Страница 76 из 97
О возможных причинах появления здесь фамилии археолога и историка русской литературы Петра Николаевича Полевого (1839–1902) см. наст. том, с. 456.
Однако обозначенный Есениным в окончательном варианте текста Дмитрий Александрович Ровинский (1824–1895) — собиратель русской гравюры и народного лубка, исследователь иконописания в России, ранние работы которого печатались за подписью «Равинский», — не занимался русским орнаментом. К тому же в его трудах, как и в трудах Ф. И. Буслаева, «чувство национальной гордости» не подчеркивалось (см., например, цитаты из работ Д. А. Ровинского, приведенные в комментарии В. А. Вдовина к «Ключам Марии», — ВЛ, 1973, № 7, июль, с. 227–228; Есенин V (1979), с. 339).
Вероятно, дело здесь в ошибке памяти Есенина. Он написал «Равинский» вместо созвучной фамилии «Бутовский»: ведь именно в работах В. И. Бутовского (особенно в только что процитированной книге) отчетливо звучит нота национальной гордости, запомнившаяся поэту.
С. 188–189. …символическое древо, которое означает «семью». — Ср.: «Размножение семьи, рода исстари сравнивалось с ростками, пускаемыми из себя деревом… ‹…› Параллель, проводимая в языке и народных поверьях между ветвистым деревом и многочадною семьею или целым родом, с особенною наглядностию заявила себя в обычае обозначать происхождение ‹…› людей и степени их родства через так называемое родословное древо…» (Аф. II, 478, 479; выделено автором).
С. 189. Маврикийский дуб — образ, восходящий к Библии (подробнее см. наст. изд., т. 2, с. 317).
Скандинавская Иггдразиль — поклонение ясеню… — Ср.: «Эдда ‹древнеисландский эпос› рассказывает о старом мировом серединном дереве Иггдразиле. Это дерево — ясень…» (Аф. II, 279; выделено автором); «Иггдразиль северной мифологии или всемирное древо исторического развития народов ‹…› имеет ‹…› в скандинавских сказаньях малое подобие или как бы сокращение — в семейном древе, которое растет в жилище Вёльзунга ‹…›. Это дерево — дуб. Как под всемирным Иггдразилем ‹…› собирались боги для суда и расправы, так и Вёльзунг судил и рядил народ под своим домашним дубом…» (Буслаев I (1861), с. 442; выделено автором).
…то древо, под которым сидел Гаутама… — Сиддхартха Гаутама (623–544 до н. э.) — основатель буддизма. Под именем «Будда» Есенин упоминает о нем еще в письме к Г. А. Панфилову (март 1913 г.): «Гений для меня — человек слова и дела, как Христос. Все остальные, кроме Будды, представляют не что иное, как блудники…» (наст. изд., т. 6). Об упомянутом древе см.: «Гаутама ‹…› сел ‹…› под тень большого дерева, известного с тех пор под именем священного дерева Бо, или древа мудрости» (Рис-Дэвидс Т. В. «Буддизм: Очерк жизни и учений Гаутамы Будды», 2-е изд., СПб., 1906, с. 41).
…слово пас-тух (= пас-дух… — Ср.: «…наше „душа“ от ду-ть, через ду-хъ…» (Буслаев I (1861), с. 138; выделено автором). Эта конкретная параллель «Есенин — Буслаев» была отмечена В. Г. Базановым, далее констатировавшим: «В „Ключах Марии“ Есенин, используя лингвистические приемы, пытается восстановить первоначальную мифологическую основу отдельных слов и выражений» (сб. «Миф — фольклор — литература», Л., 1978, с. 207).
«Я не царь и не царский сын, — я пастух, а говорить меня научили звезды», — пишет пророк Амос. — Из Книги Пророка Амоса (Ветхий Завет): «…я — не пророк и не сын пророка; я был пастух, и собирал сикоморы. Но Господь взял меня от овец и сказал мне Господь: „Иди, пророчествуй к народу Моему… “» (Ам. VII, 14–15).
Наши бахари орнамента без всяких скрещиваний с санскритством ‹…› увидели через листья своих ногтей, через пальцы ветвей ‹…› и через ствол ‹…›, что мы есть чада древа… — Первоначально Есенин начал эту фразу так: «Наши бахари без всяких сан‹с›кри… ‹возможно, санскритств“?›»; слово «орнамента» было вписано в текст в другое время (хотя и такими же чернилами, но другим пером). Судя не только по смысловому, но также по лексическому и фразеологическому сходству этого места «Ключей Марии» (особенно прозрачному в первом варианте текста) с суждениями Ф. И. Буслаева из статьи «Эпическая поэзия», Есенин здесь вступил в полемику с ученым. Ср.: «В санскрите ‹…› две формы: б’а и б’ас; и та и другая значит: светить, казаться, что совершенно согласно с значением наших: басить, баский. Как „казистый“, в значении красивого, происходит от казаться, так и баский будет относиться к санскритскому б’ас. ‹…›Таким образом, санскр. б’а светить, казаться ‹…› употребляется ‹…› у нас ‹в значениях› — и говорить: ба-ти, баяти, и казаться, украшать, в корне бас; а как с значением слова соединяются понятия о чародействе и лечении, то баситься, в провинциальных наречиях, и именно в Рязанской губернии, употребляется в смысле лечиться, а бахарь — лекарь»; «Ногами человек прикасается к земле, а, по представлению в санскрите, даже исходит из нее как растение корнем и стволом; потому по-санскритски пада ‹..› значит не только нога, но и корень дерева»; «Из прочих частей тела человеческого особенное внимание обращали на себя руки, как необходимое орудие в деле. Как волосы были сравниваемы с травою, так руки и пальцы казались сучком с ветвями. По представлениям языка, как дерева́, так и люди имеют общего между собою то, что родятся и растут; потому от корня род происходят и рождение и род (на-род); ‹…›. Языки индоевропейские особенное сходство с растением находили в руке; так, в санскрите названия руки, пальцев, ногтей образовались уподоблением с растением: палец кара сак’а (кара рука, собственно: делающая, от кри делать, и сак’а сук, сучок), потому и рука называется сложным словом, значащим по переводу: имеющая пять ветвей или сучков: панча сак’а (панчан пять и сак’а сук); ноготь же вырастает на пальце, как лист на ветви, а потому к называется кара-руйа (кара рука и руи расти), собственно: растущий на руке» (Буслаев I (1861), с. 16–17, 14, 12).
…дуба, под которым Авраам встречает святую Троицу, — то есть дуба Мамре (Маврикийского дуба — подробнее см. наст. изд., т. 2, с. 317). Употребление слова «Троица», скорее всего, связано здесь не только с соответствующим библейским текстом (Быт. XVIII, 1–9), но и с иконами Пресвятой Троицы, где непременно изображался и дуб, о котором упомянул Есенин (см., например, кн. «Феодоровский Государев Собор в Царском Селе», М., ‹1915›, с. 43).
С. 189–190. …былина «о хоробром Егории»: У них волосы — трава, // Телеса — кора древесная. — Обычно (в том числе в учебных хрестоматиях по русской словесности начала XX века) это произведение именуется «Стих о Егории Храбром». Во всех опубликованных его вариантах место, о котором пишет Есенин, звучит несколько по-иному. Например:
(«Русская хрестоматия: Памятники древней русской литературы и народной словесности… Для средних учебных заведений. Сост. Ф. Буслаев. Изд. 12-е», М., 1912, с. 375, 377).
Очевидно, «Стих о Егории…» приведен здесь Есениным по памяти.
Называя этот стих «былиной», Есенин, возможно, придерживался определения того же Буслаева: «…песня содержания повествовательного именуется былиною…» (Буслаев I (1861), с. 18; выделено автором).
С. 190. Мысль об этом происхождении от древа породила вместе с музыкой и мифический эпос. ‹…› Без всякого Иовулла и Вейнемейнена наш народ через ‹…› безымянного пастуха открыл две скрытых силы воздуха вместе. Этот пастух ‹…› срезал на могиле тростинку ‹…›, а она сама поведала миру через него свою ‹…› тайну: «Играй, играй, пастушок. ‹…› Я когда-то была девицей. Погубили девицу сестры. За серебряное блюдечко, за наливчатое яблочко». ‹…› Узлом слияния потустороннего мира с миром видимым является скрытая вера в переселение души. — Излагая здесь собственное мнение о зарождении русского эпоса, Есенин вновь исходил из статьи Буслаева «Эпическая поэзия». Ср.: «Так как поэзия в древнейшую эпоху пелась и сопровождалась музыкальным инструментом, то изобретение этого инструмента, как и поэзии, приписывалось богам. Финнам пятиструнную арфу (cantelo) дал бог Вейнемейнен: он сделал ее из березы… ‹…› Как финская береза, из которой Вейнемейнен сделал арфу, плачет и рассказывает свое горе, так и у нас изобретение дудки соединяется с преданием о переселении душ. ‹…› Известна на Руси вариация этого предания. На могиле убитого вырастал тростник; пастух срезал тростинку, сделал дудку, и дудка запела и рассказала преступление» (Буслаев I (1861), с. 19–21).