Страница 45 из 56
Я вхожу, киваю вахтерше — Шамаханской царице, чей подлинный преклонный возраст не смог приукрасить даже биомодем, прикладываюсь правым глазом к идентифицирующему устройству. Пропускной режим на большинстве современных предприятий основывается на иридодиагностике, поэтому законом строжайше запрещено производить какие-либо действия в отношении радужной оболочки. Пьеро не Пьеро, мамонт не мамонт — правила для всех одни: не трогайте глаз! Машинка жужжит, мигает, вахтерша величественно склоняет голову, я прохожу, расписываюсь в журнале. Меня окружают коллеги, пожимают руки (рукава мешают отчаянно), справляются о житье-бытье. Многих я не узнаю, ну и ладно, какая разница, вчера была свинья, сегодня — носорожица, в нашей унылой действительности это ничего не меняет. Непроизвольно (Пьеро, куда деваться!) закатываю глаза, говорю несвойственным мне плаксивым голосом. Некоторые выражают обеспокоенность, интересуются, что случилось. Намекаю на таинственные интимные обстоятельства, так как в утреннем фиаско мне стыдно сознаться. Я, мастер экстра-класса, не сумел обернуться достойным их общества бревном! Колода у меня не получилась! Меня оставляют в покое, я поднимаюсь в отдел.
Там я немедленно забираюсь в виртуальный скафандр, подключаюсь к Сети. Скафандр — сущая, если разобраться, мерзость, но нам вменяется в обязанность не гнушаться даже самыми извращенными респондентами. Поэтому я прихожу в их дома в соответствующих доспехах, заранее уточнив, какой внешний вид обеспечит наиболее благоприятные условия для сделки. Меня встречают с распростертыми объятиями, готовые приобрести полный пакет программ. И я активно продаю: метаморфоз "Тоскливый Пенис, ищущий Руки" (за дополнительную плату — с Рукой в наборе), "Подземный Диверсионный Мутант", «Захер-Мазох», "Пиздент Чечни" (в артикуляции Бориса Ельцина) и так далее. Отстрелявшись, как водится, минут за сорок, я раздраженно откинулся в кресле, распустил ремни и приуныл. Безделье — самая страшная сторона моей трудовой деятельности. То, на что другие тратят полный рабочий день, я выполняю раз в девять-десять быстрее. И лучше, конечно же. Но не сидеть же сиднем, надо чем-то заняться — я вышел на связь с членами ячейки. Без всякой на то надобности, поскольку мы не могли открыто обсуждать наши дела, и приходилось вести глупую болтовню о всякой чепухе. То, что группа увидет начальника в виде Пьеро, меня не пугало. Раз предводитель сделался Пьеро, значит, у него на то были веские причины, и нечего сплетничать. Со мной, как всегда, разговаривали почтительно, но говорить-то было не о чем. Время сходки каждый знал заранее, вопросы, которые предполагалось обсудить, не подлежали разглашению через обычные системы коммуникации. Все, что мы могли себе позволить — это обмен понимающими улыбками. Улыбались те, кто оставался к этому способен, у некоторых не было ртов.
Натрепавшись, я перешел к программам новостей. Послушал нудную, затянувшуюся дискуссию о возможности тайного инопланетного вторжения. Этот спор велся уже не первый год: велика ли, мол, вероятность того, что агрессивные пришельцы, используя многообразие форм, растворились среди нормальных граждан и бродят, неопознанные, по улицам земных городов. На мой взгляд, такая вероятность была, и довольно высокая, но опасность казалась раздутой. Я-то знал, что совершенно не важно, есть ли среди нас инопланетяне. А почему я так считал — станет ясно из дальнейшего.
На другом канале крыли жидов. Оратор возмущался и доказывал, что биомодем изобретен евреями умышленно, с целью маскировки. Его собеседник негодовал и настаивал, что прибор является, напротив, детищем спецслужб, где сплошь славяне, и создан с теми же коварными намерениями. В конце концов спорщики не выдержали и вцепились друг в друга. Пальцы впились в щеки, шеи, носы; органы стали неестественно вытягиваться, так что сразу стало видно, что к чему, и кто есть кто. Дабы разрешить недоразумение, пустили рекламную заставку. Я расхохотался, обхватив себя руками, отчего со стороны могло померещиться, будто я безумен и меня спеленали. Подъехал в инвалидном кресле Рузвельт, наш начальник отдела — таким уж он казался сам себе, — взглянул на меня, смеющегося, неодобрительно покачал головой. "Буль, вы ли это? "- спросил он неуверенно. Я смолк и виновато посмотрел в его честные, мудрые глаза. Интересно: купил он коляску на распродаже, или нарастил из собственной задницы? Кретин же ты, любезнейший, думал я. Шеф, раздосадованным моим бездействием, передал мне новую партию дисков с новыми программами и товарами. Я покорно закивал, фантазируя насчет его возможной участи. Может быть, его перевернуть? Колеса наверху, старческие руки внизу… Почтенные седины собирают пыль… Стоит обмозговать.
Но позже я сменил гнев на милость, потому что очередное поручение помогло мне скоротать рабочий день. И вот он подошел к концу. Со мной попыталась связаться Гертруда, но мысли мои были уже заняты совсем другими вещами. Я потолкую с ней завтра, когда перестану быть Пьеро. Завтра я буду… Что, если решиться сегодня вечером? Не тороплю ли я события? Собрание рассудит. Впрочем, чушь — оно рассудит так, как захочу я. Тяжелая доля, великая ответственность, нестерпимое одиночество…
Сокрушаясь и сомневаясь, я покинул Учреждение. Мой путь лежал через бедные кварталы, жители которых, мучимые комплексом неполноценности, важно разгуливали во фраках и цилиндрах. Они преображались с помощью простеньких, дешевых операционных систем и не могли позволить себе вожделенной вычурности. Их представления о совершенстве возбуждали жалость и презрение. Пьеро — нечто такое, что оставалось им недоступно — вызывал в этих бедняках старинную, неизбежную смесь почтения и ненависти. Коли не во фраке — ясное дело, шагает толстосум. Один, разогрев себя сверх всякой меры, подошел поближе и как бы ненароком наступил мне на рукав, я чуть не грохнулся. Уличные музыканты забывали о своих скрипках, гитарах и флейтах; они опускали инструменты и глазели мне вслед. Конечно, было бы приятнее собираться где-нибудь в фешенебельном районе, в центре, но конспирация требовала иного: нас, отлично оснащенных технически, в последнюю очередь стали бы искать в стане неимущих. Какой-то оборванец попытался дернуть меня за жабо, я остановился, вынул мобильный телефон и сделал вид, что набираю номер. Подонок отошел, а я, посмотрев на него весьма выразительно, пошел своей дорогой. Не зная, какого характера окажется подмога, которую я могу вызвать, местная шушера сочла за лучшее оставить меня в покое. Минут через десять я добрался до места.
Помещение мы оборудовали в одном из старинных кинотеатров, где фильмов не видели вот уже несколько десятков лет. Здание арендовали то под казино, то под разного рода сомнительные конторы; в нем пытались торговать всевозможным хламом, устраивали конкурсы красоты, которые завершались общей пьянкой и откровенным бардаком. Наконец, собрав необходимые бумаги и дав кому следует на лапу, группа единомышлеников организовала в кинотеатре компьютерный центр с нечетко очерченным кругом задач. Во главе этой группы стоял я, законопослушный и состоятельный Буль. Первым делом мы обеспечили себя хорошо вооруженной и высоко оплачиваемой службой охраны. Внешне кинотеатр ничем не выделялся, глаза не мозолил и великолепно вписывался в опустившуюся компанию окрестных домов-развалюх. Однако внутри все обстояло иначе, хотя и роскоши не сыщешь днем с огнем. Зато сверхсовременная система оповещения предупреждала нас о любой попытке проникновения внутрь — как тайной, так и открытой. Преданной страже было по силам выдерживать штурм муниципального спецназа как минимум в течение десяти-пятнадцати минут — более, чем достаточно. До сих пор, по счастью, никому и в голову не приходило нас штурмовать.
И вот я терзался вопросом — не пора ли высунуть из подполья нос? На свежий воздух? Устроить небольшое шествие в парадных одеждах? Наша форма ох как привлекательна, а необычностью лиц марширующих сейчас мало удивишь! Смущало одно: идея, которая давно носилась в воздухе и многими была уже озвучена, предстала бы в этом случае осуществленной. Мы, естественно, поднимем трусов и паникеров на смех, отречемся от чего угодно, но все-таки можем быть подвергнуты особого рода проверке — ради спокойствия общественности. Готовы ли мы выдержать удар? Сколь многие примкнут к нам, будучи вдохновленными нашей акцией? Сплошные загадки. А может быть, я просто переборщил с Пьеро, излишне вжился в образ и стал неприличным нытиком. Впредь я так не оплошаю. Я не забуду о том, что форма и содержание известным образом связаны.