Страница 17 из 18
– Думаю, что очень скоро я навещу Сан-Стефано еще разок, и тогда вы мне не откажете составить компанию.
В словах магната слышалась то ли угроза, то ли превосходство провидца, разгадавшего тайны будущего.
– С рассветом «Свордфиш» уходит. Мы задержимся на три дня в Бриндизи. Посмотрим город, попрощаемся с Италией, а потом прямым курсом к Черному морю. Передумаете – милости прошу на борт яхты. Нагоните по суше или самолетом. В Бриндизи прекрасный аэропорт и автострады отличные.
Пухлые пальцы магната извлекли из кожаного бумажника визитку. Он подал прямоугольник с золотыми тиснеными буквами. Покровительственно похлопав Святого по плечу, Бодровский удалился с достоинством римского императора, только что обласкавшего подданного.
«Наплел с три короба. Вот прицепился этот надутый индюк, словно банный лист к заднице. На кой ляд я ему сдался?» – чертыхнулся Святой.
Подойдя к фонарику иллюминации, полыхающему на рее сапфировым светом, он рассмотрел визитку, напечатанную на дорогой бумаге. Под фамилией магната была сделана приписка от руки: предлог и буква с точкой «Для С.».
– Забавно, – сквозь зубы процедил Святой, не зная, что и думать. – Кажется, моя биография известна этому надутому индюку. Впрочем, может, ошибка… Он не подписывал визитку при мне. Просто достал из бумажника не ту карточку! Забавно…
Размахнувшись, Святой швырнул за борт бумажку в фосфоресцирующие воды залива.
Предупредив Дэвида Стерлинга и попрощавшись с хозяевами раута, пожелав им счастливого пути и семь футов под килем, он покинул судно на скутере, принадлежащем англичанину.
Нагонявшись до головокружения в отдаленной безлюдной части залива, Святой пришвартовал скутер у причала яхт-клуба, поболтал о пустяках с говорливым сторожем и раньше обычного отправился спать. В постели он долго ворочался, скручивая жгутом простыни. Взбивал подушку. Переворачивался со спины на живот и обратно. Вентилятор широкими лопастями молотил воздух, борясь с духотой. Укрепленный под потолком, он мерно урчал, а лопасти сливались в темный круг.
Уставший от бессонницы Святой смотрел на поскрипывающий допотопный прибор, оставшийся в комнате скорее для украшения интерьера, нежели по необходимости, и ему грезился рев вертолетных винтов, пороховая гарь, клочками тумана клубившаяся в расщелинах скал, звон стреляных гильз под ногами и багровая, будто истекающая кровью луна, зависшая над треклятым перевалом…
Утром яхта «Свордфиш» снялась с якоря. Попутный ветер натянул полотнища выставленных парусов. Яхта взяла курс на северо-восток.
Где-то в районе острова Льянос судно разминулось с нефтеналивным танкером, шедшим под панамским флагом. Наливник, осевший по самую ватерлинию, спешил в порт, чтобы облегчить свое тяжело загруженное чрево.
Сквозь окуляры мощного бинокля Бодровский разглядывал флаг, похожий на застиранный носовой платок, надстройку в задней части судна, одинокую фигурку матроса, вышедшего из недр гигантской посудины подышать чистым воздухом.
Опустив бинокль, владелец яхты помассировал надбровные дуги, а когда опять приник к окулярам, громадина танкера, промелькнув на горизонте черной полоской, растворилась в голубоватой дымке.
Ровно пятьдесят лет назад примерно по тому же маршруту, которым проследовал танкер, плыл турецкий пароход «Бакир». Впередсмотрящий до рези в глазах вглядывался в чехарду волн. Военные бури миновали, оставив после себя рогатую смерть, – противокорабельные мины, дрейфующие по Адриатике. Круглые, с рожками-взрывателями, похожими на уродливые наросты, они продолжали топить суда, не разбираясь в национальной принадлежности. Минные тральщики чистили фарватер, но осенние штормы снова и снова приносили забытую смерть на морские караванные пути.
«Бакиру» сопутствовала удача. Корабль прибыл в порт назначения.
Расторопные грузчики освобождали трюмы, подъемные краны помогали людям поскорее перенести на сушу восточный товар. Среди тюков, прибывших из Турции, было несколько джутовых мешков с изюмом. Внутри них находилось по два увесистых пакета из провощенной, не пропускающей влагу бумаги, которой были обернуты брикеты бурой массы.
Турецкую посылку извлекли из мешков итальянцы, говорившие с американским акцентом. Сложив пакеты на сиденье легковушки, парни, одетые, как чикагские гангстеры, привезли груз на фармацевтическую фабрику, имеющую государственную лицензию на изготовление сильнодействующих болеутоляющих препаратов. Там бурая масса превратилась в белый кристаллический порошок, чье полное название – диацетилморфин – знают лишь исследователи химии и фармакологии, а общеупотребительное – героин – известно в истории международной преступности всем от мала до велика.
Пароход «Бакир» без преувеличения открыл новую эру, доставив первую крупную партию опиума-сырца – исходного продукта для изготовления героина – на перерабатывающие фабрики Италии.
Сподвижники короля американских гангстеров Аль-Капоне, гниющего заживо от сифилиса в меблированной камере федеральной тюрьмы, уверенно осваивали новую сферу деятельности, сулившую колоссальные прибыли. Поднакопив деньжат и опыта на нелегальной торговле алкоголем во времена сухого закона, мафиози, почти поголовно выходцы из Италии, нашли выгодное дельце для вложения и оборота капитала. Спрос на наркотики в разжиревшей послевоенной Америке уверенно рос, а он, как известно, рождает предложение.
Вопрос состоял в одном – где найти стабильные источники сырья. Без белого сока, который выделялся из надреза, сделанного на коробочке спелого мака, и, загустевая, превращался в неприглядного цвета массу, то есть опиум-сырец, предприятие не имело смысла.
Но был бы покупатель, а продавец найдется. Это правительства разных стран тратят годы, чтобы утрясти какую-нибудь дипломатическую проблему или нормализовать отношения. Преступные сообщества быстро находят общий язык и моментально раскручивают совместные предприятия.
По-американски деловитые мафиози навели мосты на Средний Восток, скооперировались с тамошними главарями, контролирующими рынок опиума, и карусель завертелась. Турция первой стала основным поставщиком сырья для героинового конвейера.
Народы, издревле населявшие Малую Азию, познали дурманящую сладость твердеющего на воздухе млечного сока мака. Его называли по-разному: древние греки, разгонявшие маковыми лепешками грусть и добавлявшие экстракт мака в вино, именовали его просто соком; персы, вытеснившие греков из Малой Азии, называли опиум териаком, а арабы, пришедшие на полуостров из безжизненных знойных пустынь, величали вещество, дарующее блаженство, офиун. От этого арабского слова и пошло название опиум.
Вскоре сыновей пустыни изгнали турки, позаимствовав у них способ добывать сок и делать из опиума-сырца хлебцы. Подданные султана, которым Коран запрещал пить вино и другие спиртные напитки, часами жевали эти веселящие хлебцы, и их души улетали в райские сады Аллаха. Правда, воинам, особенно гвардии султана – янычарам, вкушать хлебцы запрещалось под страхом смерти. Позднее опиум стали курить, научившись изготавливать после многомесячного ферментативного брожения небольшие шарики, которые вкладывались в специальные длинные трубки. Первые клубы дыма вгоняли человека в дремоту с фантастическими видениями.
Опиомания стала настоящим бедствием для Китая, да и в просвещенной Европе аристократы и писатели любили побаловаться чудодейственным дымком.
Но курение опиума оставалось экзотическим увлечением, доступным лишь богатым прожигателям жизни. Однако, пока турки, сглатывая слюну, пережевывали сгустки макового сока, дотошные европейцы экспериментировали. Скромнейший немецкий аптекарь Фридрих Сертюнер, с детства увлекавшийся алхимией и химическими опытами, надолго уединялся в лаборатории, предпочитая возню со стеклянными колбами и ретортами ухлестыванию за симпатичными клиентками аптеки. Молодой фармацевт был незаурядным исследователем, сумевшим выделить из опиума порошкообразное вещество, легко вступающее в реакцию с аммиаком. С чисто немецкой пытливостью герр Сертюнер проверил порошок на живых организмах. Переловив множество собак в окрестностях городка, он скармливал псам отборную говядину, обильно посыпанную порошком. Четвероногие, сожрав мясо, впадали в глубокий сон и не чувствовали даже болезненных уколов, дырявящих их шкуру.