Освобожденный Эдем

К будущему мы не готовы практически никогда.

Оно как подлинный агрессор вторгается неизвестно откуда — именно в тот момент, когда его ждут меньше всего — и переворачивает нашу реальность с ног на голову.

Мы вдруг оказываемся в мире, о котором раньше даже не подозревали.

Нам чужд этот мир, нам непонятны его законы, мы боимся его, поскольку не представляем, как в нем можно существовать. И тем не менее, мы не состоянии вырваться из него, потому что иного нам не дано. Мы попали в окружение будущего, и возврат к настоящему, которое внезапно превратилось в прошлое, уже невозможен.

Самое поразительное, что мы догадываемся об этом не сразу.

Для нас будущее наступило 11 сентября 2001 года, когда под ударами террористов обрушились небоскребы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.

Погибли три тысячи человек.

В действительности же будущее начиналось гораздо раньше — просачиваясь в нашу реальность и незаметно создавая в нем свои опорные пункты. Оно пропитывало собой атмосферу нашего бытия и, растворяясь в крови, изменяло наше сознание.

Правда, мы этого не замечали.

Или — с достоинством страусов пряча головы в настоящем — старались не замечать.

Никому не хочется признавать, что окружающая действительность ненадежна и может быть сокрушена одним махом.

И только когда на месте двух гигантских, набитых офисами деловых зданий взметнулись к небу апокалипсические столбы дыма и пыли, когда земля дрогнула от обрушившегося на нее металла и камня, мы начали понимать, что мир стал иным.

Только тогда мы начали подозревать, что оказались в будущем.

Жаль, что это прозрение опоздало.

Оползень времени уже двинулся вниз и почва эпохи заколебалась. Мы изумленно взираем на контуры проступающего ландшафта.

Лишь одно может служить нам некоторым оправданием.

Монстр по имени «будущее», к сожалению, не укротим.

Человечество не всегда жило в страхе перед этим ненасытным чудовищем. Большую часть своей истории оно спокойно обходилось без будущего. Первобытные люди, собиратели и охотники, кочевавшие по необъятным просторам Евразии, а потом — скотоводы и земледельцы, начавшие образовывать первые устойчивые племена, о существовании будущего даже не подозревали. Время они воспринимали как самовоспроизводящийся годовой цикл: весна, лето, осень зима, повторяющийся из века в век и не приносящий в их жизнь ничего принципиально нового. Изменения, прежде всего, конечно, в виде технического прогресса, накапливались слишком медленно, чтобы быть замеченными на протяжении одного или даже нескольких поколений.

Эхом этого непрерывного круговорота является знаменитое место в книге Екклесиаста: «Род проходит, и род приходит… Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит… Идет ветер к югу, и переходит к северу… и возвращается ветер на круги свои… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Ек I: 4, 5, 6, 9)

Философское обобщение, заключенное в этой цитате, разумеется, содержит в себе значительно больший смысл, нежели простую метафоризацию повторяемости событий. Речь здесь идет о тщетности самой жизни. И вместе с тем оно свидетельствует о том, что в древнем сознании, даже в эпоху возникновения первых трансцендентных понятий: первых богов, первых магических ритуалов, предназначенных именно для воздействие на грядущее, время воспринималось не как совокупность соприкасающихся будущего и прошлого, образующих фактуру реальности, а лишь как тотальное, непрекращающееся настоящее — не имеющее границ и простирающееся из вечности в вечность.

У будущего тогда было другое название — «неизвестность». Теснимое врагами, истощением угодий, пастбищ, земли, пригодной для сельскохозяйственного оборота, наконец — фатальным изменением климата, что в истории человечества случалось не раз, племя вынуждено было покидать обжитые несколькими поколениями территории и уходить на новые земли — часто за сотни и тысячи километров от прежних. Под новым небом его ждали новые опасности, с которыми никто еще не умел бороться, новые боги, новые демоны, требующие жертв для умиротворения. Покинутый дом, где все было привычно, представлялся в этих условиях райской обителью. Так постепенно складывались легенды о Золотом Веке. И так же постепенно, из поколения в поколение, внедрялась в подсознание человечества мысль о том, что будущее, то есть пугающая неизвестность, всегда, при всех обстоятельствах хуже, чем изученное настоящее. Этот страх перед будущим, этот «ностратический архетип» потом еще не раз обнаружит себя в философии и религии, породив концепции «нисходящей ветви развития», говоря иными словами — регресса, ужасающей деградации человечества от мифической Совершенной Эпохи к убожеству современности.

Потрясающее открытие сделали древние греки. Помимо демократического правления, опробованного Клисфеном еще в VI веке до нашей эры, помимо начатков либерализма, проклюнувшихся в реформах Солона (та же «эпоха пророков»), помимо всех видов республик и деспотий, наук, искусств, философий, ремесел, то есть всего, что в дальнейшем составило суть европейской цивилизации, они, пожалуй, впервые за многие тысячи лет обнаружили, что у человечества есть история.

Конечно, достаточно подробные Хроники Царств, повествующие о победах и поражениях, о великих деяниях и катастрофах, об образовании государств и их внезапном распаде, существовали и в Древнем Шумере, и в Древнем Египте, и в Древнем Вавилоне, и в Древнем Китае. Такая форма сохранения прошлого была у древних народов весьма популярной. Однако хроники эти (точнее — анналы, краткие записи тех или иных экстраординарных событий) еще не представляли собой целостного изложения. Они не могли охватить всю предшествовавшую пустоту. Это была лишь горсть тусклых фонариков в сумерках тысячелетий. Древние греки отважно ринулись на исследование этого океана. Они впервые начали сопоставлять факты минувшего между собой, проверять их на достоверность, заполнять имеющиеся пробелы, впервые начали связывать национальное с мировым, создавая тем самым непрерывность потока времени. Последовательность событий предполагала их взаимную обусловленность, а отсюда было уже недалеко до осознания неких закономерностей бытия. Прошлое перестало быть набором окаменелых случайностей и превратилось в движение сил, порождающих настоящее. Говоря иными словами, оно стало историей, и появление специальной музы, Клио, ей покровительствующей, засвидетельствовало это первое разделение времени.

Оставалось сделать всего один шаг. Требовалось пробить незримый «барьер настоящего», ограничивающий обзор, осознать, что время — это не только то, что «было» и «есть», но и то, чего еще нет, но что, тем не менее, возникает с пугающей неизбежностью.

Древние греки этого шага не сделали. Идея «совершенного Космоса», которая лежала в основе всего античного мировоззрения, предполагала, что мир в его главных структурных признаках уже создан, он абсолютен, и никакая его принципиальная трансформация невозможна. Те же изменения реальности, которые все-таки происходят, представляют собой лишь выявление на поверхности бытия скрытых потенций. Ничего нового к уже существующему они добавить не могут.

Такое представление о Вселенной, с одной стороны, породило мощную логику, умение делать правильное заключение на основе имеющихся предпосылок, то есть выявлять «скрытое знание», которое Лейбниц позже назовет «истинным для всех возможных миров», но с другой стороны, пресекало время уровнем «текущих событий», не имеющих направленности и поэтому исключающих наступление будущего.

Этот барьер «наличного бытия» преодолело лишь христианство. Переход от политеизма, то есть от многополюсной трансценденции, от пространства истории, где действует несколько разнонаправленных центров силы, к монотеизму, к трансценденции универсальной, к единому богу, объемлющему собой все и вся, превратило историю, по крайней мере в европейском ее восприятии, из Хаоса в Космос, из борьбы непредсказуемых и непостижимых стихий, в стройный план, развертывание которого обусловлено божественным предначертанием. История обрела не только начало, «сотворение мира», что, впрочем, не является исключительно христианским открытием, но и его завершение, «конец всех эпох», ту точку на оси времени, куда устремляется настоящее.