Страница 13 из 15
После Февральского переворота 1917 года бездарная политика Временного правительства (отмена смертной казни за воинские преступления, отдания чести, чинопочитания, назначение на фронт комиссаров и прочие благоглупости) привела к тому, что русская армия, дотоле спаянная железной дисциплиной и верностью Государю Императору, стала «расползаться по всем швам».
В безуспешных попытках избежать военной катастрофы Временным правительством начали создаваться «ударные части», «части смерти», «революционные батальоны» и даже «отряды добровольцев из увечных воинов» (для награждения которых летом 1917 года был даже учрежден особый знак в виде черепа с костями на чёрно-красной ленте!), призванные своим примером воодушевить остальные, менее стойкие войска, усердно разлагавшиеся (на немецкие денежки) красными агитаторами, и тем самым удержать фронт от распада.
Наибольшей известности среди них достигли, пожалуй, «Корниловский ударный отряд» (в ходе Гражданской войны выросший до размеров дивизии и послуживший костяком белой Добровольческой Армии — позднее «Вооруженных Сил Юга России») и «Женская боевая команда (позднее — батальон) смерти» Марии Бочкарёвой, защищавшая от большевиков Зимний дворец в октябре 1917 года. Но было сформировано и немало других аналогичных частей, не менее самоотверженно дравшихся за честь и славу исторической России на полях гражданской войны.
В их символике — на погонах, фуражках, папахах, жетонах и нарукавных щитках, наградах, знаменах, перстнях и нагрудных знаках корниловцев, анненковцев, дроздовцев, бойцов Западной Добровольческой Армии генерала князя Авалова (Бермондта), отрядов атамана Булак-Балаховича, донских казаков-гундоровцев, Железной бригады Чехословацкого Корпуса, ударников генерала Гайды, Сибирской штурмовой бригады полковника Пепеляева и многих других непременно присутствовала «мёртвая голова» — как символ смерти и воскресения, причем та же самая идея нередко выражалась и чёрно-белой цветовой «схимнической» гаммой военной формы белогвардейских частей.
Как бы подчёркивая этот свой «крестоносно-монашеский» характер, русские белые воины нередко использовали в своей символике белый православный или мальтийский «кавалерский» («рыцарский») крест, а марковцы даже носили на поясе чёрные чётки-лествицы — нисколько не опасаясь соседства христианской символики с «черепом и костями»).
И православные иереи служили молебны и благословляли их на правый бой, совершенно не смущаясь присутствием «зловещего символа».
Последними, кто, продолжая традицию Якова Петровича Бакланова, носил «череп и кости» на полях сражений (правда, уже Второй мировой войны, которая воспринималась ими, прежде всего, как продолжение войны гражданской), были «белые казаки» 1-й Казачьей Кавалерийской дивизии, позднее ХV (XIV) Казачьего Кавалерийского Корпуса генерала Гельмута фон Паннвица и многих других казачьих частей и подразделений в составе германского вермахта, а позднее — и Ваффен СС.
А вот советские большевики в период гражданской войны в России вкладывали в символ «черепа и костей» действительно убийственно-зловещий смысл. Любопытно, что боснийский гимназист Гаврила Принцип, чей провокационный выстрел в австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда 1 августа 1914 года в боснийском Сараево вызвал четырёхлетнюю мировую кровавую бойню и привел к крушению четырёх крупнейших империй — и, прежде всего — Российской — был членом террористической организации «Чёрная рука», эмблемой которой также служили череп и кости.
После выстрелов в Ульянова-Ленина осенью 1918 года (до сих пор неизвестно кем произведенных) большевицкая ЧК развязала невиданный по жестокости «красный террор» против всех патриотов России и просто честных русских людей…под знаком черепа с костями (сохранилась фотография демонстрации петроградских чекистов под лозунгом: «Смерть буржуазии и ее прихвостням, да здравствует красный террор!»).
Описывая попытки одесского чекиста вербовать пленных офицеров на советскую службу, старшина Украинской Галицийской Армии Ярич-Запильский подчеркивал:…У него на отвороте тужурки золотой человеческий череп с двумя костями. Это — знак чрезвычайки». Пьяная матросня, по выражению большевицкого барда Владимира Маяковского, «прикладами гнавшая седых адмиралов» в море «с моста в Гельсингфорсе», творила свои злодеяния под стягом с черепом и костями со сходной надписью «Смерть буржуям».
На знамени «анархо-коммунистов» большевицкого союзника «батьки» Махно, сорвавшего освободительный деникинский «поход на Москву», красовались также «мёртвая голова» и надпись: «Смерть всiм, хто на пиришкодi добутья вiльностi трудовому люду».
Характерно, что белые сочетали в своей символике «череп и кости» с выражением готовности умереть, если надо, самим ради спасения родины (на украшенном «мёртвой головой» знамени «Царскосельского батальона смерти» так и было написано: «Лучше смерть, чем гибель Родины»), а нередко — и с ликом Христа Спасителя (как на знамени «женского батальона смерти» Марии Бочкаревой).
В то же время на большевицких знаменах «мёртвая голова» всегда присутствовала в сочетании отнюдь не с заявлением о готовности красных умереть самим (ну, если не за Родину, то хотя бы за пресловутую «мировую революцию»), а с непременными призывами убить кого-то другого («мировую буржуазию», «врагов трудового народа», «контрреволюционеров», «прихвостней старого режима», неважно кого — лишь бы кого-то убить…).
Самолеты белых были украшены православными крестами, державными двуглавыми орлами (хотя и без корон!), изображениями русских богатырей и национальными цветами Великой России.
А на советских самолетах той поры зловеще ухмылявшиеся черепа и кости прекрасно сочетались с кровавыми и чёрными пентаграммами, вампирами, ведьмами, красными дьяволятами (в буквальном смысле слова!), бутылками водки, чертями-куроцапами и прочей бесовщиной. Впрочем, сатанинские корни большевицкой символики являются предметом отдельного исследования, выходящего за рамки нашей темы.
Всего через несколько месяцев, вскоре после окончания Великой войны, капитуляции Германии и начала вспыхнувшей там Ноябрьской революции 1918 года, эмблему «мёртвой головы» переняли бойцы белых добровольческих корпусов («фрейкоров»), мобилизованных новым республиканским правительством Фридриха Эберта, Филиппа Шейдемана и Густава Носке на борьбу с немецкими большевиками-спартаковцами (немало ветеранов штурмовых и ударных отрядов времен Великой войны вступило в эти добровольческие корпуса, привив им свой ударный дух и свою ударную тактику). Об этом повествуется, в частности, в книге немецкого консервативного революционера Эрнста Юнгера — «Борьба за Державу» («Der Kampf um das Reich»), в которой он дал всеобъемлющую панораму Ноябрьской революции, или, говоря точнее — гражданской войны в Германии 1918–1923 годов, выигранной белыми добровольческими корпусами, а фактически — вчерашними бойцами штурмовых и ударных отрядов Великой войны в не менее ожесточенных и кровопролитных схватках с внутренними и внешними врагами Германии.
Поэтому не удивительно, что многие принявшие участие в борьбе с германскими большевиками и остановившие иноземное вторжение на внешних рубежах Германии (в Прибалтике, Силезии и других приграничных областях) белые добровольческие отряды, в память о яростных штурмовых атаках только что отгремевшей Великой войны, именовались штурмовыми (например, Добровольческий штурмовой учебный полк, Добровольческий штурмовой отряд «Шлихтингсгейм», Добровольческий штурмовой отряд Курбьера, Штурмовой отряд Россбаха, Штурмовой батальон Шмидта, Штурмовой отряд Гейнца, Баденский штурмовой батальон, Тирольский штурмовой взвод в составе добровольческого корпуса «Оберланд» и др.), или ударными (Ударный отряд Балтийского ландесвера, Ударный отряд «Эльберсфельд», Железнодорожный ударный отряд «Рур» и т. п.). К моменту завершения этой борьбы многие бывшие «ударники» и «штурмовики» Первой мировой уже служили в рядах СС — под тем же знаком черепа с костями. Но все это случилось несколько позднее. А мы пока вернемся к событиям 21 марта огневого 1918 года.