Белые начинают…

— Какие уж тут мелочи, — перебил его Сизов: внутреннее напряжение его еще не угасло. — Давным-давно все переговорили.

— А телефонный разговор? — вдруг вспомнила Валя.

Сизов задумался:

— Ну, уж это действительно мелочь. Я даже забыл о нем.

— О каком разговоре вы забыли? — спросил Жемчужный.

— В субботу я пришел к профессору первым, вы это знаете. Когда проходил мимо его открытого окна, он с кем-то говорил по телефону. Я запомнил только одну фразу: «Не может быть! Какими судьбами?» Я постоял у двери, чтобы не мешать разговору, потом вошел в комнату. И еще запомнилось заключительное: «Надеюсь, старика не забудешь?».

— И профессор не говорил, кто ему звонил?

— Он хотел сказать, — вмешалась Валя. — Когда я принесла вино, дядя сказал мне: «Ты знаешь, кто сейчас мне звонил?» Но в это время показались на пороге Масловы. Они сразу стали что-то ему рассказывать. Я так и не узнала, кто разговаривал с дядей по телефону. — Валя задумалась и потом не совсем уверенно сказала: — Но, судя по тону, каким спросил меня дядя, я должна была знать об этом человеке.

— Может, это Мария Львовна?

— Нет, речь, по-видимому, шла о ком-то другом. Иначе, зачем бы он стал объявлять мне об этом так многозначительно?

— Возможно, вы правы, — заметил Жемчужный, допивая остывший чай.

6. НОВЫЙ ГОСТЬ

В этот момент скрипнула калитка.

От калитки к веранде смело шел человек лет сорока, в цветастой рубашке, лысоватый, с сединой на висках, без усов, но с широкой голландской бородкой, аккуратно подстриженной вдоль подбородка. В руках у него был большой мягкий чемодан, оклеенный с боков иностранными этикетками. Поставив чемодан у лестницы, он спросил:

— Я не ошибся, это дача Заболотского?

— Не ошиблись, — ответила Валя.

— А где же он сам?

Человек спрашивал вежливо, но без малейшей застенчивости или смущения.

— Позвольте узнать, кто вы такой? — спросила Валя.

— В известной степени — родственник.

— А именно?

— Степ-сон. По-английски — пасынок. Моя фамилия Шустиков. А ему скажите, что приехал Виктор Петрович из Ашхабада.

Валя смущенно взглянула на Жемчужного, но тот молчал, разглядывая этикетки на чемодане.

— Может быть, я не вовремя? — извинился гость. — Может, профессор уехал в город? Так я подожду…

Валя опять растерянно взглянула на Жемчужного, не зная, что отвечать. На этот раз он тут же пришел ей на помощь:

— Войдите на веранду, товарищ Шустиков, возьмите стул и садитесь.

— С кем имею честь? — спросил гость.

— С вами разговаривает старший инспектор уголовного розыска майор милиции. А профессор Заболотский, о котором вы спрашиваете, в прошлую субботу убит.

Гость растерянно оглядел сидевших.

— Как убит? — воскликнул он. — Я же в прошлую субботу ему из Ашхабада звонил.

— Вот после этого он и был убит.

— Кем?

— Ищем.

— Есть подозрения?

— Пока допросы. Вот и вас допросим, благо вы ко времени прибыли.

— Пожалуйста. Только у меня железное алиби. Жил и живу в другом городе. Только что прилетел из Ашхабада. Авиабилет и паспорт к вашим услугам.

— Где работаете?

— На ашхабадской киностудии. Снимаюсь в эпизодах, но регулярно. Сейчас в отпуску. У меня просьба… Разрешите немного пожить на даче…

— Пожалуй, лучше в гостинице.

— Хотя бы два-три дня.

— Попросите временную владелицу… Валя, не уступите ли вы ему на несколько дней свою комнату в мезонине?.. А сами перебирайтесь вниз.

— Да, пожалуйста… — Валя пожала плечами.

— Большое спасибо, — сказал гость. — В городе знакомая матери живет. Я к ней потом и переберусь. К сожалению, я рассчитывал на помощь профессора. Все-таки родственник, хотя и не близкий…

— С Марьей Львовной договоритесь, — заключила Валя.

Жемчужный покинул дачу вместе с Сизовым. Его заинтересовали некоторые обстоятельства дела: обстановка во время ужина и, в частности, беседа у шахматного столика — до и после приезда гостей. О странной шахматной партии он пока не говорил, рассчитывая разобраться в ней сам. Вдвоем зашли они и к Масловым, беседа с которыми, к сожалению, ничего нового не дала. Масловы повторили рассказ об ужине, об открытом сейфе, о лежавших в нем деньгах, о шутливых разговорах за столом. За шахматным столиком они не сидели, и Вера Тимофеевна не оставляла там своего окурка.

По возвращении в город Жемчужный нашел на столе записку: «Позвонить Рыжову». Тотчас же позвонил.

— О выплате гонорара Заболотскому в издательстве никто не говорит, — сообщил Рыжов. — Обычное дело у них, да и сумма невелика. Знать о ней, конечно, мог кто угодно. Но точно знали директор издательства Телепин, главбух Кротова Нина Петровна. Ну и кассир тоже…

— Побывайте завтра у них, поговорите — помягче только: вдруг они кому постороннему обмолвились о профессорских деньгах. Хоть путь этот и длинным может оказаться, а вдруг да что-нибудь засветится…

7. ВЕРСИИ НАМЕЧАЮТСЯ

В понедельник старший лейтенант Рыжов уже к полудню вернулся к Жемчужному:

— Есть новости, товарищ майор.

— Хорошие?

— Может, и неплохие, видно будет… Говорил и с директором, и с главбухом, и с кассиром. Все утверждают, что никому о гонораре профессора не сообщали. Даже удивляются: подумаешь, дескать, событие, Заболотский у них не один деньги получает… Тут вроде бы пусто. Но есть зацепочка. У Кротовой новая вещь появилась: серебряная брошь с сердоликами, старинная работа.

— Во-первых, откуда узнал? Во-вторых, ну и что?

— Отвечаю по мере поступления вопросов. Узнал от двух девчонок из бухгалтерии. Пока я Кротову ждал, они эту брошь на все лады обсуждали. Могу описание составить. Сам-то я ее не видел: Кротова не надела брошь. Как пришла, так девицы замолкли: боятся начальницу… А что касается вашего «ну и что», так брошь-то туркменская. И неделю назад ее у Кротовой не было.

— Повторюсь: ну и что?

— Товарищ майор, вспомните: Шустиков-то в Ашхабаде живет. И брошь оттуда.

— Верно… Хотя и на совпадение похоже, но взять на заметку стоит, — согласился Жемчужный.

Раздался звонок телефона. Следователь Михайлов сообщил, что ждет внизу: ехать в больницу к Кутырину.

Кутырин лежал в отдельной палате. Широкое итальянское окно ее выходило в сад. Жемчужный рассказал подполковнику обо всем, что успел узнать об убийстве. Глаза Кутырина, казалось, говорили: «Знал, что приедешь. Не такое это дело, чтобы с маху решать».

— Издательство проверили? — спросил он.

Жемчужный рассказал все переданное Рыжовым.

— Не отмахивайтесь сгоряча, — сказал Кутырин. — В Ашхабад можно за неделю слетать три раза.

— Для доказательств этой совсем уж неожиданной версии, — уточнил Жемчужный, — у него должен быть еще серый костюм с новыми пуговицами. Кстати, если это он, то, удирая с дачи, успел их все срезать и зашвырнуть по дороге на станцию в лужу. Полковник Хмара их нашел. Без одной — оторванной раньше.

— Стоит подумать.

— А я все думаю о Сизове, — признался Парамонов. — И у него есть серый костюм, и он мог срезать ночью пуговицы. Даже удобнее по дороге, чтобы не тащить их к себе на дачу. А «странная» партия, как назвал ее товарищ майор, мне совсем не кажется странной. Профессор, подвыпив, вполне мог прозевать ферзя. И у тех, кто помоложе, это бывает. А защищался из упрямства, у него это упрямство в характере. Ну и сдался все-таки, хода-то он не сделал.

— Заболотский партнеру говорил «ты», — подчеркнул Жемчужный.

— Во-первых, Черенцова могла ослышаться, во-вторых — солгала.

— Зачем ей лгать? — возразил Жемчужный. — Чтобы отвести подозрение от своего сообщника? Кого же именно?

— Допустим, от Сизова: она с ним дружит. Да и обстоятельства могли сложиться так, что он после прогулки вернулся на дачу и скрылся в саду. А потом уж проник в дом с помощью Черенцовой.

Теперь не только Парамонов, но и Кутырин с любопытством глядели на Жемчужного. Но он говорил не просто убедительно — убежденно: