Репейка

— Да ведь выскочит из коляски… или пропадет, пока не будет меня дома.

— Пусть останется у меня, — предложил аптекарь, — потом вы же и заберете его, когда домой поедете, дядя Ихарош. Подождите-ка!

Аптекарь вышел и вернулся с потрепанным покрывальцем, которое прихватил в дорогу Ихарош.

— Сейчас оно в коляске ни к чему, вот на нем-то Репейка и останется. Если сразу поедете домой, положу в коляску, а останетесь здесь, — поедет с вами через пару дней. Только и всего.

И трое людей посмотрели на Репейку, словно ему предстояло решать, ему надлежало сказать последнее слово, которое могло оказаться и приговором.

— Пусть остается, — сказал Ихарош, — пусть остается, пока я не вернусь.

Все помолчали.

Аптекарь свернул покрывало и положил возле кушетки.

— Вот твое место, Репейка.

Репейка вильнул хвостом и опять поглядел на хозяина:

— А теперь давай уйдем. Этот человек мне нравится, но приказывать мне он не в праве.

Старый мастер медленно подошел к подстилке и указал на нее.

— На место, Репейка.

Щенок выполнил приказание, но остался на ногах. Запах покрывала успокоил его, но чего-то он не понимал в происходящем.

— Останешься здесь!

— Хорошо, — сразу лег на живот щенок, но глаза по-прежнему были устремлены на хозяина. — Пойдем же! — Он заскулил и стал скрести покрывало.

Мастер Ихарош погрустнел и с трудом наклонился к щенку.

— Я вернусь, Репейка. Обязательно! Помнишь, как мы поклялись, когда повстречались? Дружба до могилы…

Аптекарь и доктор переглянулись.

— Про могилу забудьте, дядя Ихарош, — сказал аптекарь, — она другим требуется.

— Да ну?

— Верно вам говорю…

Но Репейка всего этого не понимал. Какая-то неясность носилась в воздухе, и щенку хотелось уйти, но мастер Ихарош пригнул его к подстилке.

— Останешься здесь, Репейка. У хорошего человека…

Знакомая рука успокоительно погладила щенка.

— Ну, поехали.

Предварительное обследование было проведено быстро. Геза ходил из кабинета в кабинет так, словно больница принадлежала ему.

— Распоряжение Маккоша. Срочно.

— Всем срочно, доктор, — сказала сестра из рентгеновского кабинета, — подождите, пожалуйста.

Доктор, не говоря ни слова, шагнул к телефону.

— Быть может, вам нужно указание от главного врача?

— Разденьтесь, — сердито повернулась сестра к Ихарошу. Сделав снимок, она сказала:

— Я доложу об этом инциденте.

— Хорошо, что сказали, тогда и я заявлю, что обслуживающий персонал рентгеновского отделения оставляет за собой право определять степень срочности и его не интересует, что больного ожидает к себе на прием главный врач больницы. Всего хорошего. Мы можем идти, дядя Ихарош.

Потом мастер Ихарош сидел в приемной, а Геза понес данные анализов в кабинет. Гашпар Ихарош остался один и думал о Репейке, думал о Лайоше… о дворе своем думал, о саде и пчельнике. В нос лезли характерные сложные больничные запахи, но старый мастер сопротивлялся им, что, вероятно, и обратило к дому его мысли.

Зато доктор в кабинете главврача всеми помыслами был в больнице и сразу же упомянул о недопустимом поведении ассистента-рентгенолога.

Главный врач просматривал данные анализов, но на жалобу ответил:

— Это замечательная женщина. Великолепный работник… и в конце концов она ведь права. Она вообще точь-в-точь такая, как ты…

— Ну, знаешь?!

— Разумеется, знаю. Она не допускает вмешательства в свою работу, потому что дело свое понимает и знает порядок. Вероятно, ты торопил ее…

— Конечно.

— А ты позволяешь торопить себя? Вот видишь. Хорошего работника нельзя торопить. Ее нельзя, тебя тоже нельзя… потому что и ты специалист высокого класса… к сожалению!

— К сожалению?

— К сожалению… твой диагноз безукоризнен. Вот, посмотри сам… это очень грустное чтение.

— Я так и думал, — сразу забыл свои обиды доктор, — так и думал. Ему мы уже напели, что здесь творят чудеса, только попасть трудно, потому что ты не слишком тяжелых больных не берешь.

— Правильно! Надежда — главное чудо. Часто и я этим пользуюсь. Но испробую все, а насчет приема немного поупрямлюсь…

— Очень прошу тебя. Можно позвать?

Главный врач только кивнул: в кабинет вошел мастер Ихарош со всеми признаками честной и очень утомленной старости.

— День добрый, доктор.

— Помогите, коллега, больному раздеться. Вот так. Сядьте, пожалуйста. Вам не холодно? — спросил Маккош, так как по телу Ихароша прошла дрожь.

— На дворе сейчас жарко… а здесь немного прохладно.

— Мы покончим с осмотром быстро, ведь по анализам уже все ясно. — И, наклонившись, он почти прижал к себе сухое, тающее старое тело.

— Да, небольшие шумы, то да се…

— Хорошо было бы оставить дядю Ихароша денька на два, понаблюдать, — сказал Геза, но Маккош покачал головой.

— У меня мало мест. Если привезут больного с чем-то неотложным, я не буду знать, куда девать его. Одевайтесь… дядюшка Ихарош.

Старый мастер стал одеваться, но тут заметил, что Геза ему подмигивает, подбивая заговорить.

— А ведь я… иногда… скверно себя чувствую. Очень слаб стал… Иной раз голова кружится… Если бы как-то можно было?…

Главврач отвернулся и посмотрел в окно. В саду еще грелись на солнце больные, но в кроне липы уже попадались желтые листья, трава высохла; железные пики ограды печально обрамляли это преддверие боли и выздоровления, жизни и угасания.

Геза изучал рисунок на линолеуме, а Гашпар Ихарош прислушивался к протарахтевшей за окном телеге: звук был очень знакомый.

— Вы сейчас плохо себя чувствуете?

— Да… пожалуй что… Слабый я стал… Хорошо, если б можно было остаться здесь… хотя и чужое место занимать не хочу.

— Ну, что ж… но только на одну неделю. Вы понимаете ведь, дядюшка Ихарош?

— Очень вам благодарен. Я все понимаю, да и справедливо оно, что предпочтение отдают тому, кто болен тяжелее.

— Проводите его в седьмую, коллега, а я позвоню сейчас сестре. Это единственная у нас отдельная палата, я придерживаю ее для самых тяжелых больных. Будем надеяться, что за эту неделю особо тяжелых не поступит…

— Благодарю, — поклонился и доктор, но в глаза главврачу не посмотрел; их мысли объединились только в рукопожатии и, как новая глава в книге, тут же были прикрыты белым листом двери.

Репейка некоторое время тихо лежал на подстилке, не спуская с двери глаз и слушая удаляющийся грохот докторского возка. Послышались шаги аптекаря, уши и глаза Репейки устремились на дверную ручку, но шаги свернули куда-то в сторону, и щенок опять остался один.

Полученный приказ начал понемногу терять свою силу, поэтому Репейка осторожно вскинул лапы на кушетку, но покрывало пахло более по-домашнему, и он снова лег.

Лечь-то лег, но озабоченно помаргивал. Между тем, с улицы в аптеку кто-то вошел и сказал:

— Здравствуйте… или здесь нет никого?

Наступила тишина. Потом неизвестный покашлял.

Репейка совсем готов был залаять, как вдруг услышал знакомый уже голос аптекаря.

Зашуршала бумага.

— Вот здесь распишитесь. Через два часа приходите за лекарством.

— А сразу дать не могли бы?

— Нельзя. Его еще надо состряпать.

— Что ж мне до тех пор делать?

— Осмотрите пока что наш городок…

— Какого черта мне его осматривать, я же здешний.

— Вот как? А в музее вы бывали? Там вы можете увидеть коренные зубы пятитысячелетней давности. Вот это зубы, я вам скажу! Да я хочь сейчас на них сменялся бы… Ведь не были в музее? Ну, видите! Все были, все видели… иностранные ученые приезжают специально…

— Так я ж всегда могу посмотреть…

— Вот видите, это и худо. Всегда! Нет вы сейчас посмотрите, а в полдень приходите за своим снадобьем. Для вашей супруги?

— Нет. Для тещи.

— А тогда зачем торопиться? — не унимался шутник-аптекарь. — Ступайте в музей… Вход бесплатный.