Страница 14 из 14
– Конечно! – гарантировал Боря. – А ты меня опять. Давай, ударь! А то я тебя ударю. И если не ответишь, будешь последний трус!
– Зачем ты меня ударишь? – не понимал Виталя.
– Чтобы научить защищаться. Давай, выставляй руки, чего ты стоишь? Я бью – а ты отмахивайся.
Виталя выставлял руки, но отмахнуться не получалось: Боря доставал его по уху или по носу молниеносно, Виталя не успевал среагировать.
Не добившись результатов в обучении рукопашному делу, Боря пробовал сделать из Витали человека хотя бы по отношению к учебе.
– Только дураки учатся на все пятерки, – говорил он. – Ты что, не понимаешь, что это тебе все равно не понадобится?
– Почему?
– Потому что все знать невозможно, а надо знать только то, что надо!
Виталя этой мудрости постичь не мог, и Боря махнул на него рукой – пусть пропадает, если хочет остаться последним трусом!
Так все и шло до старших классов.
Тогда учились десять лет, а после восьмого класса сдавали экзамены, и от этого зависела дальнейшая судьба: кто-то переходил в девятый класс, а кому-то очень настоятельно рекомендовали отправиться в ПТУ, то есть профессиональное техническое училище, что тоже неплохо – квалифицированные рабочие всегда нужны. Но у Бори ни голова, ни руки не были приспособлены для чего-нибудь профессионально-технического: он вечно все ломал, портил, а на уроках труда не мог сделать обыкновенную киянку, то есть деревянный молоток. Трудовик считал выполнение этого задания обязательным для всех, поэтому в его кабинете скопилось невероятное количество этих самых киянок – разной формы и величины. Боря пытался поступить по-своему, по-хулигански: дождаться, когда кто-то соорудит киянку, отобрать ее и предъявить трудовику, как свою. Но тот был бдителен, не любил, как он выражался, захребетников, стоял над Борей и смотрел. Тот потел, пыхтел, злился, но ничего не мог поделать, приходилось пилить и строгать под строгим взглядом мастера. Всего-то две детали: ручка и ударная часть, кругляшка и брусок, но это надо соразмерно отпилить, выстругать, просверлить в бруске отверстие, плотно загнать туда ручку. Это оказалось не по силам Боре: то дырка больше, то ручка толще. Пытается подогнать ручку, стругая и поминутно прикладывая к отверстию, но упускает момент – вот уже ручка болтается в дыре. А бросить работу и поругаться с трудовиком он не мог: тот, в отличие от других учителей, не вступал в споры, он молча смотрел на кипятящегося ученика, а потом говорил: «Истерика кончилась? Давай работай теперь». И спокойствия его ничем нельзя было прошибить.
Короче говоря, в ПТУ Боря не хотел, поэтому взялся за ум и сдал все экзамены – хоть и на тройки. Мать его умолила преподавателей взять сыночка в девятый класс, гарантируя, что он будет прилежен и послушен. Учителя не верили. Но так случилось в тот год, что слишком многие ушли в ПТУ, в единственном девятом классе их маленькой старой школы оказался недобор, Борю взяли.
Большого прилежания и послушания он не проявил, но кое-как все-таки тянулся. Многое вообще изменилось – уже доблесть насчет подраться или потаскать девчонок за волосы не ценилась так, как прежде. Уже коварные девочки не на смелого Борю больше поглядывали, а на робкого Виталю, который по-прежнему учился на одни пятерки и был единственным претендентом на получение золотой медали.
Но чем ближе были выпускные экзамены, тем хуже становилось Витале. Он боялся. Боялся, что не оправдает надежд учителей и родителей, провалится, получит четверку по какому-нибудь предмету, а то и по двум. Он боялся внимания девочек, потому что не знал, как реагировать: бойко отвечая на уроках, он не научился так же смело разговаривать с одноклассницами, мямлил, терялся, краснел и сопел.
Тут пронесся слух, что Боря, провожая после кино Веру Ситкину, не первую красавицу, но миленькую девочку, целовал и обнимал ее в подъезде. Одноклассники приставали с расспросами к Боре, он гордо усмехался. Одноклассницы пытали Веру, она тоже отмалчивалась, но потом написала подруге записку с признанием, эту записку перехватили, содержание стало известно всем. Началось что-то вроде эпидемии. Девочки, то есть девушки уже, шестнадцать лет все-таки, забыли про травоядного Виталю, будто его и не было на свете, они наперебой предлагали (записками или шепотом на перемене) Боре сходить с ними в кино. И Боря ходил. И провожал до дома. И так далее. Но Боря один, а девочек много. Поэтому досталось и другим мальчикам из класса. И из других школ. И даже вообще не из школы. Все только и делали что ходили в кино и провожали друг друга до дома. (Сейчас, конечно, это делается гораздо раньше.)
К весне едва-едва успокоились: экзамены дело серьезное, а после школы многие собрались поступать в институты и университеты. Кое-кто умудрялся сочетать учебу и личную жизнь, но не Виталя – ему сочетать было не с чем, у него не было личной жизни. Один раз он все-таки решился: пригласил в кино самую некрасивую девочку из класса, Решетникову, рассчитывая, что она-то уж не откажет, ее ведь никто никогда не приглашал в кино. Но Решетникова лишь презрительно фыркнула и отвернулась. Она была не настолько низкого мнения о себе, чтобы соглашаться на предложение того, кого остальные девочки давно уже не считают человеком.
И тут вдруг Витале предложила пойти в кино одна из симпатичных девочек класса – Люба Жилкина. Она сама удивлялась, почему ей нравится этот, как сказали бы сейчас, лузер, но что делать, сердцу, как говорили когда-то, не прикажешь, оно само выбирает, в кого влюбиться. Люба не влюбилась, быть может, но интерес к Витале появился, вот она и хотела проверить свои чувства.
Виталя пошел с нею в кино. Умирая от страха, угостил ее мороженым. Сидел рядом с нею в зале, не понимая, что смотрит. Она ждала, ждала и наконец сама взяла его руку. Пальцы Витали тут же стали липкими и холодными, поэтому Люба через минуту убрала свою руку, будто бы поправить волосы, а сама украдкой вытерла ладонь. Потом он провожал ее – молча. Попытался рассказать какой-то анекдот, но, дойдя до середины, не смог вспомнить конца. Люба сама закончила анекдот – почему-то очень недовольным голосом. Тогда Виталя заговорил с нею о будущем – о том, что он собирается поступать в медицинский институт, что медицина – очень увлекательная наука, что лечить людей – самое благородное дело, что, если Люба когда-нибудь тяжело заболеет, он обязательно ее вылечит…
Зашли в подъезд. Дело было в апреле.
– Холодно, – поежилась Люба.
– Дома согреешься, – утешил ее Виталя.
– Ага, – ответила Люба, но домой не пошла. Стояла, ежась, обхватив себя руками.
Тогда и Виталя обхватил себя руками и стал прыгать и стучать зубами, изображая, что ему тоже очень холодно. Он хотел этим развеселить Любу. Ну, и заодно согреться. А Люба смотрела, смотрела на его прыжки, а потом сказала:
– Ну и дурак ты, Страхов. Все, не подходи ко мне больше!
Виталя хотел напомнить, что он и не подходил, она сама подошла, но Люба уже убегала по лестнице.
Он понял, что на самом деле не дурак, а трус. Именно это хотела сказать Жилкина.
Виталя и сам это знал.
Он и в медицинский институт на факультет психиатрии решил поступать для того, чтобы изучить проблему страха, чтобы лечить людей, но прежде всего вылечить самого себя.
А Боря выбрал военное училище, и это было естественно. Он ведь по-прежнему ничего не умел делать руками и плохо соображал головой, а в армии ничего руками делать не надо, да и головой тоже – главное там, как понял Боря, исполнять и отдавать приказы, а для этого много ума не надо. Могут возразить: чтобы отдать приказ, надо все-таки раскинуть мозгами – какой приказ, зачем, для чего. Но в том-то и дело, что в армии все построено на подчинении и исполнении. Солдату приказывает сержант, но сержант исполняет приказ лейтенанта, а тот – капитана, а капитан – майора, а майор – полковника, а полковник – генерала, а генерал – маршала. Получается, только один человек не исполняет, а отдает приказы – министр обороны. Но и тот, если вдуматься, выполняет приказы президента. Значит – президент единственный человек в стране, который приказывает? Нет – ему приказывает страна. Интересы государства. В идеале, конечно.
Конец ознакомительного фрагмента.