Страница 56 из 67
Смотрю в окно. Двое албанцев торгуются с проституткой насчет минета. Они стоят далеко, но говорят громко, поэтому я все слышу. Она просит цену двух сандвичей — за каждого. Албанцы хотят — за двоих. Сутенер возмущается:
— Не будет она работать за такие гроши. За кого вы ее принимаете?!
— За проститутку, — говорит один из албанцев.
— Никакая я не проститутка, — говорит проститутка. — Просто я беру деньги за секс.
Сутенер вынимает нож и втыкает его в ногу одному из албанцев. Мы все одинаковые. Мы все психуем и злимся — просто по разным причинам. Я звоню в полицию, но они не берут трубку.
Я периодически подключаюсь к Чууку. На следующий день Одли бродит по первому этажу, явно в поисках, чего бы украсть или съесть. Я сообщаю ему, что забронировала номер в гостинице и оплатила все вперед. Теперь, когда Одли выспался, настроение у него уже не такое мрачное. Входит здоровенный чернокожий амбал.
— Меня так просто не облапошишь, — заявляет он с ходу и грозит пальцем Одли, который стоит за стойкой. — Я большой человек. Ты. Ты меня не облапошишь. Я хочу лучший номер и по нормальной цене. Никаких фокусов. Меня не обманешь.
— Да, сэр, я сейчас все устрою, — говорит Одли улыбчивым голосом.
— Не делай этого, Одли. Не надо, — говорю я. Он слышит меня, но не слушает. Он дает чернокожему 70-процентную скидку на номер, записывает его в школу дайвинга с 40-процентной скидкой на абонемент, договаривается о том, что к нему придет замечательная минетчица — с 10-процентной скидкой опять же, — но зато оставляет ему один из двух чемоданов.
— Ну и зачем ты так сделал? Его одежда — ты же в ней утонешь. И его паспорт тоже… он тебе явно не пригодится.
— Да ничего с ним не будет. Дождется завтрашнего рейса, и все, — говорит Одли, пытаясь бежать с чемоданом в руке. — Так, и где этот твой отель?
Дорога — сплошные ухабы и рытвины. По ней периодически проезжают большие джипы, набитые местными жителями.
— А что там справа? — спрашиваю.
Там какая-то статуя. Вроде бы памятник. Бронзовый человек в натуральную величину. Я совершенно не разбираюсь в статуях, но я могу отличить дешевую поделку от нормальной работы. Зачем, интересно, ее здесь поставили: на пустыре, у дороги?
— Ты чего? — говорит Одли. — Никогда статуй не видела?
Мы идем в бар. Одли разговорился с каким-то местным. Его зовут Кангичи. Кангичи предлагает Одли уроки дайвинга. Он говорит по-английски с американским акцентом, Кангичи учился в университете в Америке. Он говорит, что Чуук сейчас переживает не лучшие времена. Правительство у них слабое, коррумпированное. Инвестиции скудные, поступают нерегулярно.
— Зарубежные инвесторы как-то не очень стремятся вкладывать сюда деньги, потому что народ тут такой: работать никто не хочет, все хотят веселиться, гулять и пить пиво.
— Прямо как у нас, — говорит Одли.
— Кое-кто из молодежи, как я, например, уезжает учиться куда-нибудь за границу. А тех, кто потом возвращается, раздражает, как тут все запущено — потому что работать никто не хочет, все хотят веселиться, гулять и пить пиво.
Кангичи рассказывает, что у местных вождей на Чууке есть свой собственный язык.
— Прямо как у нас, — говорит Одли.
— Спроси про Бруно, — подгоняю я.
— Мы еще только начали выпивать.
Оск, бармен, — он из Бирмингема. Разговорчивый дядька. Поначалу ты думаешь, что его болтовня — это такое затянувшееся остроумие, происходящее от непомерной общительности, но через пару часов понимаешь, что даже если бы в баре не было ни души, он все равно продолжал бы болтать. В отличие от большинства балаболов он вполне даже забавный, хотя часа через три у меня появилось стойкое ощущение, что мы приближаемся к концу цикла.
Оск был продавцом. Торговал автомобилями. Был женат, имел маленького ребенка. Денег вечно не хватало. Как-то вечером он пошел выпить с друзьями. Взял такси до Лондона, купил билет на «конкорд», прилетел в Нью-Йорк и три дня пил-гулял у себя в отеле, достаточно скромном по меркам Нью-Йорка, но очень даже роскошном для продавца автомобилей из Бирмингема, человека весьма умеренного достатка.
— Я подумал, что с женой я уж как-нибудь договорюсь. Ну, скажем, клятвенно пообещаю ей мыть посуду в течение ближайших двадцати лет. Но мне захотелось съесть гамбургер.
По дороге в аэропорт Оск зашел в кафешку съесть гамбургер. Его обслуживала очаровательная официантка. Студентка университета, которая подрабатывала в кафе. Очарованный ее обаянием и предупредительностью, он оставил ей чаевые в три раза больше, чем стоил сам гамбургер. На последние деньги с карточки.
— Даже это было бы еще ничего, но меня подвели средства массовой информации.
В ожидании автобуса на автобусной станции в Лондоне, уже «предвкушая», что ждет его дома, он увидел в газете статью про щедрого британца, который оставил неслыханные чаевые одной официантке в Нью-Йорке.
— В общем, мне не повезло. Почему нигде не было войн? Почему люди не умирали от голода в какой-нибудь далекой стране? Куда подевались все землетрясения и наводнения? Надо же было такому случиться, что в тот день в мире все было спокойно и мирно и настало всеобщее благоденствие. Так что из всех новостей, из всех, блин, новостей во всем мире было только сообщение о жирафе, который катается на водных лыжах, и обо мне. Но это еще бы могло прокатить, если бы меня там представили как таинственного галантного незнакомца, отбывшего в пламенеющий закат. Но нет, про меня написали вполне конкретно. «Все, что я знаю: что его зовут Оск, что он работает продавцом автомобилей в Бирмингеме и что его жене с ним повезло», — говорит осчастливленная официантка.
И мне пришлось принимать решение. Самое сложное в жизни решение. Возвращаться домой или нет? Может быть, моя громкая слава все-таки не дойдет до жены и ее знакомых? Потому что пропить все деньги — когда ты и так весь в долгах — в безумном загуле, это одно. Каждая женщина знает, что с ее мужем может случиться что-то подобное. Это — часть соглашения. Но обогатить за свой счет официантку с роскошными сиськами — это совсем другое. Тем более, что буквально пару недель назад вы с женой крупно поссорились, потому что она купила дорогой батон хлеба, а ты наорал на нее, что она транжирит деньги.
Многие женатые мужики говорят: «Жена меня убьет», — но понятно, что это всего лишь образное выражение. Никто их не убьет. Ну, может быть, кинут в них чем-то тяжелым. Или выселят спать на диван. Или заставят купить дорогую шубу. Или изрежут их самый любимый галстук. В худшем случае им врежут по морде или укусят. Но я ни капельки не сомневался: если жена узнает про этот случай с официанткой, она меня точно убьет.
Моя жена — женщина принципиальная. Чем она мне и нравится. Я поэтому на ней и женился. Я знал, что она не рассердится. В смысле не психанет. Она все рассчитает. Она очень тщательно все обдумает: что есть у нас дома, чем можно зарезать пьяницу и транжиру мужа якобы в состоянии аффекта. Она договорится с сестрой, чтобы та присматривала за ребенком все те пять или десять лет, которые она проведет в тюрьме, посещая всякие полезные курсы. Нет, она не рвалась в тюрьму, она предпочла бы не убивать меня, грешного, она была бы только рада, если бы все было иначе, но она бы меня убила.
— Да ладно, — говорит Одли.
— Нет. Я серьезно. Я много раз делал ей предложение, и она каждый раз мне отказывала. Наконец она сказала: «Оск, я не такая, как все остальные женщины». Меня это сразу насторожило. Я что, влюбился в транссексуала? Или у нее там какая-то жуткая патология? Или ее могут удовлетворить только пять мужиков за раз? Она говорит: «Если меня кто-то разочарует, не оправдает моих надежд, для меня это невыносимо». — «Ну да, кому же понравится, когда его разочаровывают». — «Нет, Оск, ты не понял. Слушай внимательно: если меня кто-то разочарует, я не смогу с этим смириться. Просто не смогу. Мне самой это не нравится, но тут уже ничего не поделаешь. Всякое в жизни бывает. Я могу на тебя разозлиться, я могу на тебя психануть, но если ты меня разочаруешь, я тебя убью. Извинения, раскаяние — ничего не поможет. Если ты будешь меня обманывать, если ты сделаешь что-то такое, чего я тебе никогда не прощу, постарайся, пожалуйста, чтобы я ничего не узнала, потому что иначе я тебя убью. И это не просто слова, можешь не сомневаться».