно сжала руку Бонда, когда в одну секунду «Пушечное ядро» скрылось за нагромождением скал. Теперь был лишь слышен удаляющийся стук колес, да виден был отблеск огней.

Внезапно из-за горы взвился огромный язык пламени и послышался страшный удар железа о камень, как будто где-то там натолкнулся на рифы огромный океанский корабль. Потом земля вздрогнула у них под ногами, раздался взрыв, а горы отразили в пустыню его эхо.

И наступила абсолютная тишина.

Бонд глубоко вздохнул, как будто пробуждаясь от страшного сна. Вот какой оказалась кончина одного из Спэнгов, жестокого, склонного к театральным эффектам, ударившегося в детство основателя банды Спэнгов. Он создал для себя театр, в котором сам был актером, окружил себя театральной бутафорией, был старым ребенком. Но это не мешало ему играть жизнями других людей. И убивать.

— Пойдем отсюда, — настойчиво сказала Тиффани. — С меня хватит.

По мере того, как спадало напряжение, боль во всем теле вновь начала давать о себе знать.

— Пойдем, — ответил Бонд. Он был рад, что его отвлекли от видения перекошенного бледного лица в кабине удивительно красивого, черного с золотом, бешено несущегося навстречу своей гибели паровоза. Голова у него раскалывалась, и Бонд не был уверен, что сможет идти.

— Нам надо добраться до шоссе. Трудно будет, но идти надо, — произнес он.

Три километра они одолели за полтора часа. У самого края дороги ноги у Бонда подкосились, и он рухнул на песок. Теряя сознание, он подумал, что Тиффани фактически принесла его сюда. Один, без нее, он наверняка проплутал бы в зарослях кактусов, сбился бы с пути и сейчас лежал бы где-нибудь в пустыне, ожидая, когда взошедшее солнце покончит с ним своими жаркими лучами.