Фулгрим

7

Будут и другие океаны

Восстановление

Феникс и Горгон

ОН НАЧАЛ откалывать от мрамора небольшие, предварительные осколки, но чем больше он чувствовал уверенность в своей правоте, тем сильнее чувствовал злость по отношению к Беке Кински. Он нашёл себя рубящим мрамор, словно дикое животное. Остиан выдохнул несвежий воздух через дыхательную маску и отошёл от мраморного блока, прислоняясь к окружающим его металлическим лесам.

Мысль о Беке заставила его сдавить рабочее зубило, он сжал челюсти от злости. Работа над скульптурой шла не так гладко, как ему бы хотелось. Линии выходили более угловатые и резкие, чем обычно, но он не мог помочь себе, горечь была слишком большой.

Он вспомнил день, когда они с Сереной шли, взявшись за руки к посадочной палубе, их обуревали радостные и беззаботные мысли, ведь они вскоре откроют новый мир вместе. Коридоры Гордости Императора возбуждённо гудели, узнав про победу Детей Императора на Лаэране или, если называть официально, на Двадцать Восемь Три.

Серена пришла, чтобы разделить с ним мгновение, когда разнесётся новая весть, одетая в потрясающее платье, которое, был уверен Остиан, не подходило для пребывания в мире, где поверхность полностью состояла из воды. Они смеялись и шутили, когда проходили через невероятные, высокие галереи судна, присоединяясь к всё большему количеству летописцев, чем ближе они подходили к посадочной палубе.

Было хорошее настроение, художники и скульпторы смешались с писателями, поэтами и композиторами в счастливой толпе; Астартес в броне сопровождал их к их транспортам.

- Нам так повезло, Остиан, - пробормотала Серена, когда они пробирались к огромным, позолоченным дверям.

- Почему? - спросил он, слишком увлечённый праздничной атмосферой толпы, чтобы заметить зловещий взгляд Беки Кински, направленный ему в спину. Он, наконец, мог увидеть океан, и сердце его подпрыгнуло в груди при мысли о такой поразительной вещи. Он успокаивал себя, помня труды суматуранского философа, Салонума, который говорил, что истинное путешествие состояло не в поиске новых видов, но в наличии новых глаз, чтобы видеть их.

- Лорд Фулгрим ценит важность того, что мы делаем, дорогой, - объяснила Серена. Я слышала, что в некоторых экспедициях для летописцев считается удачей увидеть воина Астартес, не говоря уже о путешествии на поверхность приведённого к согласию мира.

- Хорошо, но это не так, ведь Лаэр уже не враждебны, - сказал Остиан. От них ничего не осталось, они все мертвы.

- И это хорошо! Я слышала, что Воитель еще ни разу не пустил ни одного своего летописца на поверхность Шестьдесят Три Девятнадцать.

- Я не удивлен, - сказал Остиан. Говорят, что там все еще оказывается сопротивление. Таким образом, я могу предположить, почему Воитель никому не разрешил спускаться вниз.

- Сопротивление, - усмехнулась Серена, - Астартес скоро подавят его. Что могло случиться? Разве ты не видел их? Они как боги! Неукротимы и бессмертны!

- Я не знаю, - сказал Остиан, - я слышал, некоторые слухи в Ла Венеции о нескольких ужасных несчастных случаях.

- Ла Венеция, - с презрением воскликнула Серена. - Ты должен бы знать, лучше не верить тому, что ты услышишь в этом гадюшнике, Остиан.

Это, по крайней мере, было верно, подумал Остиан. Ла Венеция была частью корабля, которую Дети Императора отвели летописцам, большой зал на верхних палубах, который служили местом развлечений, пиров, выступлений и отдыха. Во время боевых действий Остиан проводил вечера там, беседуя, распивая спиртное и обмениваясь заметками с товарищами по искусству. Идеи лились рекой, возбуждение одолевало его от пребывания в атмосфере, где фонтанировали замыслами и оживлённо спорили. Каждый раз они приобретали некоторую странную новую форму, которую её создатель еще не постиг; и это просто опьяняло.

Да, Ла Венеция способствовала рождению идей, но когда вино лилось рекой, это был и рассадник скандалов и интриг. Остиан знал, что невозможно было поместить много людей от искусства в одном месте, не создав при этом множество сплетен, часть, несомненно, верных, но многих дико неточных, клеветнических и откровенно безумных.

Но в историях, которые ходили о свирепости сражений на Лаэране, была правда. Некоторые люди говорили о трёхстах убитых Астартес, но другие увеличивали это число до семисот.

В такие числа было почти невозможно поверить, а Остиан мог только задаться вопросом о силе того, кому нужно было уничтожить всю цивилизацию всего за месяц. Было конечно верно, что Астартес, которых он видел на корабле, последнее время стали более мрачными, но неужели жертвы были столь многочисленны?

Все мысли о погибших Астартес были забыты, когда они с Сереной вошли через огромные ворота на посадочную палубу, которые отделяли её от остальной части корабля. У Остиана челюсть отвисла от такого размера и шума в этом месте. Потолок палубы терялся во мраке, а сервиторы и техника в её дальнем конце казались крошечными из-за расстояния. Холодная чернота космоса была видна через сверкающий прямоугольник красного света, который обозначал края защитного поля. Остиан вздрогнул, ужаснувшись тому, что могло случиться, если поле рухнет.

Грозные Штормовые Птицы и Громовые Ястребы были установлены на пусковых рельсах, которые протянулись по всей длине палубы. Их фиолетовые и золотые корпуса были чистыми и сверкали, поскольку за ними хорошо ухаживали.

Специальные платформы передвигались по палубе, перевозя ящики со снарядами и стойки с ракетами, грохотали топливные цистерны, а ярко одетые служащие спокойно управляли этим хаосом. Это показалось Остиану крайне удивительным. Всюду, куда он смотрел, он мог видеть деятельность, флотскую суету, бывший недавно в состоянии войны; оглушительная промышленность смерти казалась механической и скучной от повторений.

- Прикрой рот, Остиан, - сказала Серена, усмехнувшись его изумлению.

- Извини, - пробормотал он, на каждом шагу встречая новые чудеса: огромные подъемные приспособления, несущие бронированные транспортные средства в механизированных когтях, как если бы те вообще ничего не весили, стройные ряды воинов Астартес, маршировавших к боевым кораблям и от них.

Их построили в шеренгу, и Остиан скоро отдал должное замысловатым маршрутам движения по посадочной палубе, понимая, что без них это место было бы кошмаром неразберих и беспорядков. Там, где прежде среди летописцев проявлялась непочтительность, теперь всё легкомыслие улетучилось, когда они добрались по посадочной палубе к высокому, красивому воину Астартес и паре итераторов, стоявших на возвышении, драпированном фиолетовой тканью. Он узнал Космического Десантника, Первого Капитана Юлия Кеосорона, воина, который посещал концерты Кински, но он никогда прежде не видел итераторов.

- Почему здесь итераторы? - прошептал Остиан. Я уверен, тут нет колеблющихся.

- Они не для Лаэр, - сказала Серена. Они для нас.

- Для нас?

- Безусловно. Хоть лорд Фулгрим и ценит нас, я предполагаю, что он все еще хочет удостовериться, что мы увидим, и по возвращении будем говорить нужные вещи. Я уверена, что ты помнишь Капитана Юлия и человека слева с редкими волосами, это – Иполида Зигманта, достаточно влиятельный человек. Он, по-моему, слишком сильно любит звук собственного голоса, хотя я предполагаю, что это - профессиональный риск для итератора.

- А женщина? - спросил Остиан, его задело непроницаемое выражение лица женщины с волосами цвета воронова крыла.

- Это, - сказала Серена, - Коралина Аценса. Она – что гарпия: актриса, итератор и красавица. Три причины не доверять ей.

- Что ты хочешь сказать? Итераторы должны здесь распространять свет Имперских Истин.

- Действительно, должны, мой дорогой, но есть некоторые, которые используют слова, чтобы скрыть свои мысли.

- Ну, она достаточно привлекательна.

- Мой дорогой мальчик, ты должен знать, что внешность обманчива. У одного с самообладанием Гефеста может быть самая прекрасная душа, в то время как у неё с привлекательностью Cytherea может быть самое жестокое сердце.